— У меня две внучки. Одной из них шесть лет, другой — восемь, — сказал он мне. — Я хочу, чтобы, когда они вырастут, они стали похожими на свою бабушку и на вас. Я не хочу, чтобы они носили никаб, как в Саудовской Аравии. Это битва всей моей жизни.
Его слова все еще звучали у меня в ушах, когда я вылетела в Германию для того, чтобы обратиться к Мюнхенской конференции по безопасности, главному форуму руководителей и стратегов международного сообщества. Чего мы хотим добиться разговорами о поддержке демократии? Безусловно, большего, чем просто одних выборов, проведенных один раз. Если вновь избранное правительство будет ущемлять права и возможности египетских женщин, то будет ли это демократией? А если это правительство возобновит гонения на меньшинства, такие как коптские христиане? Если Мубарак собирался покинуть свой пост и в Египте предполагался переходный период, тогда эти вопросы становились все более актуальными и насущными.
В Мюнхене, как и в Дохе за месяц до этого, я привела убедительные доводы в пользу политических и экономических реформ в странах Ближнего Востока.
— Это не просто приверженность идеалам, — сказала я. — Это — стратегическая необходимость. Без подлинного прогресса на пути к открытой и подотчетной политической системе разрыв между народом и его правительством будет только расти, а нестабильность — усугубляться.
Безусловно, переходные периоды в жизни каждой страны выглядят по-разному и протекают с разной скоростью, в зависимости от конкретных обстоятельств. Но ни одна страна не может постоянно игнорировать нужды и надежды своего народа.
В то же время я предупредила, что нам следует признать наличие угроз, присущих любому переходному периоду. Свободные и справедливые выборы необходимы, но их недостаточно. Функционирование демократии требует верховенства закона, независимой судебной системы, свободы прессы и гражданского общества, уважения прав человека и прав меньшинств и подотчетного управления. В такой стране, как Египет, с многовековой историей авторитарного правления, такие изменения требовали сильного руководства и совместных усилий различных слоев общества, а также международной поддержки для того, чтобы расположить эти строительные блоки демократии в правильном порядке. Нельзя было ожидать, что все произойдет в одночасье. Возможно, моя речь в тот день звучала несколько фальшиво, поскольку в ней выражались надежда и оптимизм, которые многие в свете событий в Каире считали неприемлемыми, но в ней упоминались также и те проблемы, которые я видела в будущем.
Виснер выступил на той же конференции в Мюнхене по спутниковой связи как частное лицо, которое не играло никакой роли в выработке политики администрации США — для того, чтобы высказать свое личное мнение о ситуации в Египте. Это встревожило Белый дом, который пребывал в уверенности, что Виснер не будет публично обсуждать свою миссию. Его выступление произвело фурор. Он заявил, что Мубарак не должен уходить с политической сцены незамедлительно, а должен обеспечить контроль за переходным периодом. Его комментарии противоречили мнению президента США. Белый дом был возмущен тем, что Виснер вышел за рамки дозволенного своей краткой речью. Президент позвонил мне, чтобы выразить свое недовольство «неоднозначными сообщениями», которые мы посылали. Это являлось дипломатическим способом сделать мне выговор. Президент знал, что события в Египте вышли из-под контроля США, но он хотел соблюсти наши интересы и ценности. Так же, как и я. Я знала, что Мубарак слишком долго находился у власти и слишком мало сделал за этот период. Наряду с этим складывалось впечатление, что, помимо его свержения, у людей на площади Тахрир не было никакого плана. Те из нас, кто предпочитал тяжеловесно и нудно звучащий «постепенный переход», были обеспокоены тем, что единственной организованной силой в стране, помимо Мубарака, были «Братья-мусульмане» и армия.
К 10 февраля сотни людей были убиты в столкновениях с силами безопасности. Насилие подпитывало ярость протестующих и укрепляло их в намерении свергнуть Мубарака. Ходили слухи, что он наконец-то не выдержал давления. Поэтому от его очередного публичного обращения к народу ждали многого. На этот раз он объявил о передаче некоторых своих полномочий вице-президенту Сулейману, но все же он отказался уйти в отставку и смириться с необходимостью переходного периода, в течение которого сложил бы свои полномочия. Толпа на площади Тахрир негодовала.
На следующий день, 11 февраля, Мубарак наконец смирился со своим поражением. Когда вице-президент Сулейман выступил по телевидению и объявил, что президент подал в отставку и передал все свои полномочия военному руководству, он выглядел усталым и напряженным. Пресс-секретарь национального командования зачитал заявление о планах «провести свободные и справедливые президентские выборы» и выполнить «законные требования народа». Сам Мубарак не сделал никакого заявления и тихо покинул Каир, направившись в свою резиденцию на Красном море. В отличие от Бен Али в Тунисе он не бежал из страны, оставаясь верным своему вызывающему обещанию «умереть в Египте». Этот последний акт упрямства оставлял возможность для его преследования и возмездия. Он провел следующие годы под домашним арестом, в суде или в больнице, когда его здоровье, как сообщалось официально, резко ухудшилось.
Примерно месяц спустя я посетила Каир и прошла через площадь Тахрир. Моя охрана нервничала по поводу того, где мы оказались. Однако, когда египтяне столпились вокруг меня, я поняла, что подавляющее большинство выражало признательность и гостеприимство.
— Спасибо вам за ваш визит, — говорили одни.
— Добро пожаловать в новый Египет! — кричали другие.
Они гордились тем, что победили в этой революции.
Затем я встретилась с теми студентами и активистами, которые сыграли важную роль в уличных демонстрациях. Мне было любопытно услышать, что они думают по поводу перехода от уличных протестов к проведению нового политического курса, я пыталась понять, каким образом они собираются повлиять на написание новой конституции и участвовать в предстоящих выборах. Я увидела разрозненную группу, которая не была готова к борьбе за власть и не была способна повлиять на что-либо. Они не имели никакого опыта в политике, не знали, как следует организовывать партию, выдвигать кандидатов или проводить предвыборные кампании. У них не было главной идеи, и они не проявляли особого желания ее сформулировать. Вместо этого они спорили между собой, обвиняли Соединенные Штаты в различных грехах и высказывали пренебрежение к тактике предвыборной борьбы.
— Собираетесь ли вы формировать политическую коалицию и объединяться для того, чтобы выдвинуть кандидатов и политическую программу? — поинтересовалась я у них.
Они смотрели на меня с недоумением. Я ушла оттуда, переживая за то, что в итоге они отдадут бразды правления страной «Братьям-мусульманам» или военным, что в итоге и произошло.
Исполняющий обязанности главы государства министр обороны фельдмаршал Мохаммед Тантауи дал обещание обеспечить контроль за плавным переходом власти к демократически избранному гражданскому правительству. Когда я встретилась с ним в Каире, он был настолько вымотан, что едва мог держаться прямо. Под глазами у него были огромные тени. Он был настоящим профессиональным воякой, чья манера поведения и внешность напоминали пакистанского генерала Ашфака Парвеза Кайани. Оба были убежденными националистами, преданными военным идеалам, которые оказали неизгладимое влияние на всю их жизнь, и оба болезненно воспринимали вынужденную помощь со стороны Соединенных Штатов, а также политические и экономические проблемы, которые им приходилось решать в связи со своими расширенными военными полномочиями. Во время нашего с Тантауи разговора о его планах относительно переходного периода он очень тщательно подбирал слова. Он оказался в трудном положении, пытаясь спасти армию, которой он был предан, из-под обломков режима Мубарака, защитить народ в соответствии с обещанием командования и достойно обойтись с бывшим руководителем страны, который способствовал его собственной карьере. В итоге Тантауи выполнил свое обещание и провел выборы. Когда же его фаворит, бывший премьер-министр Ахмед Шафик, с незначительным отрывом проиграл Мухаммеду Мурси, кандидату от «Братьев-мусульман», он не препятствовал оглашению результатов выборов.
В течение деликатного переходного процесса Соединенные Штаты пытались балансировать на лезвии бритвы, отстаивая свои демократические ценности и стратегические интересы и при этом не принимая чью-либо сторону и не поддерживая конкретных кандидатов или группировок. Однако, несмотря на наши усилия соблюдать нейтралитет и конструктивно подходить к данному вопросу, многие египтяне относились к США с недоверием. Сторонники «Братьев-мусульман» обвиняли нас в поддержке Мубарака и подозревали, что мы были в сговоре с военными, целью которого было не допустить исламистов к власти. Наряду с этим их соперники опасались перспектив установления исламистских порядков в стране и утверждали, что Соединенные Штаты вступили в сговор с «Братьями-мусульманами», чтобы устранить Мубарака. Я не понимала, как нас могли одновременно обвинять и в пособничестве, и в противодействии «Братьям-мусульманам», но логика никогда не являлась препятствием для добротной теории заговора.
Когда я вернулась в Египет в июле 2012 года, я увидела, что на улицах Каира вновь бушевали беспорядки. Однако на этот раз они были направлены не против правительства, а против меня. Толпа людей собралась возле моего отеля, и, когда мы въезжали в гараж через боковой подъезд, они барабанили по нашим машинам. Египетские полицейские не делали ничего, чтобы остановить их, и мои телохранители были вынуждены самостоятельно оттеснять толпу, чего они обычно не делали. Оказавшись в своем номере, который находился на десятом этаже, я могла слышать гневные антиамериканские выкрики. Моя охрана и персонал провели беспокойную ночь, каждую минуту готовые быть эвакуированными из гостиницы при возникновении такой необходимости. Несмотря на предупреждения о том, что в Александрии протесты достигли еще большего накала, я настояла, чтобы мы придерживались плана и вылетели туда на следующий день для того, чтобы принять участие в официальной церемонии открытия восстановленного американского консульства. После этого мероприятия, когда мы вышли из здания, чтобы сесть в машины, мы были вынуждены пройти мимо разъяренной толпы. Тории Нуланд, моему бесстрашному пресс-секретарю, попали в голову помидором (она достойно встретила этот удар), а кто-то из мужчин в толпе, когда мы уже сели и тронулись в аэропорт, запустил ботинком в окно моей машины.