Опять заговорил Кун Сян:
— Говорят, что эта журналистка, которая написала очерк вместе с Хэ Цзябинем, уже два раза разводилась. — Его глаза цепко и неотрывно следили при этом за выражением лица Чжэн Цзыюня, в голосе слышалась брезгливая нота, как будто ему пришлось упомянуть о публичном доме или о какой-то непристойной болезни.
В комнате стало еще тише, все повернулись к Кун Сяну.
Чжэн Цзыюнь горько усмехнулся. Если бы Е Чжицю действительно дважды побывала замужем, она, наверное, считала бы себя настоящей женщиной и не думала, что прожила жизнь зря. Кстати, в законе о браке черным по белому написано, что, если между супругами больше нет любви, они могут разводиться. А Кун Сян все пытается выдать развод за какое-то преступление. Сам он считает возможным делать все, что ему заблагорассудится, а другие и разводиться не смей!
Какая вокруг неразбериха, бестолковщина! Ван Фанлян, выпрямившись в кресле и повысив голос, сказал:
— Мы здесь все-таки на заседании парткома…
Он хотел добавить, что они не в чайной и не в кабаке, что нечего заниматься сплетнями, но промолчал. Кун Сян как заместитель министра отвечает за политическую работу, с ним и его подручными нелегко справиться. Ван не боялся их, пусть себе ищут в людях недостатки, однако лишних хлопот не жаждал. Сразу вспомнилась недавняя история: стараясь помочь своему старому фронтовому товарищу, Ван перевел его дочь с завода в министерство. Так Кун Сян не только чинил всякие препоны и затягивал дело, но еще мобилизовал для проверки дисциплинарную комиссию. Комиссия вызвала Ван Фанляна для серьезного разговора, начался шум. Черт знает что такое! Что они — послушники при буддийском монастыре? Он тут же обругал Кун Сяна, прямо при его банде, напомнил ему, как тот устраивал в разные места своих тетушек и дядюшек, приглашал одну девицу обедать в ресторан… В общем, после этого они долго не разговаривали друг с другом.
Ван Фанлян продолжил:
— Я узнавал, Чэнь Юнмин не видел очерка перед публикацией, так что его ни в чем винить нельзя. Я сообщал ему, что в министерстве очень резкая реакция на очерк, и спросил его мнение. Он сказал: «В Китае можно писать только о мертвых, а не о живых!», и я, признаться, согласен с этой остроумной мыслью. Народу у нас много, а серьезных людей мало. Из-за одного очерка всполошилось целое министерство, да еще мы тут его мусолим, на парткоме. Все-таки стоим мы чего-нибудь или нет? Говорят, в одном горкоме трижды обсуждали вопрос о том, имеют ли женщины право завиваться. Немудрено, что мы проваливаем крупные дела, раз все силы тратим на «ощипывание всяких уток»!
Тянь Шоучэн вдруг потащил назад ту сеть, которую сам раскинул:
— Итак, очерк по сути своей далек от реального положения дел, но товарищ Чэнь Юнмин за это не в ответе.
Кун Сян и Сун Кэ помрачнели. Да, нелегко быть застрельщиками!
Заговорил Чжэн Цзыюнь:
— О какой ответственности идет речь? За что отвечать в этом очерке? Не надо торопиться с выводами. Мы должны тщательно проверить, действительно ли очерк хоть в какой-то степени не соответствует реальности. Ради этого я могу специально послать на завод человека, а потом уже мы придем к заключению. Что же касается того, что очерк был опубликован вопреки решению парткома, то этот момент нужно прояснить прямо сейчас…
Произнося это, Чжэн Цзыюнь дважды открыто и вызывающе посмотрел на министра. Быть может, другого эти взгляды заставили бы растеряться, но Тянь Шоучэн снисходительно улыбался, как будто все, что говорил Чжэн, не имело к нему никакого отношения. У него была поистине железная выдержка, и он умел спокойно слушать даже самые неприятные слова. Недаром говорят, что кошка, ловящая мышей, не мяукает. Несмотря ни на какие противоречия, можно оставаться внешне согласным и постепенно добиваться победы. Только глупцы спешат сказать, что хорошо, а что плохо.
— Насколько я знаю, на прошлом заседании парткома кроме меня отсутствовало еще несколько товарищей, — промолвил Чжэн Цзыюнь. — Это во-первых. Во-вторых, во время обсуждения у многих товарищей даже не было возможности прочитать очерк. Они прочли его только после опубликования. В-третьих, на том заседании некоторые высказались против задержки публикации, другие вообще промолчали. Короче говоря, к единому решению тогда не пришли.
Он остановился, стряхнул с сигареты пепел, как будто не собираясь больше говорить, но потом усмехнулся и продолжил:
— Мы здесь все уже стали литературными критиками, я чувствую, что и сам написал бы очерк, если б не текущие дела. По-моему, нам нужно опубликовать статью, поддерживающую эту публикацию. Товарищ Тянь Шоучэн затронул тут проблему общественного резонанса, я тоже считаю, что это очень важная проблема. К общественному мнению, разумеется, нужно относиться очень внимательно, однако при этом необходимо прежде всего выяснить, что мы будем считать положительным резонансом, а что отрицательным. Кто это будет определять?
На мой взгляд, очерк оказал положительное влияние. Я знаю нескольких молодых рабочих с их завода. Один, например, мало чем интересовался, а тут явился с журналом, где опубликован этот очерк. Я посмотрел, сколько стоит журнал — юань и два мао. Спрашиваю парня: «Зачем ты потратил столько денег на журнал?» «Для удовольствия», — говорит. «Какого удовольствия?» — спрашиваю. «А вы сами читали?» «Не читал», — подзадориваю я его. «Как же это не читали? — говорит. — Ведь здесь первый раз про наш завод написали. Прочтите и поймете, что за удовольствие». «В литературе всегда преувеличивают», — говорю я. «Нет, — отвечает, — здесь все правда». «А директор завода случайно не твой родственник?» «Вас послушать, — отвечает он серьезно, — так не поверишь, что вы были на заводе».
Вы знаете, что я почувствовал в тот момент? Сильно позавидовал Чэнь Юнмину: ах, если бы наши подчиненные были нам так же преданы! Конечно, некоторые недовольны товарищем Чэнем, но главным образом потому, что он упразднил политотдел, отдел по изучению опыта Дацина и должности освобожденных парторгов в цехах…
Мы не можем разбрасываться такими кадрами, как Чэнь Юнмин. Снять его — значит ущемить интересы многих тысяч рабочих. Таких руководителей у нас немного, мы должны беречь его. У этого человека есть и свои недостатки: он бывает резок, излишне напорист, иногда не учитывает настроения людей, не очень умеет выслушивать возражения. Но нет золота без примесей, не бывает и абсолютно совершенных руководителей. Нельзя требовать, чтобы человек обладал всеми без исключения положительными качествами, неправильно требовать этого и от обсуждаемого нами очерка. У него есть свои композиционные, стилевые и прочие недостатки, Чэнь Юнмин обрисован в нем недостаточно глубоко, но тем не менее авторы сделали смелую попытку воссоздать образ нового человека, человека социалистического общества. И это позитивное явление…
Министр решил, что больше нечего вязнуть в этом вопросе. Так игрок в облавные шашки понимает, что то или иное направление невыгодно, теряет к нему интерес и перестает двигать туда свои фигуры. Поэтому он быстро закрыл заседание.
Чжэн Цзыюнь проснулся — тело ватное, во рту горечь. Он встал с кровати и, заварив крепкий чай, подошел к окну, которое выходило на улицу.
На шоссе несколько молодых людей на велосипедах, явно возвращаются с купанья. Ветер развевает мокрые плавки, привязанные к рулям, словно вымпелы. На багажнике одного из велосипедов сидит девчонка, очень похожая на Юаньюань. Волосы тоже подстрижены совсем коротко, руки сложила на груди, а ноги в черных брюках растопырила — не боится упасть!
Юаньюань опять поругалась с матерью. Сведи вместе несколько человек, всегда будут какие-нибудь конфликты. Что в целом обществе, что в маленькой семье. Вечно недостает спокойствия и сплоченности. Если бы человеческие стремления можно было выращивать как редьку или капусту, было бы гораздо проще. Что задумал, то и выросло. Дочь разговаривает все более бесцеремонно, позволяет себе резкости, наверное, похожа на него. Матери, которая мечтает выдать ее замуж, иногда бросает: «Может быть, ты отведешь меня на аукцион лошадей? Тебе надо было стать главным селекционером на племенной станции».
О небо, и это говорит девушка!
Она стала очень ранима в вопросах о замужестве и избегает говорить об этом с домашними. Или заявляет безапелляционно: «У каждого человека могут быть тайны. У вас тоже есть свои секреты».
А есть ли у него хоть одна тайна? Хорошо, если бы была. Как досадно! В жизни должно быть много точек опоры: если одна откажет, другие помогут выстоять.
На улице зеленые деревья, мимо снуют прохожие. Но под жаркими лучами солнца все кажется вылинявшим и бесцветным. Только на противоположной стороне улицы в тени деревьев стоит старая продавщица мороженого и неутомимо выкрикивает:
— Мороженое, шоколадное мороженое…
Чжэн Цзыюнь часто видит ее, она примерно одного с ним возраста и так худа, что похожа на скелет. Маленькая, иссохшая, с темным, как будто вяленым лицом, несущим отпечаток долгой трудовой жизни. Но в ее голосе тем не менее сквозит удивительная бодрость, в нем угадывается стойкость и воля. А он, Чжэн, наверное, находится уже на том рубеже, который отделяет жизнь от смерти. Секретарь, домработница, кабинет, машина — обмяк он от всего этого. Материальная жизнь идет вперед, развивается, а возможности человеческого организма все меньше соответствуют требованиям окружающей среды. Зато растет изворотливость, духовное приспосабливание.
Что-то он явно расклеился. Отчего? Последнее заседание парткома вряд ли могло так его расстроить, да и можно ли его сравнивать с тем, что уже пришлось пережить. Кампания по «упорядочению стиля» в сорок втором, кампания пятьдесят второго года, борьба с «правыми» в пятьдесят седьмом, с правым уклоном в пятьдесят девятом, «великая культурная революция», тянувшаяся с шестьдесят шестого года целое десятилетие:.. Солидно получается, если посчитать!
Он еще продолжает верить в единение людей, в понимание, поддержку друг друга. А Юаньюань как-то сказала: «Глупо повторять одно и то же! Времена меняются, а ты все листаешь пожелтевший календарь».