[49].
Оказывается, многие не пошли на доклад министра. Из некоторых комнат раздавалось стрекотание пишущих машинок, за поворотом коридора кто-то разговаривал, стараясь изо всех сил понизить голос. Однако кое-что можно было расслышать:
— Сун Кэ исстрадался весь, узнав, что его не выдвинули в заместители министра…
— Так ему и надо! Он думал, что если оттеснит Чэнь Юнмина, то сразу сможет вылезти вместо него! А что, Чэня тоже нет среди кандидатов?
Ван Фанлян остановился и с интересом прислушался.
— Похоже, что есть!
— Смотрите, коммунисты проявляют твердость! Людям Тянь Шоучэна оказалось нелегко пролезть.
— Не все так просто, обе стороны находятся как бы в равновесии. Сначала ты наступаешь, я отступаю. Потом я наступаю, ты отступаешь.
— Ты уж больно странно на это смотришь! Подумай хорошенько и убедишься, что после 3-го пленума вся компания Тянь Шоучэна начала постепенно сдавать позиции. Им уже не так легко самоуправствовать, как прежде. Нынешний Центральный Комитет явно заслуживает доверия.
— Э, да ты уже готов петь дифирамбы! Ха-ха-ха! — засмеялся один из говорящих.
— Дифирамбы, так дифирамбы. Лишь бы была надежда. Ты сам-то веришь?
— Верю, конечно, но и трудностей еще немало. Ведь в нашем министерстве Тянь Шоучэн развернул настоящее наступление!
Ван Фанлян тихо рассмеялся. Откуда взялись эти два стратега? Вот интересно: стоит коммунистам собраться для обсуждения какого-нибудь вопроса, как беспартийные сразу же все узнают.
Ван так много пережил, что его сердце стало похоже на давно выработанные, истощенные залежи. Но разговор этих двух людей все-таки воодушевил его. Он даже был благодарен им за то, что они по-прежнему доверяют Центральному Комитету, понимают, отчего до сих пор существует столько трудностей, которые государство не может преодолеть в короткий срок… До этого Ван думал, что сейчас, по прошествии стольких лет, люди уже потеряли веру. А в действительности оказалось, что эта вера возрождается — пусть медленно, но неуклонно. Еще поработать бы как следует хоть несколько лет, и надежды окрепнут!
Да, люди обычно считают, что чиновникам живется вольготно, но не задумываются, что каждый поступок и каждое слово чиновника — всегда на чашах весов, и весы эти находятся в руках народных масс. Возможно, когда-нибудь повышение по службе будет не синонимом денежного, материального вознаграждения, а свидетельством большей ответственности и больших обязанностей. Так было в Парижской коммуне. Это что-то вроде промывки золотоносного песка. Нужно вычистить из правительства всех этих дряхлых маразматиков, оставив настоящих слуг народа.
Однако!.. Он в конце концов приходит к тем же выводам, что и этот книжник Чжэн Цзыюнь! Ван Фанлян вытащил ключ и открыл дверь своего кабинета. Повернувшись, увидел Сяо И с бумагами в руке. Тот кивнул ему и стал открывать дверь кабинета Тянь Шоучэна. Из-под коротких брюк Сяо И виднелись цветные носки. Почему у него штаны всегда такие короткие, материи, что ли, не хватает? И выражение лица вечно такое, будто его распяли. Ван Фанлян невольно посочувствовал ему — тем более что в последнее время, как он знал, Сяо И находился в плохом настроении.
Тянь Шоучэн снова удержал равновесие. Но в жертву этому был принесен именно Сяо И. Есть люди, играющие в шахматы, и есть те, которыми играют. Игроки ставят их на доску с таким грохотом, что эти фигуры могут развалиться.
В конце семьдесят седьмого года, когда был уволен тот самый замминистра из цзаофаней, толпа недовольных ринулась к Тянь Шоучэну. Они кричали ему: «Ты плюешь в колодец! Видно, забыл, как оказался наверху? На тебе тоже немало черных дел, так что берегись!»
Это были именно те люди, которые в конце «культурной революции» помогли Тянь Шоучэну войти в руководящий эшелон. Естественно, что наверх сразу пошла масса жалоб и разоблачительных материалов. На ругань Тянь не обращал большого внимания. Разве могли эти ругательства отнять у него министерское кресло, зарплату, квартиру? Понадобилось забыть свое прошлое, и он забыл. Нельзя же идти вперед, держа в памяти все это, неся такой груз ответственности. Однако разоблачительные материалы пугали его — тем более что их писали так называемые посвященные!
Что же делать? Он придумал такой ход: начал критиковать поведение совсем других людей во время «культурной революции», чтобы ослабить их влияние и заодно успокоить группировку, пострадавшую во время расследования, снять ее претензии.
У Сяо И никогда не было никаких претензий. С самого начала он отличался самоотверженностью. Он часто жалел, что родился и стал коммунистом так поздно и не смог пойти в атаку за дело партии еще в пору революционной войны. Об этом он печалился больше всего в жизни. Наконец наступила «великая культурная революция», можно было сложить голову, пролить кровь во имя революционной линии председателя Мао… И вот сейчас стали ворошить эти старые счета, вынесли по его поводу политическое решение. Были у него ошибки или нет? Да, были, в частности то, что он позволил сделать себя оружием в чужих руках, совершал всякие глупости, в которых теперь уже поздно раскаиваться.
Даже сейчас, увидев человека из враждебной группировки, Сяо И почувствовал только печаль и угрызения совести. Почему они с Ваном должны устраивать взаимные распри и уподобляться безумцу, который правой рукой рубит собственную левую руку? Все они, в таком случае, сумасшедшие. В мире существует очень много видов помешательств. Гитлер, например, помешался на войне.
Ван Фанлян окликнул его:
— Товарищ Сяо И, давненько не спрашивал о ваших делах! Какое в конце концов приняли о вас решение?
Сяо И, словно нехотя, ответил:
— «Допускал в ходе движения грубейшие политические ошибки». Мотивировали это тем, что я оспаривал установки одного из заместителей председателя Госсовета.
Ван Фанлян неожиданно рассердился. Если дело и дальше пойдет так, то скоро любое смелое выступление будет считаться политической ошибкой! Во все времена срабатывают эти левацкие штучки!
— И вы подписали?
Сяо И холодно усмехнулся:
— Нет. Я не собираюсь признавать этого, но и переспорить их трудно. Пока держусь, стою на своем.
Надо бы помочь Сяо И, хоть он и человек Тяня. А противостоять Тянь Шоучэну можно и по-другому, потому что Ван давно понял его суть: на первом месте — министерское кресло и прочие личные интересы. Зная это, можно водить его за нос.
Один из заместителей директора проектного института однажды высказал мнение, противоположное мнению Тянь Шоучэна, чем обидел его. В результате ему три года не давали работы. Он обратился за поддержкой к Ван Фанляну, и тот как-то сказал министру: «Говорят, этот замдиректора критиковал тебя во время „культурной революции“?»
Тянь Шоучэн, не зная, какое снадобье держит Ван в своей тыкве-горлянке[50], осторожно ответил: «А ты не слушай, что говорят!»
Но Ван Фанлян как ни в чем не бывало продолжал: «Ай-яй-яй, тебе просто пытаются испортить репутацию. Многие люди говорят, что его три года не допускают к работе именно потому, что он столкнулся с тобой, а ты ему теперь мстишь».
На следующий же день Тянь Шоучэн восстановил замдиректора.
Был у Ван Фанляна еще один знакомый, которому Тянь не предоставлял работы. Просчитав все возможные варианты, Ван сказал министру: «Ты дал бы этому Чэню работу…»
«А что такое?» — спросил Тянь Шоучэн.
«Раз ты им не занимаешься, ему придется пойти в отдел по трудоустройству, и тогда получится, что его облагодетельствует отдел, а не ты. А Чэнь, между прочим, еще и больных врачует, владеет традиционными методами лечения и берется за самые трудные случаи. Он сейчас очень известен, и среди его пациентов кого только нет». Сказав это, Ван Фанлян понизил голос: «Еще поговаривают, что он очень остер на язык».
Не прошло и недели, как Чэнь стал начальником управления.
Ван Фанлян с искренним участием сказал Сяо И:
— Советую подойти с этой формулировкой к Тянь Шоучэну и спросить: если несогласие с одним из заместителей премьера — это грубая политическая ошибка, то как квалифицировать широко распространенные разногласия с заместителем премьера Дэн Сяопином? И какой смысл в том, чтобы хватать не того, кто украл корову, а того, кто выдернул колышек?
В это время к ним подошел какой-то хозяйственник и обратился к Ван Фанляну:
— Товарищ Ван, вы вчера после работы не закрыли окно, всю комнату забило пылью, так что доставили хлопот уборщикам!
— Да-да, я забыл, извините, пожалуйста.
Сяо И небрежно бросил на стол только что отпечатанные документы, которые он принес из машинописного бюро. Несколько верхних листов слетели со стола и спланировали на пол. Но секретарь не бросился их поднимать, а подкинул ногой, и они отлетели еще дальше, к стене.
Эти документы были без шапки и без подписи. Каждый иероглиф, казалось, надменно, со скрытым коварством наблюдал за Сяо И:
1. От министерства тяжелой промышленности на XII съезд партии уже выбран один руководитель министерства; двое других кандидатов не должны принадлежать к руководящим работникам того же ранга.
2. Возраст кандидатов не должен превышать 65 лет.
3. Два других представителя должны выбираться из производственных кадров министерства.
В правом углу стояло «Совершенно секретно» и знак распространения по всем подразделениям.
Раз уж министр дошел до такого бесстыдства, почему прямо не написал, что не разрешается выбирать Чжэн Цзыюня? Смел, однако! В центре страны, в Пекине, в министерстве, непосредственно подчиненном Госсовету. Это недостойно коммуниста! Сяо И вспомнил рассказ Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы». Да только сейчас совсем другая эпоха.
Секретарь с удовольствием сжег бы всю эту кипу бумаг. Сложив руки на груди, он нервно ходил по кабинету. Конечно, во всем этом есть свой умысел, своя последовательность, включая и этот самый мобилизующий доклад, который делает министр в актовом зале. Мобилизующий на что? На то, чтобы не избирали его соперника!