Бурбон давно бы уже потребовал сделать привал, не будь во главе их маленького отряда обладающий загадочными способностями человек. Больше всего остального он боялся разделить печальную судьбу Какаду, а потому терпел, до предела мобилизуя возможности измученного организма.
Между тем болото закончилось. Вода перестала хлюпать под тяжелыми от налипшей на них грязи подошвами берцев, но это не принесло Бурбону облегчения. Теперь он прилагал еще больше усилий, взбираясь по заросшему ольхой склону холма. Он уже настолько устал, что почти все время смотрел себе под ноги и лишь иногда поднимал голову, чтобы отыскать взглядом фигуры попутчиков и скорректировать курс.
Когда сталкер понял, что его силы иссякли и он скоро не сможет сделать и шагу, судьба смилостивилась над ним. Он уже открыл рот, собираясь попросить об отдыхе, не думая о вероятной реакции со стороны Купрума и вытекающих отсюда негативных последствиях, как тот остановился и поднял руку над головой.
– Все, привал!
Бурбон издал вздох облегчения, скинул с себя Настю, не заботясь о возможных синяках на ее теле, и сам упал на жесткую траву. Сипло хватая ртом воздух, он смотрел на мерцающие среди облаков звезды. Они казались ему шляпками серебряных гвоздиков, какими черный бархат неба приколотили к внутренней поверхности огромного колпака.
– Эй! Ты чего тут разлегся? – Купрум чувствительно ткнул Бурбона в бок твердым, как камень, мыском ботинка. – Я, что ли, туда ее потащу?
Бурбон со стоном приподнялся на локте и посмотрел в направлении вытянутой руки возвышающегося над ним человека. В этот миг в окружающей луну плотной облачной вуали образовалась рваная прореха. Призрачный свет ночного светила широким веером упал на вершину холма и, словно луч софита на сцене театра, вырвал из окружающей тьмы одиноко стоящее здание. Приземистый дом под низкой четырехскатной крышей стоял под небольшим углом к сталкеру. Бледные, как лицо мертвеца, кирпичные стены пялились на него пустыми глазницами выбитых окон. В серых листах шиферной кровли тут и там зияли черные дыры проломов. В одном из них, очень похожем по форме на распахнутый в крике рот, обломком гнилого зуба торчал остов печной трубы.
Позади заброшенного здания скелетом жуткого чудища высилось старое дерево. Шумя редкой листвой под порывом внезапно налетевшего ветра, оно заскрипело похожими на костлявые руки кривыми ветками. Словно желая совсем запугать незваных гостей, дом застонал и протяжно заохал, хлопая невидимой отсюда дверью. Внутри него что-то загромыхало, будто там ходил кто-то большой и тяжелый, топая и швыряя в стены всем, что попадалось под руку.
Бурбон не хотел испытывать на себе гнев Купрума, особенно сейчас, когда он до чертиков устал и был без оружия. С трудом удерживая в себе рвущиеся на волю проклятья, сталкер встал на ноги. Настя замычала и заелозила, когда он наклонился над ней. Бурбон едва подавил в себе желание врезать ей по лицу. Скрипя зубами и кряхтя от неожиданной боли в спине, он поднял пленницу на руки и, сильно прижимая к телу, чтобы та лишний раз не дернулась, потащил к дому.
Купрум с Ариной первыми вошли в заброшенное жилище, предусмотрительно включив налобные фонарики. Межкомнатные стены внутри здания отсутствовали. О том, что они когда-то делили внутреннюю площадь на три неравных по размерам помещения, говорили покосившиеся в разные стороны деревянные брусья и местами свисающие с прибитых к потолку направляющих обломки досок. Сами перегородки, по-видимому, разобрали время от времени заглядывающие сюда сталкеры. В пользу этой версии говорило несколько старых кострищ на полу и сваленные в кучу в одном из углов дома остатки разобранных переборок.
– Положи здесь, – Купрум махнул рукой в сторону темнеющей посреди дома полуразрушенной печи и предупредил Бурбона: – Поаккуратнее с ней. Если она пострадает по твоей вине, я с тебя шкуру спущу.
«Кто бы говорил. Сам так ей звезданул, что она вон сколько времени без сознания пробыла», – подумал Бурбон, огромным усилием воли заставляя себя медленно подковылять к печке, а потом осторожно опустить пленницу на пол. Так-то ему хотелось как можно скорее скинуть живой груз с себя, но перед его мысленным взором снова появилось искаженное гримасой страха и мучительной борьбы с самим собой лицо Какаду. Сталкер прижимал дульные срезы стволов к подбородку, и его скрюченный, дрожащий от невероятного напряжения палец медленно приближался к спусковым крючкам охотничьего ружья.
У Бурбона не было при себе оружия, но он не сомневался, что рыжий обязательно что-нибудь придумает. Например, заставит его выдавить себе пальцами глаза или сжимать горло, пока воздух не перестанет поступать в легкие, или… да мало ли какая блажь стукнет ему в голову. Пока есть силы, надо терпеть и не давать ему повода применить свои способности.
Пока Бурбон возился с пленницей, Арина притащила доски, свалила их в кучу рядом с лежащим на полу листом ржавого железа. Давным-давно кто-то из сталкеров притащил его в качестве подложки для костра. Разгребла по сторонам золу старого пепелища. Сложила деревяшки шалашиком и, расколов ножом пару дощечек на тонкие щепки, с одной спички разожгла костер.
Вскоре пламя весело затрещало, излучая волны живительного тепла и отбрасывая яркие отсветы на людей.
Купрум сел по-турецки напротив Арины с другой стороны от костра, достал из рюкзака банку тушенки, бросил спутнице. Та поймала ее левой рукой, еще в воздухе приставила кончик лезвия к ободку крышки и буквально впечатала днище банки в пол. Нож пронзил жестянку, как масло. Арина быстро вскрыла консерву по кругу и придвинула распечатанную банку ближе к огню. Купрум бросил помощнице еще одну банку, и пока та открывала ее, отломил от буханки внушительный кусок хлеба.
Бурбон тоже приблизился к костру, шумно плюхнулся на пол в вершине воображаемого треугольника и следил за действиями компаньонов голодными глазами. С момента последней трапезы прошло не так много времени, но он сильно перенервничал, а это обстоятельство всегда подстегивало его аппетит.
Купрум перехватил его взгляд, но сделал вид, что ничего не заметил. Он встал, подошел к Насте и присел перед ней на корточки. Та громко замычала, мотая головой из стороны в сторону.
– Если не будешь орать, я вытащу тряпку у тебя изо рта. Кивни, если поняла. Хорошо?
Реакция пленницы оказалась предсказуемой, и он вынул кляп, как и обещал.
– Ах-ха-а-а! – Настя шумно втянула воздух открытым ртом. Какое-то время она жадно вентилировала легкие, словно никак не могла надышаться, а после с жаром проговорила: – Сынок, прошу тебя, очнись! Я знаю, ты меня слышишь! Не дай ему взять верх над собой!
Лицо Купрума потемнело, его черты мгновенно изменились. Оно стало грубее, нос заострился и как будто немного изменился в размерах. Глаза ввалились, скулы приобрели более резкие очертания. Настя вскрикнула от неожиданности и резко откинула назад голову. Печная стенка не простила такой оплошности. Ушибленный затылок заныл от боли.
– Все никак не можешь угомониться, – криво усмехнулся Купрум, говоря чужим голосом. – Я думал, ты умнее. Твое счастье, что ты пока нужна мне. Будь это не так, я давно бы убил тебя.
– Ты сильно заблуждаешься, полагая, что я стану помогать тебе.
Настя изо всех сил постаралась, чтобы голос не задрожал. Ей это удалось, хотя внутри у нее все похолодело и вообще она чувствовала себя неважно. Как и любая мать, Настя подсознательно стремилась оградить свое чадо от бед и, сама того не подозревая, отдавала всю себя в надежде защитить сына от безраздельно владеющей им чужой воли. Пока она проигрывала в этой борьбе, каждое мгновение теряя жизненную энергию. Та, как песок в песочных часах, по крупицам перетекала от матери к сыну, подпитывая живущую в нем чужеродную сущность.
В силу определенных причин Настя не замечала эту связывающую их тонкую золотистую нить, зато ее прекрасно видел альтер эго Колдуна. Он, как матрешка в матрешке, прочно обосновался внутри живущей в теле сталкера черной твари, напоминающей длинными суставчатыми конечностями жуткого крабопаука, управляя обоими по своему усмотрению. Еще в инозоне видоизмененный узконаправленным энергетическим потоком симбионт прочно сросся с внутренними органами, костями и мышцами носителя, позволяя тому задействовать недоступные обычному человеку области мозга и максимально мобилизовать ресурсы организма. Альтер эго в любой момент мог заставить его сделать своего реципиента практически сверхчеловеком и сразу после этого отдавать приказы Купруму, реализуя собственные далеко идущие планы. Или же, минуя симбионта, напрямую управлять сталкером. Вот и сейчас он, без всяких затруднений, велел тому бросить хлеб на пол перед Настей.
– Ну это мы еще посмотрим, кто из нас заблуждается и по какому поводу. На, жри, пока я твою пасть снова не заткнул.
– Как же я буду есть со связанными руками? – удивилась Настя.
– А это уже твои проблемы. Хоть червем извивайся, меня это не волнует. Жрать захочешь – и без рук обойдешься.
Купрум развернулся и деревянной походкой направился к стреляющему угольками костру. Настя посмотрела ему в спину блестящими от слез глазами. Ее сердце зашлось от боли и осознания собственного бессилия. Умом она понимала, что так говорит и ведет себя не ее сын, но от этого ей было еще хуже. Тяжело видеть дорогого тебе человека бездушной марионеткой в чужих руках. Еще тяжелее понимать, что твоя судьба висит на волоске и ты можешь в любой момент погибнуть от его руки, а он даже не будет осознавать, что творит.
– Можно мне тоже чем-нибудь перекусить? – попросил Бурбон, когда Купрум вернулся к костру, сел возле Арины и подтянул к себе разогретую банку, держа ее за отогнутую кверху крышку двумя пальцами.
– А ты поспи, легче станет. – Купрум облизал пальцы, вытащил из нагрудных ножен нож, подцепил его кончиком шмат волокнистого мяса и подержал над банкой, дожидаясь, когда с него стекут желтоватые капли жирного бульона. – Спать – это так же хорошо, как и есть, только бесплатно, – хохотнул он и отправил кусок тушенки в рот.