т, был с Майклом Стайпом из R.E.M. Стайп зашел так далеко, что даже послал Курту билеты на самолет на сессию в Атланте, которую они запланировали на середину марта. В последнюю минуту Курт отказался.
12 марта полиция Сиэтла направилась в дом на Лейк-Вашингтон после того, как кто-то позвонил по номеру 911, но повесил трубку. Кортни открыла дверь, извинилась за звонок и объяснила, что была ссора, но теперь все под контролем. Курт сказал офицеру: в его браке «было много стресса». Он сказал, что они должны «сходить на терапию».
18 марта, заперевшись в спальне, Курт снова угрожал самоубийством. Кортни пинала дверь, но не смогла ее выбить. В конце концов он охотно открыл дверь, и Кортни увидела на полу несколько ружей. Она схватила револьвер 38-го калибра и приставила его к своей голове. «Я спущу этот гребаный курок прямо сейчас, – пригрозила она. – Я не могу снова увидеть, как ты умираешь». Это была та же самая игра в русскую рулетку, в которую они играли в больнице Сидарс-Синай в 1992 году. Курт закричал: «Там нет предохранителя! Ты не понимаешь, он без предохранителя. Он выстрелит!» И выхватил у нее пистолет. Но через несколько минут он снова заперся и угрожал самоубийством. Кортни позвонила по 911, и через несколько минут прибыли двое полицейских.
В полицейском отчете офицера Эдвардса говорилось, что Курт утверждал, что «не склонен к суициду и не хочет причинять себе вред… Он заявил, что заперся в комнате, чтобы держаться подальше от Кортни». Как только прибыла полиция, Кортни попыталась преуменьшить значение этого эпизода, чтобы Курт избежал ареста. На всякий случай она указала на его оружие, и полиция изъяла три пистолета и полуавтоматическую штурмовую винтовку Colt AR-15, фигурировавшую в инциденте прошлого лета, – это оружие вернули Курту через месяц после первого ареста за домашнее насилие. Полиция конфисковала также 25 коробок с патронами и баночку «белых таблеток». Позже выяснилось, что это был клонопин, бензодиазепин, используемый главным образом для борьбы с эпилептическими припадками. Курт принимал это успокоительное в огромных количествах, думая, что оно поможет ему справиться с ломкой. Клонопин вызывал у него паранойю, манию и бред. У Курта не было на него рецепта, и вместо этого он покупал лекарство на улице. Офицеры отвезли Курта в город, но официально так и не арестовали.
В тот вечер Йен Диксон шел по Пайн-стрит и на углу столкнулся с Куртом. Когда Диксон спросил, что случилось с его старым другом, Курт ответил: «Кортни сделала так, чтобы меня арестовали. Я только что вышел из тюрьмы». Он описал ссору, преуменьшая роль оружия в ней. «Курт сказал, что это была размолвка влюбленных, – вспоминал Диксон, – и что он был расстроен, потому что очень любил Кортни». Они пошли в Piecora’s Pizza, где Курт пожаловался, что остался без гроша. «Он попросил одолжить ему 100 долларов и спросил разрешения остаться у меня, – вспоминал Диксон. – Курт говорил о том, что уговорит маму перевести ему немного денег». Курт внезапно ушел, объявив, что ему нужно позвонить.
Четыре дня спустя Курт и Кортни поссорились в такси по пути на стоянку American Dream. Кортни убеждала Курта подумать о другом «Лексусе», но у него были другие планы: он купил небесно-голубой Dodge Dart 1965 года за 2500 долларов, а на свой верный «Валиант» повесил табличку «Продается».
На самом деле Курту не очень нужна была машина, потому что он провел большую часть того марта под кайфом и не мог сесть за руль. По мере того как его злоупотребление росло, он обнаружил, что его постоянные дилеры отказываются иметь с ним дело: никто не хотел неприятностей из-за известного наркомана, умирающего на их лестничной клетке. Он нашел нового дилера по имени Кейтлин Мур, которая жила на пересечении 11-й улицы и Денни-Уэй. Она продавала Курту «спидбол» – смесь наркотиков. Конечно, это был не тот кайф, которого ему хотелось, но Мур позволяла клиентам – рок-звездам колоться в ее квартире, что было ключевым фактором, ведь Курт больше не чувствовал, что ему рады дома.
Если Курта не было у Мур или в Taco Time на Мэдисон – его любимое место для покупки буррито, – его часто можно было найти в апартаментах «Гранада», доме девушки Кали, Дженнифер Адамсон. Дженнифер с благоговением наблюдала, как самая знаменитая в мире рок-звезда сидит на диване, принимая наркотики или же просто убивая время. «Он сидел в моей гостиной в кепке с ушами и читал журналы, – сказала она. – Люди приходили и уходили, всегда было много движухи. Никто не знал, что он здесь, и не узнавал его». В мире культуры наркоманов Курт обрел некоторую анонимность, которой ему не хватало в других местах. И все же когда Дженнифер узнала Курта получше, она была поражена тем, каким одиноким он казался. Курт сказал Дженнифер и Кали: «Вы, ребята, мои единственные друзья».
Кортни не знала, что сделать, чтобы приструнить его, и большинство разговоров перерастали в споры. «Они стали часто ссориться, – заметила Дженнифер. – Очевидно, что в самые отчаянные моменты своей нужды он не обращался ни к ней, ни к кому-либо вообще, если на то пошло». Когда Курт съехал от Кортни, он предпочел пожить у Дилана, хотя бы потому, что он никогда не читал нотаций. Как-то ночью той весной эти двое скрепили свои отношения, заведя машину без ключа и бросив ее в канаву в поместье Курта в Карнейшен. «У меня муж-миллионер, – вспоминала Кортни, – и он ворует машины».
После Рима даже приятели Курта по наркобизнесу стали замечать его растущее безрассудство в употреблении наркотиков. «Когда большинство людей делают укол наркотика, они обращают внимание на его количество, – заметила Дженнифер. – Они думают: «Давай убедимся, что это не слишком много». Курт никогда об этом не думал. Он никогда не колебался. На самом деле ему было безразлично, даже если это его убьет. Все так и продолжалось». Дженнифер начала опасаться, что Курт может передознуться в ее квартире: «Меня поражало, как такой маленький и худой парень может столько принимать. Одного шприца ему было недостаточно». На третьей неделе марта она отчитала Курта за то, что он подвергает свою жизнь опасности, но его ответ напугал ее еще больше: «Он сказал мне, что собирается пустить пулю себе в голову. “Вот так я и умру”, – сказал он полушутя».
К третьей неделе марта, подобно своему любимому Гамлету в пятом акте, Курт стал другим человеком и пребывал в безумии, которое никак не утихало. Наркотики в сочетании с тем, что многие вокруг него описывали как пожизненную недиагностированную депрессию, окутали его безумием. Даже наркотик предал его. Курт говорил, что он больше не был таким эффективным болеутоляющим. Его желудок все еще болел. Менеджеры Кортни и Курта решили заставить его лечиться. В случае с Куртом все понимали, что в лучшем случае это безнадежная попытка, с небольшим шансом изменить его, – Курт уже прошел через несколько интервенций, и вряд ли его это удивит. Он уже побывал в полудюжине наркологических лечебниц, и ни одна из них не помогла больше, чем на несколько недель. Но, по мнению Кортни, по крайней мере, интервенция была тем, что они могли сделать. Неким физическим действом. Как и во многих семьях активного наркомана, те, кто окружал Курта, чувствовали себя все безнадежнее и безнадежнее.
Дэнни Голдберг связался со Стивеном Чатоффом из центра пошаговой реабилитации. «Я начал разговаривать с Куртом по телефону, когда он был под сильным воздействием наркотиков, – вспоминал Чатофф. – Он употреблял довольно много наркотиков или других обезболивающих. Но в некоторые из более ясных периодов, когда Курт не был слишком слаб, мы также обсуждали некоторые из его детских проблем, некоторые из нерешенных проблем семейного происхождения и боль, которую он испытывал. У Курта сильно болел живот, который он лечил этими опиатами». Чатофф чувствовал, что под зависимостью Курта скрывается «форма посттравматического стрессового расстройства или некая форма депрессивного расстройства». Он рекомендовал программу стационарного лечения. Чатофф описал предыдущие реабилитационные программы Курта как «детоксикация, полировка и блеск», имея в виду, что они были разработаны, чтобы заставить Курта протрезветь, а не справиться с фундаментальными проблемами.
Чатофф нашел Курта удивительно сговорчивым, по крайней мере поначалу: «Он согласился со мной в том, что ему нужно это стационарное лечение; что ему нужно работать над своей «психической болью», как он выразился». Но кое в чем Курт так и не признался, а руководство не поставило Чатоффа в известность о том, что в Риме была попытка самоубийства. Чатофф поверил тому, что прочел в газете о случайной передозировке.
Курт рассказал Дилану о своих сомнениях. Он не был уверен в том, что ему поможет эта реабилитация. Попробовав лечение в полудюжине предыдущих случаев, Курт знал, что у повторных пациентов шансов на выздоровление было немного. Были короткие моменты, когда он заявлял, что готов пройти через боль ломки, но большую часть времени он просто не хотел останавливаться. Джеки Фэрри вспоминала, как забирала Курта из реабилитационного центра с оплатой 2000 долларов в день только для того, чтобы отвезли его к дому, который, как она подозревала, принадлежал его дилеру. Все прошлые нахождения в реабилитационных центрах были результатом ультиматумов его менеджеров, жены или суда, и все они имели тот же конечный результат: он снова возвращался к наркомании.
Чатофф запланировал свою интервенцию на вторник, 21 марта, но еще до того, как его участники смогли собраться, Курта предупредили, и ее отменили. Новоселич признался, что предупредил Курта, чувствуя, что эта идея обернется против них самих и Курт сбежит. «Мне было так жаль его, – вспоминал Крист. – Он выглядел очень хреново. Я знал, что Курт не послушает нас». На той неделе Крист впервые после Рима увидел Курта в мотеле Marco Polo на Аврора-авеню. «Он разбил там лагерь. Он бредил. Это было так жутко. Курт спросил: “Крист, где я могу купить мотоцикл?” Я ответил: “Черт, о чем ты говоришь? Ты же не хочешь покупать мотоцикл. Ты должен убраться отсюда к чертям”». Крист пригласил Курта поехать в отпуск вдвоем, чтобы все обсудить, но Курт отказался. «Курт был очень тихим. Он просто отдалился от всех взаимоотношений и ни с кем не общался».