– Чем занимаетесь-то?
– Оленя пасём, зверь, рыба добываем, соболь есть, белка есть. Много белка есть, тайга шибка хороший, – объяснял старый якут и, надкусив кусок мяса, продолжал: – Тайга шибка богатый, золотой камень в речке люди берут.
Захмелевший старик кивнул сыну. Стёпка поднялся и из замусоленной кожаной котомки достал небольшой узелок, передал его в руки отцу.
Старик развязал узелок. К всеобщему удивлению гости увидели золото.
– Люди мясо, рыба просил, камешки мне давай, камешки хорошо менять мука, крупа, соль, шибка хорошо менять перевозки.
– Это тебе дали старатели, а ты его меняешь на продукты в Перевозе? – уточнил Упырь.
– Камешки дают, перевозки меняю, шибка хорошо меняю, – закивал якут.
– А что же сразу мясо и рыбу на продукты не меняешь?
– Однаха камешки луче меняю.
Упырь смотрел на золото, что держал якут в своих морщинистых руках. Рябой тоже не сводил глаз с драгоценного мешочка. Братья же ели молча и только слушали разговор.
Они уже поняли: доверчивость якута скоро избавит его от золота – не уйдёт Упырь без него отсюда. «До чего ж простой и доверчивый этот народ якуты…» – шепнул Гришка Лёшке на ухо.
– А ну, дед, давай ещё по одной накинем, – Упырь снова налил всем спирту и глянул на Рябого. Рябой перехватил взгляд друга, и они чокнулись кружками.
Старик выпил и ещё боле захмелел. Пожилая якутка от спирта не отказывалась, жестом показывала, мол, налейте и ей, и тянулась стукнуться кружкой со всеми. От прильнувшего в её голову дурмана она ещё более раздобрела, непрестанно ублажала гостей, приглашая кушать то, что разложено на столе.
– Огненный вода хороший, шибка хороший, – благодарно говорил старый якут Упырю. – Ты, однаха, хороший человек, плёхо будишь, приходи моя чум.
– Да мы все тут хорошие, – криво улыбнувшись, поддакнул Упырь.
– Старик, а вот давай мы тебе лошадь, а ты нам золото, – предложил Рябой.
– Олень есть, лошадь, однаха, не надо, – ответил якут, завернул мешочек и передал Степке, чтоб вернул на место.
– Ну, как знаешь, – бросил Упырь.
Улеглись поздно. Разморённые теплом и алкоголем хозяева чума впали в сон быстро, за ними уснули и Григорий с Алексеем. Только Упырь и Рябой не спали. Шептались, обдумывали, как поступить с золотом, что показал якут.
– Видал чего, знать, недалеко старатели копаются, вот золото на мясо и рыбу у якутов и меняют, когда им по золотоскупам мотаться, жрать-то надо, – рассудил Рябой.
– Ух, и богатая ж тайга, что ни речка – всюду золото.
– А золотишко-то накопил старик, но ни к чему оно ему, надо б умыкнуть его, – высказался Рябой.
– Я так тоже разумею, надо… – согласился Упырь.
– Чего там цацкаться, забрать и всё. Кому тут в тайге якут пожалуется, медведю, что ли?
– Это факт, некому.
– А будет ерепениться, приколю я его, ей-ей, приколю. – Рябой тронул голенище сапога, за которым торчала рукоятка ножа.
– Ладно, поутру решим, не возьмём силой, так придушим, всё одно старый дед. Тут мысля у меня родилась мутная: три пуда золота плохо делятся на четверых. Смекаешь?
– Упырь, дело говоришь, – горячо подхватил Рябой. – Раз часть золотья утопла, кончим этих братьев, по полторушки пудов, да с заначкой нашей, нам в самый раз и даже с лихвой будет.
– Но не срок ещё, не срок. Как на Читу будем выходить, вот тут в нужный момент их в тайге и положим. Золото в укромном и приметном месте зароем, а то ведь не след с такой тяжестью по Большой земле шастать. Освоимся в Чите, а уж спустя время тихой сапой и перетаскаем, куда следует.
– Упырь, как дальше пойдём-то?
– Прикидывал по всякому и мыслю так: пойдём чрез перевал, не доходя до Перевоза, и сразу окажемся на Олёкме. Ни к чему нам до Чары или Лены петлять, это крюк, да и напороться на приисковую охрану можем. Нутром чую: наши дела могли и до Перевоза докатиться. Так что негоже нам здесь объявляться.
– Это верно. Так будет надёжней, подальше уйдём, тем паче быстрее где-нибудь в среднем течении Олёкмы и обоснуемся на зимовку, надеюсь, там стойбища имеются.
– То-то и оно, снег уже пробрасывает, спешить надобно.
Якут Стёпка дремал. Но тут до его молодых чутких ушей донеслись слова Упыря и Рябого. Сон как рукой отогнало. Он различал отдельные фразы, но и из них понял: затевают гости недобрые дела. «Хорошо отец встретил человек, плохо говорит человек, шибка плохо говорит, камешки бери, отец убивай, свой человек убивай. Ходи Стёпка перевозки, люди говори, плохой человек…» – размышлял про себя молодой якут.
Он встал и направился к выходу из чума.
– Ты куда на ночь глядя? – удивлённо спросил Упырь.
– Оленя шибка много, оленя смотреть нада, – ответил Стёпка.
– Ну-ну, иди, смотри своих оленей, – ухмыльнулся Упырь.
Упырь с Рябым уснули и только утром обнаружили, что Стёпки в стойбище нет. Насторожился Упырь – с чего это вдруг молодой якут встал ночью, вышел и так и не вернулся в чум?
Вкрались мысли: «Неужели парень услышал разговор наш с Рябым? Да, точно услышал, он спирт не пил, значит, и голова не хмельная. Явно, не спал, когда мы балакали. Подслушал гадёныш, усёк и сиганул куда-то, не иначе шепнуть кому об нас. Убьём старика, ещё боле шуму наделаем, обложат тогда нас местные аборигены, а то и власти прознают, полицию на ноги поставят, тогда уж хоть в реку топись. Золото у старика скрадём и долой отсюда, пусть живёт…»
– Старик, а где Стёпка твой? – спросил Упырь.
– Однаха тайга ушёл, зачем ушёл, однаха не знаю…
Пока Упырь отвлекал старика и его жену, Рябой выкрал из примеченного места заветный мешочек и вложил его в свой куль.
– Братва, сбираемся – и в дорогу. Некогда нам тут засиживаться, – скомандовал Упырь, увидев, как Рябой вышел из чума и подал ему знак, мол, всё в порядке.
Быстро и всухомятку перекусив, четверо всадников отъехали от стойбища.
Стёпка верхом на олене мчался во весь опор в сторону Перевоза. Они с отцом много раз бывали в этом посёлке, меняли мясо и пушнину, а иногда и золото на продукты, свечи, спички, иной раз отец брал и огненную воду. Стёпка не любил эту жидкость, она сильно дурманила голову, мешала охоте, а промеж изрядно захмелевших якутов порой происходила и поножовщина. Знал Стёпка и то, что на Перевозе есть власти и вооружённые люди, которые следят за местными порядками. Стёпка и его отец не вдавались в приисковые дела и труд рабочих. У них был свой мир, в котором жили сами по себе, общались с сородичами и другими стойбищами.
К начальству Стёпка попал не сразу.
Сторожевой остановил его окриком:
– Куда летишь-то ни свет ни заря? Сюда не следуй, тут управляющий!
– Стёпке нада, шибка начальника нада! – выпалил молодой якут.
– Что так шибко тебе управляющий понадобился-то, поясни?
– Шибка нада, говорить нада, человек плохой там, – Стёпка показал рукой в сторону распадка речки Жуи. – Шибка плохой человек…
– Хм, пойми тебя, какой такой плохой человек? Ладно, стой здесь, – сказал сторожевой и вошёл в контору.
Через минуту вернулся и разрешил якуту зайти в помещение.
Управляющий и двое полицейских сидели у стола, пили чай.
Управляющий повернулся к вошедшему Стёпке и спросил:
– Что там стряслось? О каком плохом человеке сказать хочешь?
– Начальника, там берегом Жуя плохой человек идёт, много идёт, шибка плохой человек, отца убить хочет, свой человек убить хочет, плохой человек…
– Постой, не так быстро лопочи, – перебил его управляющий. – Сколько идут, как идут, пешком или на лошадях?
– Два пара идёт, лошади идёт, плохой человек идёт.
– Роман Семёнович, а не бандюги ли это с бодайбинских приисков? Судя по встревоженному якуту, вполне могут быть и они, – предположил один из полицейских.
– Днестр Петрович, исключать этого никак нельзя. Надо полагать вполне может та банда, больше некому. На приисках наших всё тихо, смутьянов нет, а значит, это только те варвары и есть.
– Но почему четверо? Бежали же пятеро, – промолвил управляющий.
– Так одного из них убитым обнаружили в конторе какого-то прииска, – пояснил Загородников.
Днестр Петрович Загородников – немолодой офицер, прибывший с командой солдат из Бодайбо, не впервой принимал участие в поисках и поимке беглых ссыльных каторжников или в надобности призвать к порядку забастовщиков на приисках. Был человеком ответственным и преданным властям, а посему их волю исполнял в точности и даже с превышением, за что на хорошем счету числился и получал заслуженное повышенное жалованье.
– Не дай бог, как бы на прииск наш какой не нагрянули? – высказался второй годами молодой полицейский, звали которого Кириллом Захаровым.
– Нет, не думаю, Кирюша, побоятся куда-либо сунуться, и так по тайге уже шуму наделали. Да и с золотом они теперь постараются тихо и мимо пройти, либо на Лену, либо на Олёкму, – возразил Загородников.
– Это верно, на Перевоз банда даже и соваться не станет. Обойдёт стороной наш Перевоз. Только вот как обходить они будут? – задумался управляющий и обратился к Стёпке: – А ты, якут, пока не суйся в тайгу, пережди здесь, пострадать можешь, стрелять будут, плохие люди стрелять будут, под пули попасть можешь. Понимаешь?
– Стёпка понимаешь, Стёпка ружьё стрелять будет, плохой человек стрелять будет, Стёпка слушал, куда ходит плохой человек.
– А ну, раз такое дело, растолкуй-ка нам тогда, о чём тебе ведомо, – оживился управляющий.
Стёпка рассказал об услышанном ночью разговоре.
– Днестр Петрович, вы уж милейший не откладывая берите этого проводника, ставьте немедля в ружьё своих служивых.
– Да уж, время не ждёт. Пошли, Кирилл, подымем команду в ружьё, да выступим сразу.
Полицейские дружно встали, оделись, поправили на себе портупеи и направились к выходу. Степан семенил позади них, при этом проявлял излишнюю суетливость.
– Помогай вам, Господь, – прошептал управляющий, выпроваживая полицейских и якута из конторы.
Роман Семёнович достал из стола револьвер, снаряд