— Но мог ли кто-нибудь из четверых сделать это? — вставил Вангли. — Все ли имели возможность всыпать яд в бокал Хагена?
— Пока не знаю. — Монсен перевернул еще один листок блокнота. — Жена могла сделать это когда угодно: после ухода гостей или пока муж спал. Гюндерсен — когда вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки. Моллерюд — еще до ухода… Вот здесь у меня запись. После ухода Крона Гюндерсен и Хаген некоторое время стояли и беседовали у открытого окна: хозяин поставил свой бокал на игральный стол. Они не видели, чем занимался Моллерюд за их спиной. Он мог…
— Стоп. Это совсем не то. — Ладонь Вангли протестующе взметнулась вверх. — В твоей другой записи говорится, что бокал был полупустой. Но когда Гюндерсен вошел в комнату, чтобы развесить пальто для сушки, он увидел, что Хаген спит, а перед ним стоит бокал, наполненный до краев, это ты тоже записал. Иными словами, Хаген выпил предыдущий бокал и налил себе новый перед тем, как заснул. Следовательно, никто из гостей не мог всыпать ядовитое вещество до ухода, ибо этот яд действует мгновенно.
— Умница! Вот это я понимаю, настоящий полицейский! — воскликнул со смехом Монсен, хотя и выглядел несколько сконфуженным. — Да, но у Моллерюда была возможность сделать это позднее. После того, как он покинул ресторан…
— Разве он не стоял у дороги и не видел, как на машине подъехал Крон?
— Так он говорит. Но сам-то Крон не видел Моллерюда. Художник мог вполне находиться наверху на вилле и увидеть приезд Крона из окна. Оно ведь было открыто, как ты помнишь. Да и у самого Крона был шанс проникнуть в дом через окно…
— Что-то уж слишком запутано. — Вангли потянулся. — Нам необходима разрядка, Монсен. Давай-ка пойдем в «Криммен» и попробуем расслабиться.
Маленький кафетерий располагался на несколько улиц ниже террасы, название «Криммен» он получил потому, что был любимым местом отдыха многих сотрудников криминального отдела. Двое полицейских подобрали себе удаленный столик в уголке, где могли поговорить без помех.
Монсен весь обставился тарелочками с деликатесами. Сейчас его нож и вилка были направлены на купол Колизея из итальянского салата. Его страсть к бутербродам хорошо знали в «Криммене», и он находился здесь на спецобслуживании.
А вот Вангли, наоборот, грустными глазами смотрел на маленькую чашку черного кофе, сиротливо стоящую перед ним.
— У тебя такой угрюмый вид, Шерлок. — Монсен был воодушевлен майонезом. — О чем ты думаешь?
— О том, что одежда и человек — это не одно и то же.
— Как так?
— Свидетельские показания Крона напомнили мне о мышьяковой драме в Хамаре. Помнишь очную ставку в Арвике?
— Да, конечно, что-то связанное с шубой.
— Один из самых грубых просчетов, допущенных норвежской полицией. Дама в шубе купила мышьяк в аптеке в Арвике. Во время суда все свидетели указывали на обвиняемую: полиция представила ее в шубе. Но искусный защитник свел на нет это вещественное доказательство: он смог сыграть на ограниченности следователей, как какой-нибудь Ференц Лист на своем рояле. Он доказал, что свидетели опознали шубу, а не саму даму… Не повторить бы нам этой ошибки, Монсен!
— Ну уж нет, будь спокоен. — Улыбка из-за итальянского салата излучала уверенность.
— Н-да… Без смазки колеса явно не поедут. Попробуем освежить ассоциации с помощью кружки доброго пива, — угрюмо проговорил Вангли.
Монсен оторвался от майонеза и с упреком посмотрел на коллегу.
— Я не употребляю алкоголь. Ты же знаешь.
— Боже упаси. Когда я говорю «мы», то имею в виду «я». Милый Монсен-Ням-ням, мне хорошо известно, что ты борешься за трезвый образ жизни, ты ведь член партии «Венстре», короче, «левый»… — Его глаза вдруг широко раскрылись, взгляд стал одновременно отсутствующим и необычайно интенсивным. Казалось, что его взору предстало привидение. — Да, ты левый. И вот она, разгадка!
— Разгадка чего?
— Убийства! Покерного убийства!
Были такие мгновения, когда Монсену казалось, что его коллега страдает тяжелым психическим расстройством. Сейчас как раз наступило одно из них.
— Будь так любезен, изъяснись по-человечески, Вангли. Какое отношение имеет к делу тот факт, что я голосую за «Венстре»?
— Самое прямое! — Визионер встал из-за стола. — Ты раскрыл тайну для меня, а я не хочу остаться в долгу. Только сначала мне нужно отойти вон в ту телефонную будку. Как ты думаешь, Крон уже дома?
Монсен с недоуменным видом посмотрел на свои наручные часы.
— Наверняка, если только не уехал в город. Что тебе нужно от него?
— Получить ответ на вопрос, который мне не удалось поставить в свое время. Ты ведь вырвал у меня нить допроса, сбил со следа, когда с такой прытью накинулся на его малоприятную профессию… Подожди-ка!
Вангли вернулся через несколько минут. Он уселся на стул с выражением глубокого удовлетворения и щелчком пальцев подозвал официантку.
— Пиво, фрёкен! Большую, холодную, пенящуюся кружку!
— Ну, — спросил Монсен. — Удачный разговор?
— О, очень удачный. Крон излишне суетлив, но с великолепной зрительной памятью нужно только умело ею пользоваться.
— Что удалось вытянуть из него?
— Я попросил его описать более подробно, как выглядело пальто, которое он рассматривал в бинокль. Помимо цвета и кожаного воротника — не заметил ли он еще что-то особенное? И тогда он сказал, что спереди на пальто были большие пятна грязи… Понимаешь, что это означает?
Теперь на вилке Монсена был бутерброд с говяжьим языком. Но вилка остановилась у его рта.
— Это означает, что… на человеке в саду было надето пальто Хагена.
— Именно. Два пальто похожи, как две капли воды: сам Гюндерсен перепутал их в спешке. И он упал в грязь в пальто Хагена, поэтому его и повесили сушить… Это в точности соответствует моему выводу.
Вилка разгрузилась во рту Монсена и направилась в сторону Вангли.
— А теперь изволь объяснить, при чем здесь «член партии «Венстре»?
Вангли подали его пол-литра. Последовала пауза, пока он наслаждался пивом. Мимика, сопровождавшая глубокие глотки, послужила бы прекрасной рекламой норвежским пивоваренным заводам. Затем он смахнул с себя клочья пены.
— Член партии «Венстре»? Это связано с моим интересом к спортивной технике… Ты, конечно, уже все понял.
— Абсолютно ничего.
— С этими хобби очень интересно, они так часто выручают. — Вангли откинулся на спинку стула с чувством максимального комфорта. — Ты смотрел телепрограмму «Политики на стадионе»? Ее показывали несколько дней назад.
— Нет.
— Так вот, они демонстрировали свои навыки в легкой атлетике: многие из партийных лидеров активно занимались ею в молодости. Сначала были соревнования по метанию диска. Я обратил внимание, что один из них метает снаряд левой рукой, это был как раз член партии «Венстре». Затем стали прыгать в длину. Все, кроме одного, отталкивались левой ногой, а у «левого» на бруске была правая нога. Тебе что-нибудь это говорит?
Задумчивый кивок.
— У того, кто левша…
—… лучше развита правая нога. Развитие в теле происходит по диагонали. Левша отдает «предпочтение» правой ноге, которой и отталкивается при прыжке. А теперь обратимся к твоим фотографиям. Ты ведь положил конверт в карман пиджака?
Документы вновь легли на стол. Вангли указал на крупноплановую фотографию места толчка.
— Как ты видишь, человек, перепрыгнувший через лужу, отталкивался правой ногой.
Что-то, наконец, стало проясняться в голове у Монсена.
— Другими словами…
— …мы имеем дело с убийцей-левшой. — Вангли поднялся и взял с вешалки пальто и шляпу. — За дело, господин полицейский чиновник. Пришло время для ареста.
Несколько часов спустя они вновь сидели вдвоем в кабинете Монсена. Хозяин выглядел удрученным и скованным. А вот его коллега, напротив, был в прекрасном расположении духа от своего очередного триумфа.
— Как ты умудрился заставить признаться убийцу?
— С помощью любезности. Убийца часто страдает от того, что ему оказывают недостаточно внимания. Запомни это хорошенько, Монсен. Чувство вины преступника — наш лучший союзник. Нужно уметь разбередить его больную совесть. За этим следует признание.
— Ну, знаешь ли! Что-то уж слишком просто.
— Ну да, я, конечно, дал понять, что у нас есть еще в запасе неопровержимые улики. Показал те два снимка. Фотографии отпечатков ног всегда производят впечатление на неопытного преступника: фотоснимки имеют странную доказательную силу… Во всяком случае, я вырвал признание.
— Вот тебе бы и надо играть в покер, — пробормотал Монсен. — Можешь теперь описать, как все это происходило?
— Это совсем не сложно. Фру Хаген стала свидетельницей сцены расчета после игры в покер; она сообразила, что у всех трех гостей теперь появился мотив для убийства ее мужа, если бы он был убит, именно они оказались бы под подозрением. Один из них подал ей идею способа убийства — когда она наблюдала его у аптечки в ванной комнате. Как только Гюндерсен удалился, она пошла в ванную и взяла пузырек со скополамином. Войдя в комнату, высыпала яд в стакан виски, стоявший перед Хагеном, после чего разбудила его. Таким образом ей удалось расквитаться с ненавистным супругом и одновременно получить в свои руки полис по страхованию жизни.
Монсена передернуло.
— Но каким образом она заставила его принять этот препарат?
— Очень просто. Она тормошит его, и он просыпается. «Ты бы прилег». Он прищуривается и смотрит на нее злобным взглядом: «Чего надо?» «Я прибираю после гостей», — говорит она и протягивает руку за его наполненным бокалом. Просто и гениально! Ни один муж-алкоголик не потерпит, чтобы жена вмешивалась в его питейные дела. Если она хочет заставить его осушить бокал, ей нужно всего-навсего сделать вид, что она забирает его. Хаген придвигает бокал к себе: «А ну-ка, не командуй! Я пью виски, когда мне это удобно». Он демонстративно подносит бокал ко рту и залпом осушает его. В следующее мгновение падает в конвульсиях на стул, а бокал оказывается на полу.