иомы, против которых нельзя выступать. Иногда они напоминали сети, опутывающие человека и мешающие ему двигаться. В этих сетях оставались и живые, и мертвые. Когда один из живых умирал, его труп боялись убрать, никто даже носа не смел высунуть наружу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Все покорно страдали от вони и гнили.
История, конечно, отмела многие из догм, за которые цеплялись люди. Самое печальное, что эти люди были нашими товарищами, иногда неплохими товарищами.
Мы привыкли говорить, что коммунисты двигают колесо истории. То, что сейчас воспринимается как крамола, в недалеком будущем станет аксиомой. В 1847 году Маркс призвал: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Тогда на этот призыв откликнулись лишь немногие, а через каких-нибудь полвека, первого мая 1890 года, когда Энгельс в Лондоне писал предисловие к переизданию «Коммунистического манифеста», объединение пролетариев всего мира уже стало реальностью.
ГЛАВА 5
Будильник на тумбочке у изголовья показывал десять минут седьмого, надо было вставать. С улицы уже слышался нарастающий шум города. В этом разноголосом хоре звуков Юй Ливэнь, как жена директора автозавода, улавливала прежде всего шум машин и по гудкам, рокоту мотора могла даже отличить грузовик от самосвала, джип от легковушки.
Ей хотелось приготовить мужу вкусный завтрак — им редко удавалось поесть вдвоем. Подумав об этом, она улыбнулась: какая она все-таки глупая, муж для нее чуть не центр вселенной! Даже обычная еда, если он сидел за столом вместе с ней, становилась вкуснее, а привычные комнаты, когда он бывал дома, казались уютнее.
Но Юй Ливэнь продолжала лежать, не шевелясь, боясь разбудить спавшего рядом мужа. Она только приподняла с подушки голову и внимательно посмотрела на его исхудавшее лицо. Да Чэнь Юнмин явно переутомлен! Он спал как мертвый, без единого движения, и его брови были скорбно сдвинуты. Глаза глубоко запали, голова почти седая, хотя ему лишь пятьдесят с небольшим. И зарос весь — давно не стригся и не брился. Вчера вечером она прильнула лицом к его щеке, так чуть кожу себе не ободрала. «Сколько же ты не брился?» — спросила она. Он рассеянно усмехнулся и не ответил, наверное, задумался. Юй Ливэнь потрепала его по щеке: «Ты о чем думаешь?» — «Так, вроде ни о чем». Он ласково поцеловал ее в лоб. В этом поцелуе была именно ласка, а не страсть. Неужели ее все еще нужно утешать и отвлекать, словно невинную девушку? Ведь она видит, что у него на сердце какая-то тяжесть, которая не дает ему интересоваться ничем другим, и даже когда Ливэнь лежит в его объятиях, он лишь с нежностью ласкает ее.
Они поженились очень поздно. Если бы в шестьдесят втором году он не попал в больницу, то, наверно, никогда бы не выкроил времени для любви и брака. Нынешняя молодежь уже не понимает этого и не верит, что такие люди могли существовать. В тот год ему было тридцать семь, а ей всего двадцать три, она только что окончила медицинский институт и пришла в больницу практиканткой.
Лежа на больничной койке, он все время пристально смотрел на дверь и боялся отвести глаза, потому что в проеме двери часто мелькала стройная фигурка в белом халате. Порою Юй Ливэнь подходила к нему и улыбалась, и тогда он ощущал, что кроме производительности труда, стоимости продукции, основного и оборотного капитала, государственного плана, прибыли и тому подобного на свете существует еще кое-что, способное завладеть его воображением, силами и чувствами. Светлые брови вразлет, добрые глаза, небольшой рот, мягкие движения девушки почему-то напоминали ему об уютном гнезде в густой тенистой кроне деревьев. Он влюбился так же бешено, безоглядно, как и работал. Сразу. Некоторые осуждали его за это. А почему, собственно, нельзя влюбиться с первого взгляда?
Она была беспартийной, его и тут предостерегали. Но разве беспартийность — это вина? Когда мы наконец избавимся от формального взгляда на вещи и научимся постигать их суть?
В ее добрых глазах сквозило сомнение: «Гожусь ли я для тебя? Сумею ли сделать счастливым?» Он заключил ее в свои объятия: «Девочка моя, да ты рождена для меня!»
Но дальше их любовные отношения складывались не совсем обычно. Поспешно скидывая после смены белый халат и даже не успев поесть, Юй Ливэнь спешила на свидания и прогуливалась с Чэнь Юнмином под руку среди цветов, под луной. «Как, ты голодна? — поражался он, словно не веря, что она подобно всем смертным должна питаться, чтобы жить. — Это я виноват, ну-ка побей меня!» Он брал ее маленькую ручку, шутливо шлепал ею себе по щеке, и они бежали в первую попавшуюся харчевню. Там она торопливо глотала еду, жалея, что их время уходит, потому что он виделся с ней совсем мало и редко.
А однажды она тщетно просидела на скамье в парке и час, и два, потом он вдруг прибежал рассерженный — то ли на себя, то ли на нее — и воскликнул: «Давай поженимся! Сколько мы еще будем так ходить? У меня нет времени на ухаживания…»
Или вдруг телефонный звонок: «Извини, я никак не могу прийти, не отпускают. Целую тебя!» Она молчала. «Почему ты не отвечаешь?» — повышал он голос. Она продолжала молчать. «Ну хорошо, может быть, в десять часов у меня будут полчасика свободных, приходи ко мне, ладно?»
В конце концов одним летним днем он, крепко держа Юй Ливэнь за руку, отвел любимую в уличный комитет и там с ней зарегистрировался. Девушка едва держалась на ногах от смятенных мыслей и изнуряющей жары. Они остановились под акацией, с низких ветвей которой время от времени падали стручки, похожие на маленьких висельников. Один из них попал девушке за ворот, она бессильно застонала, заплакала, уронив голову на крепкое плечо Чэнь Юнмина. Он вытащил из кармана большой, невероятно измятый платок и поспешно стал вытирать ей слезы, спрашивая: «Что с тобой? Что случилось?» В его тоне Юй Ливэнь почувствовала волнение, которого раньше никогда не замечала. Она знала, что люди, подобные ему, не волнуются даже перед лицом смертельной опасности. Выходит, она для него действительно дороже всего на свете, только он не любит часто говорить об этом. Ведь сердце бьется себе в груди, и никто о нем постоянно не помнит, однако стоит ему перестать биться, как человек умирает.
Все в их жизни обновилось, наполнилось смыслом, а их новая комната была пуста. Чэнь Юнмин бестолково ходил по ней и пытался навести порядок, перекладывая какие-то картонные коробки с пола на подоконник, а потом, когда открывал окно, снова сбросил коробки в угол. Наконец развел своими большими руками и сказал: «Извини, мне, наверное, стоит вымыться!» «Хочешь я тебе воду подогрею?» — спросила она и застыдилась. Как и ее вещи, в беспорядке стоявшие на полу, она еще не привыкла к этой комнате и не знала, что ей делать. «Спасибо, не надо!» — ответил Чэнь. Он долго мылся холодной водой под краном в туалете, затем вернулся, с мокрой головой, пахнущий мылом, и радостно воскликнул: «Моя маленькая женушка, а не поужинать ли нам?»
Коробок в комнате было много, но никакой еды они не нашли. Единственным их свадебным угощением стало печенье.
Жизнь после свадьбы шла очень счастливо. Они так мало бывали вместе, что их чувства под давлением времени как будто сгустились. От одного только поцелуя мужа Юй Ливэнь не могла опомниться по нескольку дней, а потом с нетерпением ждала новой любовной игры. Командировки, разлуки лишь добавляли их ощущениям свежести.
Быть женой Чэнь Юнмина оказалось нелегко, но радостно. Разве не о таком муже она мечтала, когда была еще восторженной девушкой? Сильный, искренний, не пасующий перед трудностями. Конечно, не обошлось без волнений, забот, раздумий, горестей. Во время «культурной революции» Чэня чуть не убили, несколько месяцев держали в сыром коровнике, и в результате он заработал хронический ревматизм, не мог даже ходить. У Юй Ливэнь сердце разрывалось от боли, когда она видела, как сгорбился ее стройный, высокий муж, как он с трудом передвигался по комнате, держась за стены. Она с ног сбилась в поисках лекарств, сама готовила снадобья, делала мужу припарки, а он еще шутил: «Я буду всем мужчинам советовать, чтобы они женились на врачах!»
Она смеялась, но слезы помимо воли капали на свежие бинты перевязки. Чэнь Юнмин брал ее за плечи, а она отворачивалась, не могла смотреть ему в глаза. Он спрашивал: «Я так плохо выгляжу? Вот погоди, поправлюсь и на плечах унесу тебя в Ароматные горы»[12].
Чэнь и вправду поправился, но его черные волосы начали седеть, а каждый сустав при перемене погоды скрипел, точно заржавленный замок. От опытного врача все это не могло укрыться. В горы они, конечно, так и не сходили.
Два года назад заместитель министра Чжэн Цзыюнь лично вызвал Чэня, чтобы предложить ему пост директора автомобильного завода «Рассвет». Замминистра как будто задался целью напугать будущего директора: «Скажу тебе начистоту: этот завод из года в год терпит убытки. Обеспеченность оборудованием составляет всего тридцать пять процентов, хотя ты знаешь, что наше министерство требует восьмидесяти пяти. Цеха большие, но ступить некуда, всюду валяются детали, заготовки, разбросана металлическая стружка, пакля. Сырья хватит не больше чем на половину месячного плана, да и оно раскидано по цехам. Свыше тысячи рабочих и служащих не имеют приличного жилья, в одной комнате ютятся по две семьи, только занавеской отгораживаются. Вечером, когда приходят со смены, даже света не зажигают, боятся других разбудить. Копошатся в темноте, иногда, говорят, не в свои постели ложатся!»
Чжэн Цзыюнь замолчал и долго сидел, подперев щеки ладонями. Чэнь Юнмин уже решил, что тот высказался, но замминистра вздохнул и вдруг улыбнулся, как будто извиняясь за то, что замолчал: «Мест в яслях не хватает. Крыша дырявая, кое-где даже небо видно. Когда на улице снег идет, в доме снежинки летают, и всех детей приходится загонять в те комнаты, где потолок нормальный. Стекла разбиты, рамы сломаны, многие окна заложены досками — из-за этого внутри темно. Во дворе яслей кто-то устроил свалку. Ну как дети могут жить в таких условиях? Столовая тоже черт знает в каком виде: на столах грязь толщиной с монету. В медпункте, прямо в шкафу с лекарствами, завелись мыши, всюду мышиный помет, да и сами лекарства годятся только в печку. Рабочие даже первой медицинской помощи не могут получить. Кроме того, больше ста человек на заводе еще не реабилитированы от всяких политических обвинений, а среди детей рабочих и служащих несколько сот безработных…»