Когда я посетила Москву в октябре 2009 года, я думала, что необходимо было высказаться в поддержку свободы прессы, выступить против официальной кампании ее запугивания. На приеме в особняке Спасо-Хаус[59], величественной резиденции американских послов в России с 1933 года, я встретилась с журналистами, адвокатами и другими активистами гражданского общества. Один из них рассказал мне, что он был жестоко избит неизвестными бандитами. Эти российские граждане видели, как их друзья и коллеги подвергаются преследованиям и запугиванию, они знали, что за свою активную гражданскую позицию могут лишиться жизни. Однако они продолжали работать, писать и говорить, отказываясь молчать. Я заверила их, что Соединенные Штаты будут как публично, так и в частном порядке в диалоге с российскими властями поднимать вопросы соблюдения прав человека.
Иногда то, что вы говорите, может быть настолько же важно, как и то, где вы это произносите. Я могла сколько угодно разговаривать с гражданскими активистами в Спасо-Хаусе, но большинство россиян никогда не услышали бы моих слов. Поэтому я поинтересовалась у сотрудников американского посольства о том, могли бы они найти независимую вещательную компанию, которая согласилась бы принять меня. Одна из предложенных мне радиостанций называлась «Эхо Москвы», и она больше походила на средство государственной пропаганды со странным названием, чем на оплот свободного вещания. Но наши дипломаты в Москве заверили меня, что эта радиостанция была одной из самых независимых в России, беспристрастных и способных на резкую критику.
В начале своего интервью в прямом эфире мне задавали насущные вопросы относительно американо-российских отношений, в том числе с учетом событий вокруг Грузии и Ирана, а затем мы приступили к вопросу о правах человека внутри России.
— У меня нет сомнений, что демократия в лучших интересах России, — сказала я, — что уважение прав человека, независимых судов, свободной прессы в интересах создания стабильной политической системы, которая предоставляет платформу для процветания. Мы будем это поддерживать и будем поддерживать тех, кто выступает за эти ценности.
Мы говорили о заключении журналистов под стражу, об их избиениях и убийствах. Я сказала, что «думаю, люди хотят, чтобы их правительство заступилось за них, сказало, что это не правильно, и предотвратило такие условия. И привлекло к закону тех людей, которые ответственны за это». Станция все еще работает и продолжает сохранять свою независимость. К сожалению, во время подавления инакомыслия по поводу вторжения в Крым в 2014 году веб-сайт радиостанции был временно заблокирован. Складывается впечатление, что Кремль движется в сторону полного искоренения всех инакомыслящих.
В 2008 году, после восьми лет на посту президента России, Путин столкнулся с конституционно санкционированным ограничением срока его полномочий, что привело его к решению поменяться местами со своим премьер-министром Дмитрием Медведевым. Сначала это походило на фарс и выглядело как очень изобретательный способ сохранить абсолютизм своей власти, невзирая на существовавшие ограничения. Конечно же, без этого не обошлось. Но Медведев удивил многих, привнеся нечто новое в политическую линию Кремля. Он оказался более открытым к альтернативным взглядам в стране, более дружелюбным за ее пределами и больше заинтересованным в диверсификации российской экономики за пределами добычи нефти газа и других сырьевых товаров.
Вступая в должность госсекретаря, я скептически относилась к российскому дуэту руководителей, но надеялась на то, что мы сможем найти общий язык. Как сенатор, я была частым критиком путинского режима, но осознавала, что видеть в России своего противника в то время, когда столько насущных вопросов требует совместных решений, для нас контрпродуктивно.
Страны в большой политике нередко в некоторых вопросах сотрудничают, в то время как в других аспектах соперничают друг с другом — это неотъемлемая часть классической практики зарубежных политических кругов. Должны ли США прекратить переговоры по ограничению вооружений или в области торговли потому, что мы не согласны с агрессивным поведением России в Грузии? Или такие вопросы имеют право обсуждаться вне зависимости друг от друга? Честно говоря, преходящая дипломатия не всегда является лучшим решением, но иногда — единственно верным.
В 2009 году мы с президентом Обамой полагали, что могли бы обеспечить ключевые национальные интересы США путем сближения с Россией. Этот метод состоял из трех частей: найти конкретные области взаимовыгодного сотрудничества, твердо отстаивать свое мнение в спорных для обеих стран вопросах и постоянно поддерживать контакт с российским народом. Этот подход стал известен как «перезагрузка».
Как только мы сформулировали такой подход в Госдепартаменте, Билл Бернс, который уже три года занимал пост посла США в России, положил начало его осуществлению, изложив свое мнение очевидца на непрозрачные махинации кремлевских деятелей. Медведев был молодым руководителем, который пришел к власти без лишнего багажа холодной войны. Путин же, напротив, приобрел профессиональный опыт в КГБ в 1970-х и 1980-х годах, на заключительном витке противостояния в холодной войне. На мой взгляд, несмотря на рокировку должностей, Путин оставался грозной силой, которая затруднила бы попытки расширить двустороннее сотрудничество. Если бы возможности для этого существовали (а я полагаю, что они имели место быть), то это произошло бы потому, что обе стороны произвели трезвую оценку наличия общих интересов.
С российским министром иностранных дел Сергеем Лавровым я впервые встретилась в марте 2009 года. Ричард Холбрук, который знал его с тех времен, когда они оба занимали должности послов при ООН в конце 1990-х годов, сказал мне, что Лавров был непревзойденным дипломатом, который служил своим хозяевам в Москве с интеллектом, энергией и немалым высокомерием. (Учитывая, что это было мнение Ричарда, оно не могло быть некомпетентным.) Лавров, всегда загорелый и элегантный, свободно изъяснялся на английском и любил хорошее виски и поэзию Пушкина. У него были, мягко говоря, натянутые отношения с моей предшественницей, Кондолизой Райс, особенно (и не зря) после того, как Россия вторглась в Грузию. Эта напряженность никуда не исчезла, но, если мы хотели обеспечить прогресс в вопросах контроля над ядерными вооружениями, санкций в отношении Ирана или доступа к северной границе Афганистана, мы должны были сотрудничать друг с другом. Я считала, что хорошая шутка вполне могла бы растопить лед.
В политике чувство юмора имеет очень большое значение. Есть бесчисленное множество причин, почему вы должны уметь посмеяться над собой. Сколько раз, как сенатор от штата Нью-Йорк, я приходила на шоу Дэвида Леттермана, становясь не только гостьей, но и объектом шуток? (Ответ — три раза.) Во время кампании 2008 года я стала объектом пародии в передаче «Субботним вечером в прямом эфире» в исполнении Эми Полер, которая прекрасно исполнила свою роль, вызвав бурю положительных эмоций. В дипломатии, с ее тщательно спланированными переговорами, преодолением языковых и культурных различий, гораздо меньше места для юмора. Но иногда он тоже пригождается. Я чувствовала, что наступил как раз один из этих моментов.
В своей речи на международной конференции по безопасности, которая проходила в феврале в Мюнхене, вице-президент Байден сказал:
— Пришло время нажать кнопку «перезагрузка» и заново пересмотреть те многочисленные области, в которых мы можем и должны работать совместно с Россией.
Мне понравилась идея «перезагрузки» не как метод игнорирования наших реальных разногласий, но как способ встроить их в более широкую программу действий наряду с областями, представляющими взаимный интерес. Обсудив этот вопрос с моей командой накануне встречи с Лавровым в Женеве в Швейцарии, мы пришли к очень нестандартному решению. Почему бы не преподнести Лаврову ту самую настоящую кнопку «перезагрузка»? Это может рассмешить всех, в том числе и Лаврова, и символизировать наше стремление начать новую жизнь, а не зацикливаться на разногласиях, вызвать сенсацию. Стоило попробовать, несмотря на то что этот ход был немного нестандартным.
Наша встреча с Лавровым состоялась в отеле «Интерконтиненталь» в зале для официальных приемов с панорамным видом на Женеву. Прежде чем мы сели, я подарила ему небольшую коробочку, перевязанную лентой. Как только вокруг нас начали щелкать затворы фотоаппаратов, я открыла ее и извлекла ярко-красную кнопку на желтой основе. На ней было написано слово «peregruzka». Мы вместе посмеялись и нажали кнопку.
— Мы очень старались написать это слово по-русски правильно. У нас получилось? — спросила я. Министр иностранных дел присмотрелся внимательнее. Другие американцы в комнате, особенно русскоязычные, которые выбрали это слово, затаили дыхание.
— Нет, вы написали неправильно, — ответил он.
Неужели этот исторический момент превратится в международный скандал? Я нервно засмеялась. Затем рассмеялся и Лавров, и все расслабились.
— Надо было написать «перезагрузка», а вы использовали совсем другое слово, — пояснил он, — оно значит «перегрузка».
— Ну нет, — ответила я. — Мы не допустим, чтобы вы с нами так поступили, я обещаю.
Это был не самый звездный час американских лингвистов. Но поскольку целью шутки было «растопить лед», то эта ошибка явно гарантировала, что никто не забудет о «перезагрузке». Лавров сказал, что заберет кнопку в Москву и будет держать ее у себя на столе. В тот день, когда кнопка была передана Лаврову, мой помощник Филип Ранес попытался ее вернуть, чтобы исправить ошибку. Он обратился к послу России в Швейцарии, где проходила встреча (кнопка хранилась у него), и попросил поменять наклейку.
— Думаю, я не могу этого сделать, пока не переговорю со своим министром, — ответил посол России.
— Если ваш министр не отдаст нам кнопку, то мой министр отправит меня в Сибирь! — воскликнул Ранес. Дол