— Ричард, что случилось? — спросила я, сразу же поняв, что дело серьезное.
Он посмотрел на меня и ответил:
— Со мной происходит что-то ужасное.
Он испытывал такие физические мучения, что я настояла, чтобы его осмотрел медицинский персонал Государственного департамента, располагавшийся ниже. Он неохотно согласился, и Джейк, Фрэнк и Клэр Коулман, моя секретарь-референт, помогли ему туда добраться.
Врачи быстро отправили Ричарда в находящуюся поблизости больницу Университета Джорджа Вашингтона. Он спустился на лифте в гараж и поехал туда в машине «Скорой помощи». Дэн Фельдман, один из ближайших помощников Ричарда, поехал вместе с ним. Когда они добрались до отделения оказания неотложной помощи, врачи обнаружили у него разрыв аорты и сразу же направили его на операцию, которая длилась двадцать один час. Повреждения были существенными, и прогноз был неблагоприятным, но врачи, спасавшие Ричарда, не сдавались.
Я была в больнице, когда операция закончилась. Врачи высказали «осторожный оптимизм» и сказали, что ближайшие несколько часов будут иметь решающее значение. Жена Ричарда, Кэти, их дети и многочисленные друзья Ричарда дежурили в больнице. Его команда из числа сотрудников Государственного департамента также на добровольной основе организовала дежурство в холле, направляя поток посетителей таким образом, чтобы те не докучали Кэти. Часы тянулись, ни один из них не покинул больницу. В Ситуативный центр поступала масса звонков от зарубежных руководителей, обеспокоенных состоянием Ричарда. Президент Пакистана Асиф Али Зардари проявил особое желание поговорить с Кэти и выразить свою обеспокоенность. Он сообщил, что многие в Пакистане молились за ее мужа.
На следующее утро, когда Ричард продолжал бороться за жизнь, врачи решили провести еще одну операцию, чтобы попытаться остановить кровотечение. Мы все молились. Я остановилась недалеко от больницы, как и все те, кто любил Ричарда. Около 11 часов утра президент Карзай позвонил из Кабула и обратился к Кэти.
— Пожалуйста, передайте вашему мужу, что он нам нужен в Афганистане, — сказал он.
Пока они разговаривали, на телефоне Кэти раздался вызов нового звонка. Это был президент Зардари, который пообещал перезвонить. Ричард был бы рад узнать, что так много широко известных людей настойчиво интересовались его состоянием. Ему бы не понравилось, что он упускает эту информацию.
Поздно вечером хирург Ричарда, который по стечению обстоятельств был из Лахора, Пакистан, сообщил, что Ричард «медленно двигается в правильном направлении», по-прежнему оставаясь в критическом состоянии. Врачи были поражены его стойкостью и восхищались упорством, с которым он боролся за жизнь. Для тех из нас, кто знал и любил его, это не было неожиданностью.
По второй половине дня понедельника, когда ситуация в основном оставалась той же самой, Кэти и семья решили присоединиться ко мне и президенту Обаме на ранее запланированном в Государственном департаменте приеме для дипломатического корпуса по случаю праздника. Я пригласила всех в зал Бенджамина Франклина на восьмом этаже и вначале сказала нескольких слов о нашем друге, который боролся за свою жизнь всего лишь в нескольких кварталах отсюда. Я сказала, что врачи «узнали то, что дипломатам и диктаторам во всем мире было уже давно известно: нет никого сильнее Ричарда Холбрука».
Всего лишь несколько часов спустя ситуация стала ухудшаться, и около 8 часов вечера 13 декабря 2010 года Ричард Холбрук скончался. Ему было только шестьдесят девять лет. Врачи были явно расстроены тем, что они оказались не в состоянии спасти его жизнь. Наряду с этим они отметили, что Ричард, оказавшись в больнице, вел себя с достоинством, обычно не свойственным тем, кто госпитализируется с таким диагнозом. Я в спокойной обстановке навестила семью Ричарда — Кэти, его сыновей Дэвида и Энтони, его приемных детей Элизабет и Крис и его невестку Сару, — а затем спустилась на нижний этаж ко множеству его друзей и коллег. Со слезами на глазах, держась за руки, они говорили о необходимости воздать должное жизни Ричарда, а также продолжить ту работу, которой он был так предан.
Я зачитала собравшимся официальное заявление, которое только что подготовила: «Сегодня Америка потеряла одного из своих самых энергичных защитников, одного из самых преданных государственных служащих. Ричард Холбрук служил стране, которую он любил, почти половину века, представляя Соединенные Штаты в удаленных от родины военных зонах и на мирных переговорах на высоком уровне и делая это всегда блестяще, целеустремленно и решительно. Он не имел себе в этом равных. Он был одним из истинных государственников, и это делает его уход еще более болезненным». Я поблагодарила медицинский персонал и всех, кто молился за него, а также тех, кто в последние дни предложил свою поддержку, и добавила:
— Характерно, что Ричард оставался бойцом до самого конца. Врачи удивлялись его силе духа, его силе воли, однако для его друзей именно в этом и заключался настоящий Ричард.
Все начали делиться своими любимыми историями о Ричарде и воспоминаниями об этом замечательном человеке. Через некоторое время в порыве, который, как я думаю, Ричард бы вполне одобрил, мы большой группой направились в бар близлежащего отеля «Ритц-карлтон». В течение следующих нескольких часов мы провели импровизированные поминки, воздав должное жизни Ричарда. У каждого было что рассказать о нем замечательного, и мы в равной мере смеялись и плакали, иногда одновременно. Ричард воспитал целое поколение дипломатов, и многие из них прочувствованно говорили о том, что значило в их жизни и карьере иметь такого наставника. Дэн Фельдман поделился с нами тем, что на пути в больницу Ричард сказал, что он считает свою команду в Государственном департаменте «лучшей из тех, с которыми он когда-либо работал».
В середине января многие друзья и коллеги Ричарда из разных стран мира собрались в Центре Кеннеди в Вашингтоне на поминальную службу. Среди выступавших были президент Обама и мой муж. Я говорила последней. Глядя на огромную толпу, свидетельство таланта Ричарда быть другом, я осознала, как остро мне будет его не хватать.
— В любое время и, конечно же, в наше время найдется немного людей, кто может сказать: «Я остановил войну. Я принес мир. Я спас человеческие жизни. Я помог странам залечить свои раны». Ричард Холбрук относился к числу таких людей, — сказала я. — Это и личная потеря, и потеря для всей нашей страны. Перед нами стоят огромные задачи, и было бы лучше, если бы Ричард был здесь, со страстной увлеченностью ведя нас к тому, что мы должны сделать.
Я не могла позволить, чтобы смерть Ричарда сорвала то дело, которому он был так предан. Его команда испытывала те же самые чувства. Мы обсуждали идею о большом докладе, посвященном перспективам мира в Афганистане. Я была уверена, что Ричард хотел бы, чтобы мы реализовали ее. Поэтому мы отрешились от постигшего нас горя и принялись за работу.
Я поинтересовалась у Фрэнка Руджеро, согласен ли он исполнять обязанности специального представителя в Афганистане и Пакистане, и на первой неделе января 2011 года направила его в Кабул и Исламабад, чтобы проинформировать Карзая и Зардари о том, что я планировала сказать в упомянутом докладе. Я собиралась изложить весомые аргументы в пользу идеи о примирении с талибами, и мы хотели, чтобы они были готовы к тому, что должно было быть произнесено. Карзай проявил в равной мере и заинтересованность, и воодушевление, и подозрительность. «Что же вы в действительности обсуждаете с этими талибами?» — спросил он. Так же, как и пакистанцы, он был обеспокоен тем, что мы без него заключим какую-либо сделку, бросив его на произвол судьбы.
В то время как я вместе с командой в Вашингтоне работала над докладом, Руджеро направился в Катар для второй встречи с А-Родом, нашим связником с талибами. Мы по-прежнему испытывали обеспокоенность по поводу его легитимности и способности обеспечить требуемые результаты, поэтому Руджеро предложил своего рода проверку. Он обратился к А-Роду с просьбой, чтобы пропагандистские структуры талибов обнародовали заявление с некоторыми конкретными формулировками. Появление такого рода заявления означало бы для нас, что наш связник действительно имеет выход на руководство движения «Талибан». В свою очередь, Руджеро сообщил А-Роду, что я в своем предстоящем докладе более решительно, чем любой другой представитель американского руководства когда-либо, открою широкие возможности для примирения. А-Род согласился и обещал проинформировать об этом талибскую верхушку. Немного погодя заявление с обещанными формулировками было обнародовано.
Прежде чем завершить подготовку своего доклада, мне было необходимо решить вопрос о преемнике Холбрука. Было невозможно в полной мере заменить Ричарда, однако нам был нужен высокопоставленный дипломат, способный руководить его командой и продолжать начатое им дело. Я обратилась к пользовавшемуся большим уважением послу в отставке Марку Гроссману, с которым я познакомилась, когда он работал в Турции. Марк был тихим и скромным человеком, он разительно отличался от своего предшественника, однако привнес в работу незаурядное мастерство и проницательность.
В середине февраля я прилетела в Нью-Йорк и направилась в Азиатское общество, где Ричард когда-то был председателем совета директоров, чтобы выступить с лекцией в память о нем (со временем это станет ежегодной традицией). Вначале я представила свежую информацию об усилении нашего военного и гражданского присутствия в соответствии с заявлением, которое президент Обама сделал в Вест-Пойнте. Затем я разъяснила, что мы осуществляем также усиление на третьем направлении, дипломатическом, направленном на обеспечение политического завершения конфликта, которое подорвет союз между движением «Талибан» и организацией «Аль-каида», положит конец повстанческому движению и будет содействовать усилению стабильности в Афганистане и в целом в регионе. Это с самого начала было нашей целью, именно на этом я настаивала при подготовке доклада президента Обамы о нашей стратегии в 2009 году. Теперь это стало актуальным как никогда.