Альбом был записан в два раза быстрее, чем Nevermind. «Дела шли в гору, – вспоминал Крист. – Мы оставили все личное за дверью. И это было триумфально. Это моя любимая пластинка Nirvana». Точку зрения Новоселича разделяли многие критики, а также Курт, который считал это своим самым большим успехом. Сначала Курт увидел Pennyroyal Tea как первый сингл: он сочетал битловский рифф с медленным/быстрым ритмом, усовершенствованным Nirvana. В названии упоминалось травяное средство, вызывающее выкидыш. Текст песни Кортни сформировал мелодию, но она закончилась документальным описанием желудка Курта: «Я на теплом молоке и слабительных, антацидах со вкусом вишни».
В In Utero также было несколько рок-композиций с высоким темпом, но даже они обладали лирической глубиной. В Very Ape и Radio Friendly Unit Shifter имелись хрустящие риффы, как во время трехсекундного перерыва в баскетбольном матче. Тем не менее тексты песен были достаточно запутанные и могли вдохновить на курсовую работу и интернет-дебаты. Milk It была панк-рок-реактором, ее группа записала за один дубль, однако Курт потратил несколько дней на доработку текста. «Ее молоко – это мое дерьмо / Мое дерьмо – это ее молоко», – таким извращенным способом он связывал себя с женой. Песня также намекала на его реабилитацию («твой запах все еще здесь, в месте моего возрождения»). А еще Курт повторил строчку, которую упоминал в разных песнях еще со средней школы: «Разуй глаза, суицид – это плюс». В своих неиспользованных аннотациях для Dumb он описал свое падение в наркоманию: «Вся эта травка. Вся эта якобы не вызывающая привыкания, безвредная, спасительная сигарета, повредившая мои нервы, разрушившая мою память и заставившая меня почувствовать желание испортить выпускной бал. Она просто никогда не была достаточно сильной, и я зашел дальше и перешел на опий».
Но ни одна песня из альбома не могла сравниться с Heart-Shaped Box. «Я хотел бы съесть твой рак, когда ты почернеешь», – пропел Курт, и это был самый извилистый путь, который когда-либо проделывал автор в истории поп-музыки, чтобы сказать: «Я люблю тебя». Строчкой «Сбрось петлю из своей пуповины, чтобы я мог забраться назад» Курт закончил свою самую необыкновенную песню, словно мольбой, которая могла быть обращена к Кортни, к его матери, к его дочери, к нему самому или, скорее всего, к его Богу. Его собственное объяснение в неопубликованных аннотациях полностью разрозненно (большую часть он вычеркнул), но коснулось «Волшебника страны Оз», «Я Клавдий»[183], Леонардо да Винчи, самцов морских коньков (которые вынашивают своих детенышей), расизма на Диком Западе и Камиллы Палья. Как и все великое искусство, Heart-Shaped Box избежала всякой легкой классификации и предложила слушателю множество интерпретаций, судя по всему, как и ее автору.
О том, что значила для Курта Heart-Shaped Box, лучше всего показывает описание, которое он написал для музыкального клипа. Курт представил в главной роли Уильяма С. Берроуза. Он написал Берроузу, умоляя его сняться в клипе. «Я понимаю, что статьи в прессе о моем употреблении наркотиков могут заставить вас думать, что эта просьба исходит из желания провести параллель между нашими жизнями, – написал он. – Позвольте заверить вас, что это не так». Но чего именно Курт хотел добиться, сняв писателя в видеоклипе, так и осталось неясным. Пытаясь убедить Берроуза принять участие в съемках, Курт предложил скрыть лицо писателя, чтобы никто, кроме Курта, не узнал о его камео. Берроуз отклонил это приглашение.
Как альбом In Utero, так и клип Heart-Shaped Box были наполнены образами рождения, смерти, сексуальности, заболевания и зависимости. Было снято несколько версий клипа, и разгорелась целая борьба за то, кто был автором этих идей, и в конечном итоге это заставило Курта расстаться с режиссером Кевином Керслейком, который тут же подал в суд на Курта и Nirvana. Антон Корбейн[184] завершил финальный вариант клипа, который включал в себя кадры растущей коллекции кукол Курта. Выпущенное видео было сосредоточено вокруг пожилого Иисуса, похожего на наркомана, одетого как Папа римский с нахлобученной шляпой Санта-Клауса и распятого в маковом поле. С дерева свисает зародыш, который позже появляется втиснутым в капельницу, которую подают Иисусу, переехавшему в больничную палату. Крист, Дэйв и Курт находятся в палате, ожидая, пока Иисус придет в себя. Появляется гигантское сердце с кроссвордом внутри, а также арийская девочка, чей белый ку-клукс-клановский колпак превращается в черный. На протяжении всех этих моментов лицо Курта постоянно атакует камеру. Это совершенно поразительное видео. Курт сказал своим друзьям, будто многие из этих моментов пришли к нему во снах.
В первую неделю марта Курт и Кортни переехали в дом с арендной платой 2000 долларов в месяц по адресу Лейксайд-авеню, 1130 на северо-востоке в Сиэтле. Это был современный трехэтажный дом, расположенный недалеко от озера Вашингтон, с видом на гору Рейнир и Каскадные горы. Дом был гигантским, более чем 6000 квадратных футов[185] жилой площади. Он был больше, чем все предыдущие дома Курта, вместе взятые. Тем не менее Кобейны быстро заполнили дом – целая комната стала местом для арт-студии Курта. Были комнаты для гостей и нянь, а награды Курта от MTV украшали уборную на втором этаже. В гараже на две машины рядом с «Валиантом» Курта теперь стоял серый «Вольво 240DL» 1986 года выпуска, о котором Курт с гордостью рассказывал друзьям, будто это самый безопасный в мире семейный автомобиль.
Вскоре после переезда продолжающийся судебный процесс Курта и Кортни со службой опеки наконец-то завершился. Хотя Кобейны поначалу следовали указаниям суда, они все еще боялись, что у них могут отнять Фрэнсис. В этой битве переезд в Сиэтл был стратегически продуманным ходом – Кортни знала, что междуштатное соглашение не позволит судье Лос-Анджелеса контролировать их в Сиэтле. В начале марта Мэри Браун, социальный работник из Лос-Анджелеса, прилетела в Сиэтл, чтобы понаблюдать за Фрэнсис в ее новом доме. Когда она порекомендовала окружному суду закрыть дело, ее решение в конце концов было принято. «Курт был в восторге», – вспоминал адвокат Нил Херш. 25 марта, спустя всего неделю как Фрэнсис исполнилось семь месяцев, ее законно вернули под опеку родителей. Возвращение дочери обошлось им недешево: они потратили более 240 тысяч долларов на судебные издержки.
Фрэнсис оставалась с родителями на протяжении всего судебного процесса, хотя Джейми или Джеки всегда были рядом, чтобы удовлетворить требования суда. Джеки помогала Кобейнам в качестве няни, но к началу 1993 года она просто устала. У нее было всего несколько выходных за все время ее работы, хотя в новом доме ей удалось установить более строгие требования к своим обязанностям. Она настояла на том, чтобы, когда Фрэнсис просыпалась ночью, о ней заботились родители, и так до семи утра. Но теперь Фэрри приходилось отвечать на множество звонков из звукозаписывающих компаний, которых Курт старался избегать. «Люди звонили и говорили: “Не могли бы вы попросить Курта перезвонить мне?” И я говорила: “Я передам”. Но я знала, что он не перезвонит. Он просто не хотел иметь дело с тем, что ему навязывали. Он всего лишь хотел проводить время с Кортни и не иметь никаких отношений с миром». Фэрри объявила, что в апреле она уходит от них.
Джеки проводила собеседования с множеством профессиональных нянь в качестве потенциальных кандидатов, но было ясно, что большинство из них не смогут приспособиться к драме дома Кобейнов. «Они спрашивали: “Когда время кормления?” – рассказывает Фэрри. – Мне приходилось говорить им, что в их доме все работает не совсем так, как обычно». В итоге Кортни решила нанять в качестве новой няни Майкла «Кали» ДеВитта, двадцатилетнего бывшего тур-менеджера Hole. Несмотря на свою молодость, Кали был отличной сиделкой для Фрэнсис, которая сразу же привязалась к нему. Кроме того, Кобейны наняли Ингрид Бернштейн, мать их друга Нильса Бернштейна, на неполный рабочий день.
Апрель 1993 года был напряженным месяцем как для Hole, так и для Nirvana. Hole выпустила Beautiful Son, песню, которую Кортни написала о Курте, и поместила на его детскую фотографию. Тем временем Nirvana отправилась в Cow Palace в Сан-Франциско, чтобы сыграть концерт в поддержку жертв изнасилования в Боснии, что беспокоило Новоселича из-за своего этнического наследия. Это было первое шоу Nirvana в США за последние шесть месяцев, и они использовали его для представления своего будущего альбома, сыграв восемь из двенадцати песен In Utero, многие из которых впервые звучали на концерте. Курт решил сменить свою обычную позицию, слева на сцене, на позицию справа – будто пытался переделать шоу группы. Это сработало, и фанаты хардкора назвали его одним из лучших живых выступлений Nirvana.
Хотя In Utero был уже записан, он все еще ждал релиза, и спор в апреле по поводу его производства затмил все остальное, что Nirvana сделала той весной. Группа обратилась к Альбини, потому что им хотелось более сырого звучания, но они сочли его последние миксы слишком резкими. Новость об этом дошла до продюсера, который в апреле сказал Грегу Коту из Chicago Tribune: «Руководство Gefef n и Nirvana ненавидят эту пластинку… Я не верю, что ее выпустят». Курт ответил на это своим собственным пресс-релизом: «Со стороны нашего лейбла не оказывалось никакого давления, чтобы изменить треки». Но спор продолжался, и Курт попросил DGC опубликовать в Billboard объявление на всю страницу, которое опровергает обвинения в том, что лейбл отклонил этот альбом. Несмотря на опровержения, многие на лейбле считали производство слишком сырым, и в мае наняли Скотта Литта, чтобы сделать Heart-Shaped Box и All Apologies более подходящими для радио. И снова, столкнувшись с проблемой, которая могла повлиять на успех его записи, Курт пошел по пути наименьшего сопротивления и наибольших продаж.