«Нет, – заявил Курт. – Я хотел бы официально и публично объявить, что это наше последнее шоу…»
«…пока мы не сыграем…», – вмешался Крист.
«…снова…» – добавил Грол.
«…во время нашего ноябрьского тура, – закончил Курт. – Мы едем в тур в ноябре? Или мы собираемся записывать альбом?»
«Давайте запишем альбом», – ответил Крист.
Не было ничего удивительного, когда парни закончили вечер с Territorial Pissings и уничтожили свои инструменты. Они ушли со сцены, как захватчики-завоеватели, в то время как дорожный менеджер Алекс МакЛеод катил пустую инвалидную коляску. «Им нужно было что-то доказать, и они хотели это доказать, – заметил МакЛеод. – Они хотели встать перед всеми этими людьми, которые говорили: “Все кончено, он неудачник, он ни на что не годен”, и сказать им: “Да пошли вы. Это еще не конец”».
Курт вернулся в Лос-Анджелес 2 сентября, но, несмотря на то что он в третий раз очаровал Великобританию, он чувствовал себя далеко не победителем. Курт все еще сидел на метадоне и был под наблюдением в реабилитационном центре, хотя сменил лечебный центр и теперь был пациентом Exodus в Марина-дель-Рей. Крист навестил его в центре и обнаружил, что его друг выглядит больным: «Курт лежал там на кровати. Он был просто измотан. После этого ему стало лучше, потому что он очень расстроился. Все было слишком тяжело: он был отцом, он был женат, он был рок-звездой, и все это случилось в одно время. Для любого, кто пережил такое, это было огромным давлением. Но быть зависимым от наркотиков, когда вы проходите через подобное, – это совсем другое дело».
Курт проводил свое время в Exodus, посещая индивидуальную терапию, групповую терапию и даже программу реабилитации. Большую часть ночей он писал в своем дневнике, сочиняя длинные трактаты обо всем, от этики панк-рока до личной цены наркотической зависимости. «Жаль, что нет никого, к кому я мог бы обратиться за советом, – написал он однажды вечером. – Кого-то, кто не заставит меня чувствовать себя дерьмово из-за того, что я болтаю обо всем, что известно, и пытаюсь объяснить все те сомнения, которые мучают меня, о, уже около 25 лет. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему именно у меня больше нет желания учиться».
Курту разрешалось выезжать на короткие дневные свидания с Фрэнсис и Кортни, но его ночи казались бесконечными. Их брак имел довольно необычную динамику – когда Курт был слабым и нуждающимся, то он еще больше романтизировал Кортни. Письма, которые он писал ей из реабилитационного центра, представляли собой комбинацию стихотворных разглагольствований и потока сознания. Курт покрывал их свечным воском, кровью и иногда своей спермой. Одно из писем, написанных им в этот период, сообщало:
Розовая вода, запах подгузников. Используй свою иллюзию. Говори с издевкой. Эй, подруга, детоксикация. Я в своей коробке Kraut, томлюсь здесь, в своей чернильной тюрьме. Вроде как голодный и вроде как обрюзгший. У меня отошли воды. Продаю свою водную массу каждый вечер при полном аншлаге. Продаюсь в темноте в постели, скучаю по тебе больше, чем по песне Air Supply. Кукольный стейк. Отлично прожарен… Твое молоко такое теплое. Твое молоко – мое дерьмо. Мое дерьмо – твое молоко. У меня цвет лица маленького человечка. Я безмолвный. Я беззубый. Ты вытягиваешь мудрость из моих зубов. Моя мама – зубная фея. Ты даешь мне жизнь, зубные протезы и клыки. Я люблю тебя больше, чем зубную фею.
Но в основном Курт писал о своей борьбе за свободу от наркотиков. Непосредственно перед поступлением на реабилитацию его записи в дневнике отражали растущее состояние отрицания, особенно в ответ на освещение в СМИ его проблем с наркотиками. «Я не пристрастился к наркотикам!» – однажды написал Курт, как будто пытался убедить в этом самого себя. Еще одна такая запись гласила: «Я не гей, хотя хотел бы им быть, просто для того, чтобы позлить гомофобов. Для тех из вас, кто обеспокоен моим нынешним физическим и умственным состоянием: я не наркоман. У меня было довольно непонятное и дискомфортное состояние желудка в течение последних трех лет, которое, кстати, никак с этим не связано. Никакого стресса, никакой суеты, а потом – бац! Как выстрел из дробовика: время желудка».
Однако когда Курт не употреблял наркотики достаточно долго, чтобы избавиться от физической зависимости, он принял противоположную сторону, демонстрируя ненависть и отвращение к себе за то, что подсел на них в первую очередь. «Почти каждый, кто пробует тяжелые наркотики, в конечном счете становится практически рабом этих веществ, – заявил он в одном из таких самоанализов. – Я помню, кто-то сказал: «Если ты хоть раз попробуешь тяжелый наркотик, то попадешься на крючок». Конечно, тогда я не воспринимал это всерьез и насмехался над этой идеей, но теперь я верю, что это очень правильно». Будучи под кайфом, Курт использовал свой желудок как оправдание для наркотиков, а когда был трезв, то оспаривал это: «Мне очень жаль тех, кто думает, что они могут использовать наркотик в качестве лекарства, потому что, м-м-м, это не работает. Наркотическая ломка – это все, что вы когда-либо слышали. Вас рвет, вы мечетесь, вы потеете, вы обсираете свою постель, прямо как в том фильме «Кристиана Ф.»[176]. Курт ссылался на немецкий фильм 1981 года о наркотиках.
Он добился большего успеха в собственном лечении, когда начал посещать доктора Роберта Фремонта, консультанта по химической зависимости из Лос-Анджелеса, который также консультировал и Кортни. Фремонт не мог быть более противоречивым: однажды он лишился своей медицинской лицензии, прописав самому себе наркотики. В конце концов Фремонт вернул ее и начал практиковать лечение некоторых из крупнейших голливудских звезд от их проблем с наркотиками. Он преуспел в профессии, где частота рецидивов чрезвычайно высока, возможно, потому, что он не понаслышке знал о зависимости. Он щедро прописывал клиентам легальные наркотики, избавляя их от нелегальных, – именно такой метод он использовал и с Куртом.
В сентябре 1992 года Фремонт начал применять экспериментальный и в то же время незаконный план лечения Курта. Лечение включало в себя ежедневное введение ему наркотика, который стимулирует опиатные рецепторы мозга и таким образом может уменьшить тягу к наркотикам, как полагал Фремонт. С Куртом это сработало, по крайней мере временно. Как написал Курт в своем дневнике: «Мне ввели наркотик, который, как я обнаружил, облегчает боль в желудке в течение нескольких минут».
8 сентября Курт получил один выходной от Exodus для репетиции с Nirvana – несмотря на его продолжающуюся реабилитацию, дела группы не остановились, и на следующий день они должны были играть на премии MTV Video Music Awards. VMA была грандж-эквивалентом «Оскара» и являлась самой престижной музыкальной премией, более уважаемой в то время, чем Grammy Awards. В комплекте с VMA шли награды, которые привлекали влиятельных воротил индустрии. Nirvana номинировали сразу на три премии, и в июле было объявлено, что они будут выступать на шоу.
Все еще оставались сомнения, сможет ли Курт, да и должен ли, выступать на премии в таком состоянии. Под давлением менеджеров Курт решил участвовать. «Он ненавидел ходить на церемонии награждений, – объяснял менеджер Дэнни Голдберг, – и ему не всегда нравилось быть узнаваемым, но он очень много работал, чтобы его номинировали на эти премии, и очень много работал, чтобы быть признанным». Курт жаловался в интервью, что MTV слишком часто крутит его клип. Но также он звонил своим менеджерам и жаловался, когда ему казалось, что они крутят его недостаточно часто.
С огромной телевизионной аудиторией продажа большего количества альбомов была гарантирована, но, возможно, более важным для Курта оказалось то, что награды были его первым шансом встать на пьедестал почета и быть признанным самой популярной рок-звездой в мире. Хотя Курт всегда преуменьшал свой успех и во время интервью делал вид, что попал в ловушку своей популярности, на каждом повороте своей карьеры он делал сложный выбор, который способствовал славе и успеху. Это было одним из самых больших противоречий в его характере. Абсурдность человека, появляющегося на MTV и говорящего о том, как он ненавидит публичность, была упущена многими поклонниками Nirvana. Они предпочитали видеть Курта таким, каким он успешно представлялся, – безвольная жертва славы, а не тот, кто умело ее искал. Но, как показали события той недели, даже в подобном стремлении к признанию Курт хотел действовать на своих собственных условиях.
Спор разгорелся на первой же репетиции. Войдя в «Поли-павильон»[177] Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе, Курт подошел к Эми Финнерти с MTV и сказал ей: «Я собираюсь сыграть новую песню». «Он был очень взволнован и вел себя так, словно это был подарок», – вспоминала Финнерти. К большому удивлению руководителей MTV, которые ожидали услышать Teen Spirit, они выдали Rape Me. На самом деле это была не новая песня – Nirvana уже играла ее на концертах в течение двух лет, – но она была новой для шишек из MTV. В ней было всего одиннадцать строк текста с припевом: «Изнасилуй меня, мой друг, Изнасилуй меня снова». У нее была та же броская тихая/громкая динамика, что и у Teen Spirit, и странный припев, который создал идеальную эстетику Кобейна – красивую, навязчивую и тревожную.
Финнерти сразу же затащили в передвижную телевизионную станцию, где начальство прочитало ей лекцию о выборе песни группы: они думали, что Rape Me была об MTV. «Да бросьте вы, – запротестовала она. – Могу вас заверить, что он написал эту песню не для нас и не о нас». Курт написал ее еще в конце 1990 года, но к 1992 году он изменил текст песни, включив в него критику в адрес «нашего любимого инсайдера», что было ссылкой на статью Vanity Fair. Хотя он и защищал песню в интервью как аллегорию злоупотреблений общества, к сентябрю 1992 года она также стала представлять собой более личную метафору того, как к нему, по его мнению, относились СМИ, его менеджеры, коллеги по группе, его зависимость и MTV (как проницательны руководители MTV).