Перед выступлением в Испании группа дала интервью Киту Кэмерону для NME. В статье Кэмерон упомянул слухи о наркотиках и задался вопросом, возможно ли Nirvana перейти «от ничтожеств к суперзвездам и полному провалу за шесть месяцев». Это был их самый обличительный отзыв в прессе, и, казалось, он поощрял других британских авторов включать утверждения о злоупотреблении наркотиком в свои статьи, хотя эта тема ранее считалась запретной. Но несмотря на то что Кэмерон описывал Курта как «омерзительного», фотографии, сопровождавшие статью, показывали его мальчишкой с обесцвеченными короткими волосами и в толстых очках в стиле Бадди Холли. Курт не нуждался в очках, но думал, что они придают ему умный вид. Похожие очки были на нем в клипе In Bloom. С тех пор как тетя сказала ему, что очки делают его похожим на отца, Курт никогда больше их не носил.
3 июля в Испании у Кортни начались схватки, хотя срок ее родов наступал не раньше первой недели сентября. Они отвезли ее в испанскую больницу, где Курт не смог найти врача, который достаточно хорошо говорил бы по-английски, чтобы понять его. Наконец они позвонили врачу Кортни, и тот порекомендовал им лететь домой ближайшим рейсом. Они так и сделали, и Nirvana во второй раз отменила два концерта в Испании.
Когда Курт и Кортни приехали в Калифорнию, врачи заверили их, что с беременностью все в порядке. Они вернулись в полную разруху: их ванную затопило. Там Курт хранил свои гитары и дневники, и все они были испорчены. Обескураженные, они с Кортни решили немедленно переехать, несмотря на то что она была на восьмом месяце беременности. Кроме того, в их дверь постоянно стучались торговцы наркотиков, и Курту было трудно устоять перед искушением. Курт отправился в офис Gold Mountain, настаивая на том, чтобы Сильва подыскал им новое жилье. Несмотря на растущее богатство, Курт все еще не мог получить кредит, и все свои финансовые дела он оставлял менеджерам.
Сильва помог найти дом, и они переехали в конце июля, оставив весь свой мусор и слово «Отцеубийство», написанное на стене над камином, в квартире на Сполдинг-авеню. Их новый дом по адресу Алта Лома Террас, 6881 был прямо как из фильма. Он был использован в качестве места для съемок нескольких фильмов, в том числе «Умереть заново»[170] и «Долгое прощание», версии Роберта Олтмена. Он находился на небольшом утесе среди холмов Северного Голливуда и с видом на «Голливуд-Боул»[171]. Добраться до утеса, где было десять квартир и четыре дома, можно было только на подъемнике готического вида. Кобейны снимали свой дом за 1500 долларов в месяц. «Он был отвратительным во многих отношениях, – вспоминала Кортни, – но сойдет. Во всяком случае, это была не квартира».
Обезумев от усиливающейся боли в животе, Курт задумался о самоубийстве. «Я мгновенно почувствовал знакомую жгучую тошноту и решил покончить с собой или прекратить эту боль, – написал он в своем дневнике. – Я купил пистолет, но вместо него выбрал наркотики». Курт вернулся к наркотикам. Когда даже они, казалось, не избавили его от боли, он, после уговоров Кортни и своих менеджеров, в конце концов решил снова попробовать лечение. 4 августа Курт обратился в отделение наркологической реабилитации центра Седарс-Синай на свою третью реабилитацию. Теперь у него был новый врач – в 1992 году он посетил дюжину различных специалистов по химической зависимости – и согласился на интенсивную 60-дневную программу детоксикации. Это были два месяца «голодания и рвоты. Я был подключен к капельнице и громко стонал от сильнейшей боли в животе, которую никогда раньше не испытывал». Через три дня после поступления Курта Кортни поселилась в другом крыле той же больницы под вымышленным именем. Согласно ее медицинской карте, которая просочилась в Los Angeles Times, ей давали витамины для беременных и метадон. Кортни страдала как от осложненной беременности, так и от эмоционального истощения: в начале недели она получила факс со статьей о ней, которая должна была появиться в следующем номере Vanity Fair.
Глава 18Розовая вода, запах подгузниковЛос-Анджелес, КалифорнияАвгуст 1992 – сентябрь 1992
Розовая вода, запах подгузников… Эй, подруга, детоксикация. Я в своей коробке Kraut, которую держат здесь, томлюсь здесь в своей чернильной тюрьме.
Фрэнсис Бин Кобейн родилась в 7:48 утра 18 августа 1992 года в медицинском центре Седарс-Синай в Лос-Анджелесе. Когда доктор объявил, что при весе в семь фунтов и одну унцию она чувствует себя превосходно, мать и отец облегченно выдохнули. Фрэнсис была не только здоровой, но и симпатичной, поскольку родилась с голубыми глазами, как у отца. Родившись, она заплакала и реагировала, как обычный ребенок.
Но история рождения Фрэнсис и события, развернувшиеся на этой неделе, были далеко не нормальными. Кортни находилась в больнице на сохранении в течение десяти дней, но ее слава привлекла репортеров бульварных газет, которых пришлось прогонять. Несмотря на то что ей было приказано оставаться в постели, как только начались схватки в четыре часа утра, Кортни сумела подняться, схватила капельницу, к которой была подключена, и ходила по коридорам огромного медицинского учреждения, пока не нашла Курта в крыле химической зависимости. Его реабилитация шла не очень хорошо. Он понял, что пища долго не задерживается в желудке, и большую часть времени Курт спал или блевал. Когда Кортни вошла в его палату, она сдернула одеяло с его лица и закричала: «Вылезай из этой кровати и немедленно спускайся вниз! Ты не заставишь меня делать это в одиночку. Хрен тебе!»
Курт робко последовал за ней в родильное отделение, но толку от него было мало. При весе в 105 фунтов и все еще подключенный к капельнице, он был настолько слаб, что не мог дышать достаточно глубоко, чтобы показывать Кортни, как это нужно делать при родах. Кортни поймала себя на том, что отвлекается от своих схваток и переживает о своем больном муже. «У меня вот-вот родится ребенок, малыш выходит, а Курта рвет, и он теряет сознание, а я держу его за руку и потираю живот, пока ребенок выходит из меня», – рассказала она Азерраду. Курт потерял сознание за несколько мгновений до появления головки Фрэнсис, и пропустил, как она проходила через родовые пути. Но как только ребенок вышел, закричал и его обтерли, Курт взял дочь на руки. Это был момент, который он описал как один из самых счастливых и самых страшных в своей жизни. «Я был так чертовски напуган», – сказал он Азерраду. Когда Курт осмотрел ее более тщательно и увидел, что все пальчики были на месте и она – не «младенец с плавниками», страх поутих.
И все же даже бурная радость оттого, что он держал на руках новорожденную, не могла избавить Курта от нарастающей истерики, вызванной статьей Vanity Fair. На следующий день, как в сцене, которая могла бы быть написана для пьесы Сэма Шепарда[172], Курт сбежал из детоксикационного отделения центра, купил наркотики, словил кайф и вернулся с заряженным пистолетом 38-го калибра. Он пошел в палату Кортни, где напомнил ей о клятве, которую они дали друг другу: если по какой-то причине они потеряют ребенка, то совершат двойное самоубийство. И Курт и Кортни боялись, что у них отберут Фрэнсис. Еще Курт боялся, что не сможет отказаться от наркотиков. Он поклялся не мириться с такой судьбой. Кортни расстроилась из-за статьи в журнале, но не была склонна к самоубийству. Она попыталась урезонить Курта, но он обезумел от страха. «Я буду первой», – наконец сказала Кортни в качестве провокации, и он протянул ей пистолет. «Я держала эту штуку в руке, – вспоминала Кортни в интервью Дэвиду Фрикке в 1994 году, – и чувствовала то, о чем говорили в “Списке Шиндлера”: я никогда не узнаю, что со мной произойдет[173]. А как насчет Фрэнсис? Довольно жестоко. “О, твои родители умерли на следующий день после твоего рождения”». Кортни отдала револьвер Эрику Эрландсону из Hole, единственному другу, на которого они могли положиться, как бы отвратительно все ни обернулось, и тот избавился от него.
Но отчаяние Курта не исчезло, а лишь усилилось. На следующий день он тайком провел в Сидарс-Синай наркодилершу и в палате рядом с родильным отделением принял слишком большую дозу. «Он чуть не умер, – сказала Лав Фрикке. – Дилерша сказала, что никогда еще не видела настолько безжизненного человека. Я сказала: «Почему бы тебе не пойти и не позвать медсестру? Здесь повсюду медсестры». Она нашла медсестру, и Курт, вернувшийся к жизни, вновь надрал смерти зад.
Но он не мог остановить сентябрьский выпуск Vanity Fair, который вышел на той же неделе. Статья, написанная Линн Хиршберг, была озаглавлена «Странная любовь: Кортни Лав, лидер пост-панк группы Hole, и ее муж, сердцеед Nirvana Курт Кобейн, гранжевые Джон и Йоко? Или следующие Сид и Нэнси?» Это был ужасный портрет, описывающий Лав как «ходячую катастрофу», а ее брак с Куртом – не более чем карьерным ходом. Но самые глубокие раны были нанесены несколькими анонимными цитатами, очевидно, от человека, близкого к этой паре, которые подняли вопросы о здоровье Фрэнсис и их проблемах с наркотиками во время беременности. Обвинения были достаточно скверными. Курт и Кортни чувствовали себя вдвойне преданными, поскольку кто-то из их окружения публично их оклеветал.
Хуже того, другие СМИ, включая MTV, восприняли статью в качестве новости. Курт сказал Кортни, что он чувствует себя обманутым и что MTV сделало его знаменитым только для того, чтобы уничтожить. На той неделе он сел и написал письмо на MTV, в котором критиковал Хиршберг и этот канал:
Дорогое Пустое телевидение[174], объединение всех корпоративных богов: как, черт возьми, вы смеете включать в себя такую дрянную журналистику от доставляющей неудобства, непопулярной в школе коровы, которая очень хочет подпортить себе карму. Теперь моя жизненная цель заключается только в том, чтобы спустить в унитаз MTV и Линн Хиршберг, которая, кстати, находится в сговоре со своим любовником Куртом Лодером (бухающим Gin Blossom). Мы проживем и без вас. Легко. Старшая школа быстро уходит.