Тянь Шоучэн посмотрел на визу ЦК, она казалась совершенно нейтральной: «Пересылаем вам письмо трудящегося». Что же с этим делать? Он машинально крутил фломастер и не знал, что написать. Наконец нашелся, решил переадресовать: «Замминистра Чжэн Цзыюню. Прошу рассмотреть». Так с грехом пополам сойдет. Чжэн сейчас очень увлечен проблемами коренных преобразований, вопросами управления, идейно-политической работой, вот пусть и насладится. Недавно он даже провел на автозаводе «Рассвет» опрос общественного мнения. Не опрос, а анекдот! Там были, например, такие перлы:
«Что тебе нравится?» — Ясно что — дурака валять.
«Что тебя тревожит?» — Конечно, их собственная судьба.
«Что ты не любишь?» — Работать!
«В чем ты нуждаешься?» — В деньгах, только в них.
«Что ты делаешь в свободное время?» — Едят, пьют да развлекаются. Если не верите, загляните в рестораны.
«Веришь ли ты в осуществление «четырех модернизаций»?» — Нашел кого спрашивать!
«Что больше всего мешает их осуществлению?» — То, что порядка никакого.
«Ты хочешь работать на этом заводе?» — Они хотят в Америку удрать! Может, ты им посодействуешь?
В общем, черт знает что натворил. Разве так ведут идейно-политическую работу? Опросы общественного мнения — это типично буржуазные штучки!
Если сравнить Чжэн Цзыюня с Тянь Шоучэном, то первый из них походил на футбольного защитника, скрывающего твердость за видимой мягкостью, а второй — на нападающего, который неудержимо рвется к цели. Тянь иногда любил нанести своему заму несколько легких ударов и поглядеть, как тот их отразит. Он не считал Чжэна серьезным соперником и особенно не тратил на него свои силы. Настоящим противником Чжэн Цзыюня было старое общественное сознание, хоть и загнанное вглубь, но никогда не дремлющее.
В прошлом году Тянь Шоучэн отчитывался в ЦК о своей загранкомандировке и взял Чжэна с собой. Тогда еще немодно было соваться в политические вопросы, к начальству полагалось лишь осторожно прислушиваться, а Чжэн вдруг вылез с таким заявлением: «Любые работники могут ошибаться, но в каждой конкретной ошибке нужно разбираться, говорить о степени ее серьезности, а не объявлять ошибающегося изменником или шпионом, как в свое время в Советском Союзе. У нас, когда осуждали Лю Шаоци, Пэн Дэхуая, Ян Шанкуня[23] и других, тоже твердили об их предательстве, связях с заграницей, но это звучало совершенно неубедительно. К кадрам надо относиться бережно, с доверием! »
Против кого же были направлены его слова? Страшно подумать! Конечно, сейчас Лю Шаоци и другие «изменники» реабилитированы, но в тот момент говорить об этом было крайне опасно. Риск зачастую может обернуться крупными потерями, никогда не знаешь, где что тебя подстерегает. В период борьбы против «реставрации правого уклона» Тянь Шоучэн — уж на что осторожный человек! — долго выжидал, высматривал, однако все же просчитался. Этот урок он запомнил до конца своих дней.
На том совещании в ЦК один из выступавших недовольно буркнул, что единственный критерий оценки реальности — это практика, что Чжэн Цзыюнь поднял теоретический вопрос, не относящийся к теме совещания. Чжэн согласился, что его можно обсудить и в следующий раз, но сегодня тоже хорошо бы принять какое-то решение, потому что ведомства должны работать, а для этого нужно единство мнений в верхах. Если один руководитель или печатный орган говорит одно, а другой — совершенно другое, то что прикажете делать рядовым работникам, исполнителям? Нет уж, товарищи теоретики, обсудите все как следует, и тогда мы в стороне не останемся.
«Пусть другие говорят, что хотят, — в раздражении думал министр, — но тебе, Чжэн, лучше помалкивать. Что толку людей будоражить? Особенно опасно обнадеживать журналистов: если не выполнишь своих обещаний, так они тебя мигом в газете продерут. Вот тогда и посмотрим!»
Чжэн Цзыюнь еще нес что-то о том, как надо честно пропагандировать идеи председателя Мао, покончить с замашками «банды четырех», с привычкой затыкать одной фразой рты тысячам людей. Хорошо еще, что больше ничего не нагородил. Ведь что такое политика? Это умение держать нос по ветру, своевременно высказываться в духе руководящих указаний, а все остальное — чепуха!
Министр вышел из кабинета и вернул секретарю проект доклада для совещания начальников управлений и отделов.
— Товарищ Сяо И, я просмотрел доклад, серьезных конкретных замечаний у меня нет, но текст еще сыроват. Прошу тебя вновь подработать его с сотрудниками научно-исследовательского отдела, углубить содержание, отшлифовать композицию и стиль. Стиль должен быть не слишком официальным, но и не слишком разухабистым, чересчур громких и пустых выражений избегайте. Так что потрудись еще немного, хорошо?
В этом был весь Тянь Шоучэн. Он никогда не действовал собственными руками и четко не высказывал исполнителям своего мнения. Став секретарем Тяня, Сяо И хлебнул с ним немало горя, пока не привык. Каждое слово приходилось исправлять по сто раз, а почему и зачем — неизвестно. При работе с любым докладом Тянь Шоучэна секретарь терял в весе несколько килограммов, но постепенно он все-таки уловил некую закономерность в поведении начальника и придумал, как с ним управляться.
Сейчас Сяо И почтительно слушал министра, усердно листал проект и непрерывно кивал головой. Едва Тянь закончил речь, как он поддакнул:
— Да-да, я непременно учту все ваши замечания!
Думал же он только об одном; как расстричь доклад, перекроить его, первую страницу поставить на место третьей, девятую поменять с седьмой, несколько дней проволынить, ничего на деле не исправить, а накануне совещания, поздно вечером, привезти Тянь Шоучэну на дом. Тогда, ознакомившись с «новым» текстом, министр, как обычно, скажет: «На сей раз ты недурно поработал, значительно лучше, чем в прошлый».
В этот момент в приемную вошел Линь Шаотун. Он молча взглянул на Тянь Шоучэна, тот сразу же открыл свой кабинет, и они оба удалились, плотно затворив за собой дверь. Смешно! Как будто кому-нибудь интересно подслушивать их секреты! Все давным-давно знают, что у министра необычайно теплые отношения с Линь Шаотуном. Сяо И взял пачку бумаг, которую оставил ему Тянь, и, раздраженный, вышел. Ему вдруг захотелось убраться как можно дальше от этих беспринципных людишек.
Цзи Хэнцюань вручил Чжэн Цзыюню письмо и доклад Хэ Цзябиня:
— Это вам от министра!
Чжэн полистал бумаги, положил на стол и искоса взглянул на Цзи, стоявшего в сторонке:
— Ладно, займусь.
Эти слова обычно означали, что разговор закончен. Но как только секретарь вышел из кабинета, Чжэн снова взял письмо и доклад и принялся внимательно изучать их. Читал и легонько кивал головой.
Идеи Хэ Цзябиня, словно мягкие крепкие руки, довольно быстро захватили его. Но благодаря чему именно? Этого он еще не мог понять, а ему не нравилось, когда он чего-либо не понимает.
Так, так, кажется, сообразил. Эти документы многих заставят покрутиться! Однако ощущение недовольства не пропало: «У тебя не хватает смелости принять эти рассуждения всерьез?» — строго спросил он себя. Потом задумался, опустил голову и стал похож на боевого слона, готового броситься в атаку.
Сам он никогда не сумел бы так честно и открыто изложить свои взгляды. Конечно, в его положении это и не обязательно. Впрочем, при чем тут положение? Разве мог он, не кривя душой, сказать, что знает, как нужно жить и умереть, что его помыслы чисты и свободны от карьеристских соображений?
После того как их выпустили из «школы кадровых работников», он давно не встречался с Хэ Цзябинем. Там они трудились в одном отделении. Чжэн Цзыюня в то время считали «каппутистом», а Хэ Цзябиня третировали за разные странности характера. Под многочисленными недобрыми взглядами они достойно несли свою тяжкую ношу и еще умудрялись тайком обсуждать «Диалектику природы» Энгельса. Их интересовало все: почему, например, белая голубоглазая кошка обязательно должна быть глухой, хотя сами они никогда не видели таких кошек. Командиру своего отделения они дали прозвище Взбесившийся Рояль, а командира роты прозвали Полчерпака, потому что во время раздачи еды он вечно ухитрялся недоливать баланды. Вернее, зачерпывал он полный черпак, но, вынимая, наклонял его, и половина содержимого выливалась. Должно быть, боялся, что его объедят! Однако стоило ему заметить в очереди одного из своих подпевал, как он набирал в черпак с верхом, а другим опять незаметно уменьшал порцию. Прозвища были выбраны очень точно… Да и вообще Чжэн чувствовал себя рядом с Хэ Цзябинем помолодевшим: даже в самых тоскливых ситуациях тот без умолку сыпал язвительными шутками. Когда они возвратились в министерство и вновь оказались на разных ступенях социальной лестницы, теплота в их отношениях пропала. Лишь однажды они увиделись в автобусе, во время культпохода в кино, и Хэ Цзябинь не без иронии сказал: «Ну вот вы и возвратились к жизни!»
Какая там жизнь? Бесконечные дела, работа вытеснили решительно все. Хорошо бы встретиться с Хэ Цзябинем, поболтать — если не о его докладе, то хотя бы о Полчерпаке или Взбесившемся Рояле. Е Чжицю говорила, что она собирается вместе с Хэ писать очерк об энергичном, смелом директоре завода, всем сердцем преданном идее «четырех модернизаций», таком, как Чэнь Юнмин. Не знаю, может, и написали. Похоже, эта журналистка слишком увлекающаяся: то хочет изучать экономику, то заняться литературой. А ведь литературная деятельность высасывает из человека все жизненные соки, требует полной отдачи душевных сил. Наверное, она и есть душа жизни! Чжэн Цзыюнь снял телефонную трубку, стал набирать номер Хэ Цзябиня, но после третьей цифры снова положил трубку на рычаг. Он чувствовал себя как-то неуверенно. Ведь они уже не в «школе кадровых работников»… Общаясь со своими сослуживцами, Чжэн всегда старался держаться со всеми одинаково. Если он будет проявлять к кому-нибудь особое расположение, его могут счесть недостаточно принципиальным человеком, пойдут пересуды.