Неужели история — действительно пожелтевший календарь? Нет, дочка не права. Нынешние молодые люди слишком горячи и часто необъективны.
Одиночество, растет одиночество. Эта разогретая жарким летним днем улица наводит на мысль об Аравийской пустыне.
Как хочется, чтобы кто-нибудь пришел в гости, постучал в дверь или позвонил по телефону. Поболтать бы с кем-нибудь просто так, ни о чем.
За стеной зазвонил телефон. Чжэн Цзыюнь улыбнулся — легок на помине.
Телефон звонил долго, пока не подошла Ся Чжуюнь. Она говорила сухо, недоброжелательно. Он расслышал только цепь коротких вопросов:
— Алло?
— Куда вы звоните?..
— Кто вам нужен?..
— А кто вы?..
— Какое у вас дело к нему?..
Звонивший, наверное, даже дыхание не успевал перевести. Она поливала его огнем, словно из пулемета, давая понять этому человеку, рискнувшему без каски и брони выбраться на незнакомую местность, что прежде, чем пробиваться к ним, необходимо иметь защитное обмундирование или хотя бы противогаз.
Наконец Ся Чжуюнь крикнула:
— Чжэн, это тебя. Нет, это и в самом деле может надоесть — опять та журналистка!
Кричала она так громко, что Е наверняка все слышала. Он взял трубку. Голос Е Чжицю звучал нервно:
— В редакции мне передали анонимное письмо.
— О чем?
В комнату вошла Ся Чжуюнь с веером в руке и, перестав обмахиваться, навострила уши.
— В письме сказано, что я аморальная женщина. Что у меня были близкие отношения и с соавтором, и с главным героем очерка, и с заместителем министра, то есть с вами. Короче, всякие сплетни. А в результате вывод, что редакция не должна была печатать очерк такого безнравственного автора.
— Я просто вне себя! — Чжэн Цзыюнь почувствовал, что его бросило в жар, словно он повинен в том, что ее оскорбили.
— Вам это удивительно? На самом деле ничего нового. Даже широко известный журналист, написав очерк в защиту хорошего человека, обязательно получит порцию всей этой ерунды.
— Что я могу для вас сделать?
Веер из рук Ся Чжуюнь с треском упал на чайный столик. Чжэн невольно прикрыл телефон рукой, как будто жена собиралась его разбить.
— Нет, ничего не надо! Спасибо! Я сказала вам об этом только для того, чтобы вы остереглись. Думаю, письмо написано кем-то из людей Тянь Шоучэна. До свидания!
— До свидания.
Это переходит все границы. Сколько уже было неприятных дел, о которых Чжэн Цзыюнь предпочитал не думать. Но не думать о каком-нибудь деле не означает избавиться от него.
Похоже, что речь Чжэна на симпозиуме вызвала пристальное внимание не только теоретиков, но и практических работников. Из разных мест в министерство приезжают люди, чтобы подробнее поговорить о докладе, узнать, какие именно исследования ведутся в министерстве тяжелой промышленности. Встречи и беседы с такими посетителями — прямая обязанность сотрудников научно-исследовательского отдела, потому что именно в этой сфере они могут сыграть какую-то ощутимую роль, понять окружающую обстановку. Они прочли немало книг, провели массу исследований, побывали на многих заводах, и когда Чжэн Цзыюнь делал свой доклад, он использовал их обобщения.
Но министр с самого начала был против симпозиума, а потом высказывал недовольство тем, что во время заседаний не изучался опыт Дацина и даже нашлись выступавшие против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию». Вскоре люди проведали, что он дал секретариату распоряжение отправлять всех, кто будет интересоваться материалами симпозиума, к своему доверенному Линь Шаотуну.
Круг замкнулся. Не хотелось бы сводить все происходящее к чему-то пошлому и вульгарному, но постоянные ухищрения этих товарищей, хочешь не хочешь, наводят именно на такую мысль.
Вот и сейчас подло напали на женщину, которая беззащитна, поскольку не имеет ни силы, ни власти и не может противостоять им. Сами они перед другими подлецами робеют и малодушничают, а перед слабой одинокой женщиной чувствуют себя сильными и храбрыми. Какая низость!
Ся Чжуюнь затрещала, точно многозарядная хлопушка:
— Почему ты извинялся перед ней? Что ты обещал для нее сделать?
О небеса, и эта туда же! Чжэн Цзыюнь пристально смотрел на жену.
В тапочках с блестками женские ножки, о которых с таким чувством писал Пушкин и которые многих сводили с ума. Теперь эти ножки в импортных нейлоновых чулках. На теле — тонкий белый пеньюар, по которому вышиты красные птицы-фениксы. Фиолетовый веер, расписанный серебристыми цветочками, опущен, прикрывает пухлую коленку.
Ничего не скажешь, все изящно, со вкусом. Достижения современной материальной культуры: натуральные вещества для окраски волос, да и химия на службе у прически. А вот покрывало на диване, на который присела жена, при сравнении сильно проигрывает, кажется старым и совсем некрасивым.
В этой простой, без претензий обставленной гостиной его супруга кажется нездешней, небесной гостьей. Глядя на нее, он вспоминает «семерых небожительниц», «человечков из картины» и разных других сказочных персонажей. Они женаты уже сорок лет. И всякий раз, думая о ней, Чжэн Цзыюнь ощущает, как велико отчуждение.
— Ты, кажется, собиралась в больницу, на обследование? — спросил он.
Ся Чжуюнь очень хорошо изучила своего мужа — человека, занимающего высокий пост. Опытные женщины чувствуют себя в семейных интригах как рыбы в воде и всегда стараются бросить тень на соперницу, чтобы поскорее отвадить ее. Как все недалекие люди, Ся Чжуюнь не подозревала о существовании высоких, идеальных отношений между мужчиной и женщиной, о взаимном уважении, которое может быть даже сильнее любви. Ей хотелось думать о собственной значимости в жизни мужа, о своей исключительной роли в семье. Еще больше ей нравилось разыгрывать эту роль перед посторонними. Однако Чжэн Цзыюнь, словно китайский чиновник старых времен, все время демонстрировал пренебрежение к жене. Между ними как будто была железная дверь, которую он не хотел открывать: пусть эта непреодолимая преграда сохраняется.
— Не надо разговаривать со мной таким тоном. — Ся Чжуюнь постучала ручкой веера по валику дивана.
— Мне кажется, ты готова подозревать меня в чем угодно. Ты борешься со всеми женщинами, кроме самой себя. Почему ты выглядишь так легковесно, будто ты законченная бездельница? Я никогда не смогу понять некоторых женщин. Они исправно празднуют Восьмое марта, пекутся о своей эмансипации, а на деле ничем не отличаются от женщин старого типа и во всем зависят от мужа. Особенно смешны деятельницы феминистского движения. Ведь освобождение женщины зависит прежде всего от того, насколько богат ее внутренний мир… — Чжэн Цзыюнь замолчал, вновь окинул взглядом прическу Ся Чжуюнь и ее наряд. — Женщина должна постоянно совершенствоваться, чтобы мужчина мог оценить ее человеческие качества, ум, профессиональные способности, а не превращать себя в какой-то цветок, которым можно только любоваться…
Он хотел сказать еще о том, что попытки посадить мужа на цепь ни к чему хорошему не приводят и скорее свидетельствуют об отсутствии в женщине реальной силы. Если женщина рассчитывает только на общественное воздействие и на нажим, то это лишний раз доказывает ее закрепощенность. В том мире, где царит голый материализм, любовь не может существовать. По словам Энгельса, брак — это не только физическая, но и духовная жизнь человека. Лишь уровень интеллигентности и единство устремлений служат надежной основой для любви.
Но он не стал говорить этого, он знал, что Ся Чжуюнь не поймет или истолкует его слова превратно: он-де хочет с ней развестись, у него на стороне есть женщина.
Смешно сказать, разменял седьмой десяток и вдруг начал философствовать над тем, что может послужить основой для любви. Глупо все это. Если вдуматься, разве это имеет отношение к его жизни и работе?
Помнится, Чехов писал:
«Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь».
Раз так, то лучше всего и не возлагать надежд на любовь.
А может, ему самому нужно в больницу, подлечить нервишки? Что-то он стал сдавать. Черт знает что такое!
Сейчас все его надежды в том, что под любимую работу ему удастся подвести научное обоснование. Наверное, лет через пятьдесят люди действительно смогут обеспечить неразрывную связь теории с практикой. Хотя к чему такой пессимизм? Может быть, уже и лет через двадцать.
Он верит, что в будущем жизнь станет честнее и справедливее, что появится больше таких людей, как Чэнь Юнмин, и исчезнут те, кто с завидным упорством, используя любые грязные способы, пытается утопить других. Эта вера кажется ему более реалистичной, чем тщетная надежда на любовь. В конце концов, каждый делает свое дело. Любовь пусть заботит тех, кто занимается культурными и историческими исследованиями, а не естественными науками и практической деятельностью. А может, любовь — это вообще категория далекого будущего?
Злость и ревность, снедавшие Ся Чжуюнь, уступили место страху. Что собирается делать Чжэн Цзыюнь? Похоже, он намерен помогать какой-то женщине, спасать ее от власти злого мужа. И теперь эта женщина, наверное, мечтает переманить Чжэна к себе. Что же будет?
Ся Чжуюнь знала, что фактически она давно уже потеряла своего мужа, во всяком случае, его душа не принадлежит ей. Вот и сегодня, спустя многие годы совместной жизни, она ясно поняла: все, чем она владеет, — зыбко и призрачно. Тогда чего же она добивается, что охраняет и так страшится потерять? Опять все то же честолюбие, от которого не могут избавиться многие женщины, и боязнь за собственную репутацию.
Она заплакала.
Женские слезы — неотразимое оружие. Ими камуфлируют любую правду или ложь и в конце концов побеждают.
Чжэн Цзыюнь помрачнел. Уйти нельзя. Если человек плачет, это значит, что он слаб, беззащитен; к тому же она все-таки женщина, а мужчина не может оставить женщину в таком состоянии.