После этого я отстояла огромную очередь, чтобы пожать Кингу руку. Его благоприятное расположение к окружающим и пронзительная моральная определенность произвели на меня огромное впечатление. Меня растили с большим уважением к ценностям американской демократии. По мнению моего отца, непреклонного республиканца, придерживавшегося антикоммунистических взглядов, то, что у нас есть Декларация независимости и Билль о правах, а в Советском Союзе этого нет, было определяющей чертой идеологической борьбы периода холодной войны. Обещания, которые были заложены в наших основных документах о свободе и равенстве, должны были считаться священными. Теперь же я осознавала, что многих американцев до сих пор ущемляли в правах, в которые я верила. Этот урок и сила слов Лютера Кинга зажгли огонь в моем сердце, а учение моей церкви о социальной справедливости укрепляло его. Я поняла, как никогда раньше, свою миссию выражать божью любовь через добрые дела и социальную деятельность.
Таким же образом меня воодушевляли и встречи с Мэриан Райт Эдельман. Выпускница Йельской школы права 1963 года, она стала первой афроамериканкой, которую приняли в адвокатуру Миссисипи и которая работала адвокатом по защите гражданских прав в Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения в Джексоне. Когда я впервые услышала выступление Мэриан во время своего первого семестра в Йельском университете, оно открыло мне дверь в жизнь, посвященную юридической, социальной и политической адвокатской деятельности в защиту прав человека, особенно женщин и детей.
Первым местом моей работы после окончания юридического факультета была работа совместно с Мэриан в Фонде защиты детей. Она попросила меня помочь дать объяснение следующей вещи. Во многих общинах огромное количество маленьких детей не училось. Из переписи мы знали, что дети были, они являлись частью этих общин. Так что же такое происходило? Частью общенационального опроса была беседа с семьями в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс. Я ходила из дома в дом, и мы обнаружили, что некоторые дети сидят дома потому, что им нужно присматривать за младшими братьями и сестрами, пока родители работают. Некоторые из них бросили учебу, чтобы пойти работать, потому что нужно было помогать своим семьям. Однако в большинстве своем это были дети-инвалиды, которые не ходили в школу из-за того, что там не было подходящих для них условий. Мы видели слепых и глухих детей, инвалидов-колясочников, детей, отстающих в развитии, и детей, чьи семьи не могли позволить себе оплатить необходимое им лечение. Я помню девочку в инвалидном кресле у маленькой задней двери ее дома, где мы сидели и разговаривали под виноградной беседкой. Она хотела ходить в школу, участвовать в школьной жизни и учиться — но это было невозможно.
Вместе со многими своими коллегами по всей стране мы собрали данные нашего опроса и отправили их в Вашингтон, и конгресс в конце концов принял законопроект, согласно которому у каждого ребенка в нашей стране, в том числе у детей-инвалидов, появилось право получить образование. С этого момента я навсегда посвятила себя защите прав детей. Я также посвятила себя делу нетрудоспособных людей. В Государственном департаменте я назначила первого специального советника для международной организации по защите прав инвалидов, чтобы побудить и другие страны защищать права инвалидов. Я гордилась тем, что стояла рядом с президентом Обамой в Белом доме, когда он объявил, что США намерены подписать Конвенцию ООН по правам людей, физически или психически нетрудоспособных. Она была составлена на основе Закона об американцах-инвалидах и должна была стать нашим первым договором по защите прав человека в XX веке. Я ужаснулась, когда группа сенаторов-республиканцев смогла в декабре 2012 года заблокировать ее ратификацию, несмотря на активные призывы бывшего лидера большинства в сенате республиканца и героя войны-инвалида Боба Доула.
Первый раз возможность отстаивать права человека перед всем миром появилась у меня в сентябре 1995 года. Я в качестве первой леди возглавляла американскую делегацию на Четвертой Всемирной конференции по положению женщин в Пекине, где планировала произнести важную речь перед представителями 189 стран и сотнями журналистов и активистов.
— Чего ты хочешь добиться? — спросила меня Мадлен Олбрайт, когда я работала над своим предстоявшим выступлением вместе с Лизой Маскатайн, моим талантливым спичрайтером.
— Я хочу выйти за общепринятые рамки и встать на защиту женщин и девушек, — ответила я. Я хотела, чтобы моя речь была простой, яркой и сильной с точки зрения заложенной в ней идеи о том, что права женщин нельзя считать второстепенными и что они неотделимы от прав человека, которыми наделен каждый.
Во время моих поездок в качестве первой леди я сама видела, с какими препятствиями сталкивались женщины и девушки: как существовавшие законы и традиции не позволяли им получать образование или пользоваться услугами здравоохранения, в полной мере участвовать в экономической и политической жизни их страны, как в своем собственном доме они терпели насилие и жестокое обращение. Я хотела пролить свет на эти проблемы и побудить мир начать решать их. Я также хотела обратиться к женщинам и девушкам, которые стремились получить образование, медицинское обслуживание, экономическую независимость, юридические права, которые стремились участвовать в политической жизни, — и поддержать их. Я также стремилась обеспечить сбалансированный взгляд на женщин как на жертв дискриминации и как на борцов за перемены в своей жизни. Я хотела рассказать не только о тех женщинах, с которыми я познакомилась, но также о миллионе тех, о которых никто не узнает, пока о них не расскажут — я или кто-либо другой.
Сутью моего выступления было очевидное и неоспоримое заявление, которое, однако, слишком долго не было озвучено в международном масштабе. «Если будет какое-либо заявление, которое эхом разнесется после этой конференции, — заявила я, — то пусть оно будет следующим: права человека — это права женщин, а права женщин — это права человека, это окончательно и бесповоротно».
Я перечислила виды жестокого обращения, которым подвергаются женщины, среди которых были домашнее насилие, принудительная проституция, изнасилование как тактика ведения боевых действий или награда за них, генитальные увечья и сожжение невесты, все нарушения прав женщин, а также прав человека. Я предложила, чтобы мир единодушно осудил их. Я рассказала о некоторых замечательных женщинах, с которыми я познакомилась: о молодых мамах в Индонезии, которые регулярно собираются в своей деревне и обсуждают питание, планирование семьи и уход за ребенком; о женщинах в Индии и Бангладеш, которые обращаются к микрофинансированию, чтобы приобрести дойных коров, легкие двуколки (рикши), нитки и прочее для организации малого бизнеса; о женщинах в Южной Африке, которые помогали вести борьбу с апартеидом, а теперь помогают построить новую демократию.
Моя речь завершилась призывом всем нам действовать и, вернувшись к себе на родину, бороться за улучшение положения женщин в системе образования, здравоохранения, юриспруденции, в экономике и политике. Когда я уходила из зала, женщины перегибались через перила и сбегали вниз по эскалатору, чтобы пожать мне руку.
Мое послание нашло отклик у женщин в Пекине, но я не могла даже представить, насколько сильным будет воздействие этой 21-минутной речи. На протяжении почти двадцати лет женщины по всему миру цитировали мне мои же слова, просили подписать текст моей речи, рассказывали свои личные истории о том, как мое выступление вдохновило их на какие-либо перемены в своей жизни.
Самым важным было то, что представители всех 189 стран на конференции приняли достаточно амбициозную и детальную «Пекинскую платформу действий», призывающую к «полному и равному участию женщин в политической, гражданской, экономической, социальной и культурной жизни».
Вернувшись в Белый дом, я собрала свою команду и сообщила, что хочу заняться реализацией того, о чем шла речь в Пекине. Мы начали проводить регулярные совещания стратегического характера. Иногда мы встречались в Зале картографии на первом этаже, где президент Франклин Рузвельт наметил успешную программу действий для наших вооруженных сил во Второй мировой войне. Многие карты уже пропали (я обнаружила один из подлинников Франклина Рузвельта, на котором были отмечены позиции союзных войск в Европе в 1945 году, и повесила его над камином), однако это место по-прежнему прекрасно подходило для планирования любой глобальной кампании. На этот раз мы не боролись с фашизмом или коммунизмом, тем не менее наша цель была также важной и смелой: содействовать защите прав и возможностям половины населения планеты.
В такой ситуации на карту мира можно было смотреть несколькими способами. Легко было перебирать одну проблему за другой. Бросьте дротик в карту, и вы, скорее всего, попадете в страну, где женщины сталкиваются с насилием и жестоким обращением, где в экономической системе не было места женщинам и где им не давали возможности заработать, где исключалось участие женщин в политической жизни. Не было совпадением, что страны, где значение женщины было существенно занижено, в большинстве своем характеризовались нестабильностью, внутренними конфликтами, экстремизмом и бедностью.
Это было изъяном всех тех, кто работал над формированием внешней политики Вашингтона. Однако спустя несколько лет я стала смотреть на это как на один из самых неоспоримых аргументов, почему поддержка женщин и девушек является не просто правильным шагом, но элементом продуманной и стратегически выверенной политики. Плохое обращение с женщинами, безусловно, было не единственной и не основной причиной наших проблем в Афганистане, где движение «Талибан» запретило девочкам ходить в школу и вынуждало женщин жить в средневековых условиях, или в Центральной Африке, где изнасилование стало распространенным методом ведения боевых действий. Однако эта взаимосвязь была неоспоримой, и дальнейшие исследования показали, что улучшение положения женщин способствовало разрешению различных конфликтов и стабилизации общества. «Женские проблемы» долгое время считались наиболее несущественным элементом внешней политики США и междунар