— Про Валентину, не бери в голову, — наконец заговорил Лев Захарович, — извини, был не прав. Обещал помочь — сделаю! Но и ты будь добр, займись уже ликвидацией своей политической безграмотности. Ты командир, Герой Советского Союза, а с некоторых пор еще и певец известный. На тебя молодежь равняться должна. А ты от комсомола, как дворянчик какой-то отлыниваешь!
— А я и есть дворянчик, — буркнул парень, не остыв от обиды, — благодаря Вам, кстати!
Мехлис хотел что-то сказать еще, но набрав воздуха, после Сашкиных слов осекся и, покраснев, вдруг расхохотался.
— Уел! — сквозь смех выдавил он. — Как есть, уел! А потом, отсмеявшись, все-таки продолжил. — Вот и тем более. Ты представляешь, какой это пропагандистский ход?! Особенно сейчас, когда принято решение наладить контакты с белогвардейцами, не запятнавшими себя кровью трудового народа! — Лев Захарович поморщился, решение это он так и не принял для себя, хотя как дисциплинированный большевик вынужден был подчиниться постановлению ЦК. — Так что, давай, чтобы с фронта приехал комсомольцем. Проверю. И готовься к агитационной работе, после твоего выступления, и статьи в «Красной звезде», на твое имя приходит море писем. Зацепили мы людей. Надо развивать успех. Проедешься по воинским частям, заводам. Пообщаешься с народом.
Сашка хмуро кивнул. Спорить было совершенно бесполезно, если дело касалось политработы, Мехлис был непреклонен. Впереди показались ворота КПП. Сашка облегченно вздохнул. Все-таки до чего Лев Захарович тяжелый человек — и помогает и относится к нему хорошо, но общаться с ним, как на минном поле в футбол сыграть, неизвестно когда рванет. Быстро попрощавшись с армейским комиссаром, парень рванул к себе в кабинет. Дел предстояло переделать море, поездка в детдом совершенно выбила его из графика, придется наверстывать. Сашка только успел скинуть шинель и усесться за стол, как в дверях появилась вихрастая голова дежурной по училищу:
— Товарищ лейтенант госбезопасности, Вас на КПП вызывают.
Лицо капитана Короткова растянулось в улыбке. Проходящий в это время мимо него какой-то штабной нквдшник от этой гримасы даже шарахнулся в сторону, хорошо так приложившись плечом об стену. Ну, оно и понятно, улыбка на обожжённом лице выглядела жутким оскалом. Но даже такая реакция постороннего человека на его внешность, не смогла испортить отличное настроение капитана. Он все-таки добился своего! Вот оно — направление в летную часть. И ерунда, что начальником штаба, работа знакомая, хоть и вызывающая неприязнь до зубовного скрежета. Не его это — с бумажками возиться. Но пока только так. А там видно будет. Все равно он сядет в кабину самолета! Назло всем докторам и штабным крыскам! Ведь даже этого добиться было, ой, как не просто! Он требовал, писал в ГУ ВВС и товарищу Калинину, ходил по кабинетам и комиссиям и даже написал самому товарищу Сталину. Капитан ругался в кабинетах авиационных и медицинских начальников, выпил всю кровь кадровикам из Главного управления ВВС. Все было тщетно. Но неделю назад, во время очередного похода в Управление, зло выскочив из кабинета Начальника кадров, тут же налетел на смутно знакомого майора госбезопасности. Капитан, буркнув извинения, обогнул особиста и направился на выход, как услышал за спиной окрик:
— Витя?! Коротков?!
Обернувшись, всмотрелся в лицо едва не сбитого им с ног человека:
— Андрей? Лямкин?
С Андрюхой Лямкиным судьба свела их в 37-ом в Испании. Друзьями они там не стали, но отношения, между дотошным особистом и ершистым летуном лейтенантом, как ни странно сложились вполне себе приятельские. Да что там говорить, то, что Коротков по возвращению в Союз не поехал осваивать просторы Крайнего Севера, а обошелся всего-навсего понижением в звании во многом заслуга Андрюхи. Ну и Пашки Рычагова. Заступились за боевого товарища в свое время. Ох и тяжело было тогда в армии. Сколько народа арестовали, сколько хороших летчиков сгинуло безвестно. Вот и умылись кровью в июне. Да и до сих пор черпаем поной ложкой. Коротков зло скрипнул зубами.
Прямо там, в коридоре ГУ ВВС, разговорившись, и решили все вопросы. Андрей, узнав о беде капитана, тут же предложил должность начштаба отдельной авиагруппы при НКВД СССР. В подробности не вдавался, сказав только, что все расскажут на Лубянке, в случае утверждения кандидатуры Короткова на должность. Капитан долго не думал, согласился тут же. Правда, напрягала ведомственная принадлежность подразделения, но летчики везде летчики, сработается как-нибудь. Так началась недельная беготня по кабинетам. Сначала в ГУ ВВС, а потом в Управлении кадров НКВД. Такого количества подписок о неразглашении всего и вся Коротков не подписывал даже перед Испанией. Что же это за авиагруппа такая секретная? А самое главное, никто так и не сказал, на каких машинах придется воевать. Положа руку на сердце, о подразделении в котором теперь придется служить, капитану не сказали вообще ничего, кроме того, что все, что касается службы, проходит под грифом ОГВ, ну и подчиняться они соответственно будут напрямую Ставке.
И вот наконец-то вся эта бумажная волокита завершена, можно ехать в часть. Ему даже отдельную машину выделили на Лубянке, чтобы добраться до расположения, как большому начальнику. Осталось только забрать с собой какую-то Воскобойникову, которая должна ждать внизу на проходной, рядом с дежурным. Спустившись вниз, на проходной девушку не увидел. Пришлось спрашивать у дежурного.
— Да вон она. Уже час здесь Вас ждет, — показал рукой сержант госбезопасности куда-то за спину капитана. Коротков обернулся. В самом дальнем углу холла, притулившись за каким-то декоративным деревом, виднелась одинокая фигура. Девушка, по жесту дежурного видимо поняв, что речь идет о ней оторвалась от стены и, подхватив с пола потрепанный солдатский сидор, направилась к командирам:
— Товарищ капитан, Вы не меня ищете? — девушка, подойдя ближе, вскинула руку к бесформенной потрепанной ушанке — Курсант Воскобойникова. Я капитана Короткова жду.
Виктор с удивлением оглядел подошедшую. Старая, выцветшая, латаная шинель явно не по росту, из-под которой выглядывали не менее старые, растоптанные сапоги, на голове уже упомянутая страшная шапка-ушанка. Бледное, почти прозрачное лицо с темными кругами под упрямыми дерзкими глазами. Девушка выглядела, как кошмар любого строевика и на курсанта никак не походила.
— Я капитан Коротков. Да, Вас я ищу, товарищ курсант. Только что это за вид у Вас? Это где таких курсантов нынче готовят?! — Виктор хоть и не был уставником, но трепетное отношение к форме у него было в крови. Если Коротков рассчитывал смутить своими вопросами девушку, то он очень сильно ошибся. Воскобойникова из-под рыжей челки зло сверкнула глазами и, дерзко вскинув голову, не теряясь перед старшим по званию, ответила:
— А что в госпитале выдали, то и надела! Была бы мужчиной, морду этому борову набила б! А так он меня скрутил. Под трибунал грозился отдать! Ничего, командир узнает, он его самого под трибунал отдаст, гниду жирную! — лицо девушки покрылось красными пятнами от негодования, а на лбу выступила испарина. Она в сердцах махнула рукой с зажатым в ней сидором и, вдруг охнув, стала заваливаться на капитана. Коротков еле успел подхватить легкое почти невесомое тело. Он растерянно стал оглядываться, не зная куда пристроить потерявшую сознание боевую девчонку, но она сама пришла в себя и хоть и неуверенно но встала на ноги: — Извините, товарищ капитан.
— Тебя как в таком состоянии из госпиталя выписали-то?
— А меня не выписали, — смущенно покраснев, ответила девица, — меня в санаторий отправили, для восстановления. Только я туда не поеду! Вот еще! Мне в училище надо! Наши на фронт собираются. Мне с ними надо! За маму, Люську. А теперь еще и за Лешу, — Лицо девушки перекосило, глаза налились влагой, но она быстро взяла себя в руки.
— Какой тебе фронт?! Ты еле на ногах стоишь! — зло прикрикнул на нее капитан.
— Ну и что! Все равно в санаторий не поеду! А не возьмете меня с собой, пешком пойду в училище! Меня командир обещал в любом случае забрать!
Коротков удивленно и восхищенно смотрел на эту боевитую пигалицу. Покачав головой, он только и смог сказать:
— Ну, раз командир обещал, то пойдем. Пусть он сам с тобой разбирается, — и обернувшись к дежурному спросил: — Мне сказали, что нас машина должна забрать до расположения, где мне ее искать?
— Сейчас позвоню в гараж, товарищ капитан, вызову. Подождите минуту, — и сержант госбезопасности схватился за трубку телефона. О чем-то переговорив с гаражом, доложил: — Через пять минут подъедет, выходите.
Коротков кивнул, поблагодарив дежурного, и махнул рукой Воскобойниковой:
— Пойдемте, товарищ курсант.
Девушка, закинув на плечо сидор, двинулась за капитаном. Открывая дверь на улицу, Коротков обернулся и увидел, как Воскобойникова, морщась, потирает рукой грудь и бок, но заметив, что он на нее смотрит, тут же отдернула руку, сделав вид, что поправляла амуницию. Капитан покачал головой. Да, боевая курсантка. В бою таким цены нет, не подведет, собой закроет. Зато в тылу, в повседневной службе такие вот шебутные бойцы сплошная проблема для командира.
Только спустились с крыльца, как к ним подкатила окрашенная известкой эмка, из которой выскочил пожилой водитель:
— Товарищ капитан, Вам в летное училище, в Люберцы? Коротков кивнул. — Садитесь, товарищ капитан, я за Вами.
Виктор уселся на переднее сидение, Воскобойникова залезла назад. Пока колесили по центру, ехали молча. Первым тишину нарушил Коротков. Обернувшись, он спросил:
— Тебя, где ранили-то?
— На Ленинградском фронте. Обидно, — хлюпнула носом девушка, — уже домой летели. А тут худые. Ребята нас прикрыли, на себя их оттянули. Двоих мы с командиром свалили. А откуда еще двое взялось, я не знаю. Вот один из них меня и подстрелил. Он еще и командира ранил. Только Саша сумел машину посадить. Правда, я этого не видела уже.
— Так ты что? Летаешь? — брови Короткова удивленно взметнулись. Нет, про женщин-летчиц он знает, со многими даже знаком лично, сводила судьба. Но вот о девушках-летчицах на фронте еще не слышал.