– В первой, что ли? Пошумят, пошумят, да и угомонятся. Ступай к отдыху, напраслина всё это. Забуянят, так Теппан быстро полицию на ноги поставит, и урезонят бунтарей.
Сам главноуправляющий Белозёров на промыслах отсутствовал. Временно обязанности за Белозёрова исполнял его ближайший помощник Теппан. Не было в это время на промыслах и окружного инженера Витимского горного округа Тульчинского Константина Николаевича, в контроль которого входил и прииск Андреевский. Белозёров и Тульчинский находились в Петербурге по делам золотопромышленного товарищества и на тот момент пока ещё не были осведомлены о возникшем на промыслах бунте.
Белозёров в зимний период вообще в последние годы старался не бывать на Ленских приисках. Ему было куда приятнее проводить для души своей время в более благодатных местах: в Петербурге, на курорте, либо за границей. Он знал, пока отсутствует на промыслах, есть там надёжная опора – помощник Теппан, на которого мог положиться как на самого себя, доверял ему. Теппан являлся горным инженером и хорошо знал промысловое дело. Будучи по натуре деспотом и преданным главноуправляющему человеком, он требовал от подчинённых и рабочих точного исполнения указаний. Это устраивало Белозёрова. Доверял Белозёров и многим слепо преданным ему служащим, которые кто под страхом, кто с заискиванием и с рвением исполняли его приказы и прихоти.
Белозёров ревностно относился к своей персоне. Было для него непозволительным, чтоб кто-то из помощников или служащих в управлении промыслами или на каком-либо прииске мог нелестно о нём высказаться, а особливо в мыслях затаить против него сговор или нежелательные оговоры. А посему Иннокентий Николаевич умело организовал среди служащих своих людей, которые, узнавая что-либо о слухах, высказываниях или помыслах сослуживцев, сразу же доносили до ушей Белозёрова. А тут уж Белозёров беспощадно расправлялся с такими людьми: безоговорочно увольнял или переводил на менее ответственные работы, а шептуны получали жалованья в виде премии и хорошее отношение. Такая осведомительская сеть работала отлажено. Управляющие приисками, служащие и даже рабочие были наслышаны об этом, и поэтому ни у кого и не возникало охоты высказываться где-либо нелестно про хозяина. Каждый видел друг друга осведомителем и боялся делиться о чём-либо. Такая атмосфера Белозёрова устраивала. «Нечего языками чесать. Работа и прибыль – вот главное на промыслах!» – не раз горячо высказывался он.
Приисковый инженер Цинберг не посчитал необходимостью по телеграфу сообщать Белозёрову о случившемся на прииске. Такое бывало и не единожды, и каждый раз рабочих успокаивали, в мелочах шли даже на уступки. При надобности же было кому сообщить – Теппан всегда при промыслах.
Тульчинский с образованием инженера-геолога по возрасту тридцать семь лет, но выглядел куда старше. Скорее бородка с усами и делали его не по годам солиднее. Высокий лоб чуть с залысиной, приветливое и даже сказать добродушное лицо всегда подкупали доверчивость рабочих к нему. Одевался исключительно аккуратно: белая сорочка с галстуком, иногда поверх сорочки с галстуком надевал джемпер с вырезом. Тщательно подогнанный китель с петлицами подчёркивали его статус, всё ж он не зависел от местных властей, а подчинялся горному департаменту. Почти как три года занимал должность окружного инженера Витимского горного округа. Среди рабочих подконтрольной ему дистанции на всех приисках пользовался уважением. Тульчинский не раз выступал в защиту горняков в рамках законов и существующих правил. Но однажды за это от вышестоящих властей получил порицание – дали понять окружному инженеру, мол, негоже вставать за заботы рабочих да против интересов акционеров-золотопромышленников. После чего Тульчинский не очень-то проявлял рвение в этом, дабы не напортить своей карьере.
Но так уж произошло, рабочие прииска Андреевского все как один не вышли в утро следующего дня на работы. Кроме шахтных водоотливов, ничего на прииске не работало. Прииск, будто замер – не было видно привычных утренних верениц рабочих, спешивших по местам работы, не запрягались лошади в подводы, не стучали плотники топорами, не скрипели вороты и скипы над шахтовыми стволами, не выкатывались вагонетки из наклонных штолен.
Большая толпа рабочих подошла к конторе, и потребовали инженера Цинберга.
Приисковый инженер вышел к горнякам, окинул собравшихся людей беглым взглядом и попросил тишины. С минуту молчал, ждал, когда все успокоятся.
Толпа затихла, и до ушей каждого донеслось:
– Да, я в курсе, вчера попало кое-кому порченое мясо. Что ж из этого делать трагедию? Это не повод бросать работу. Вам хорошо известно: такие действия не терпят принятия решения об увольнении смутьянов.
– Мы всем прииском встали, что ж, увольняйте всех горняков! Вы прежде посмотрите, какие продукты тухлые выдают! Дошли до того, что половые органы в мясо кладут. Разве такое годится?! – высказался Мимоглядов.
– Ну, попало, всякое случается. Свежее мясо появится нескоро, надо доедать какое есть, и нет тут ничего зазорного.
Толпа как встрепенулась, взволновалась, и понеслись возмущения со всех сторон.
– Ничего себе, нет ничего зазорного! Да доколе нас порченым мясом потчевать будут? Мы что не люди? Вас-то, пожалуй, таким не кормят, да и всех служащих тоже. Мы не без глаз, всё видим! Сам ел бы такое?!
– Всё! Хватит! Расходитесь и за работы, а не то вынужден буду поставить в известность руководство промыслами! Я сказал: на работы! И чтоб до единого! Нечего наперекор идти! – вскипел Цинберг и удалился в контору, оставив возмущённую толпу.
– Это ж надо, вы погляньте на него, инженеру нашему приисковому и дела нет до гнилых продуктов! – бросил в след Цинбергу Мимоглядов.
– Факт нет! Айда в казармы, пусть Цинберг властей вызывает! Властей будем ждать, говорить с ними! Сколь можно?! Раз решили не выходить на работу, так тому и быть, значится! – понеслись разноголосые и недовольные высказывания горняков.
– Вот каков этот Цинберг, пришёл и словно в лицо плюнул всем!
– Ай да господин, ети его мать!
Люди стояли и шумели, громко и нелестно высказывались в адрес Цинберга и руководства прииска.
Цинберг же срочно связался с управлением промыслами на прииске Надеждинском и доложил Теппану об отказе рабочих выйти на работы, пояснил причину и что его личные предупреждения и угрозы не остановили горняков, требуют к себе представителей власти.
Теппан, отложив дела, незамедлительно приехал на прииск. Вопрос, как ему виделся, требовал немедленного вмешательства, иначе возникший бунт мог перейти в забастовку, а этого уж вовсе ему не хотелось. Акционеры товарищества да и Белозёров тогда не простят за промашки, чреватые массовым неповиновением и прекращением добычи золота на прииске. Теппан понимал, если не погасить волну возмущения, то неповиновение может, словно зараза, распространиться и на другие прииски. А потому, прибыв на прииск Андреевский, Теппан сразу взял в оборот горняков, дождавшихся его появления и больше сотни столпившихся у приисковой конторы.
– Мужики, в чём дело? Почему не на работах? Почему стоят шахты?! – задавал Теппан вопросы, показывая якобы свою неосведомлённость о произошедшем инциденте на прииске.
Горняки наперебой чуть ли не в один голос загалдели, отчего среди возмущений нельзя было разобрать, чего хотят собравшиеся.
– Спокойно, спокойно! Тихо, мужики! – толпа чуть затихла. – Давайте кто-нибудь один, не пойму что-то я вас. Что случилось?
Кто-то выкрикнул:
– Давай, Мимоглядов, разъясни благородию от всех нас!
– Да, ты ловчее прояснишь! – подхватил другой рабочий.
Мимоглядов вышел вперёд.
– Господин Теппан, вчерася нашим рабочим выдали затхлое конское мясо, мало того, что тухлое, так в нём обнаружили конский половой орган. Извиняйте, но это так. По контракту промыслы должны нас снабжать в основном говядиной, коей заготовкой товарищество и занимается. Но зачастую нам суют непотребную конину. Знаем, отколь она берётся. В основном от падежа, что отработанные лошади на работах дохнут, а староста артельный это мясо к раздаче тянет. Одним словом, нет боле терпенья нести нам издевки Петракова. Мы требуем, чтобы Петракова уволили, мясо обменяли, а порченное сожгли или закопали. Вчерась мы решили: пока администрация не выполнит наши требования, мы к работам не приступим.
– Всё? – спросил Теппан.
– Вроде как всё, – за всех ответил Мимоглядов.
Теппан поправил на голове шапку и начал говорить, при этом левую руку вложил в карман шубы, второй же стал размахивать в такт своих высказываний, как бы подчёркивал важность каждого слова.
– Ваши действия не увязываются с контрактами. Рабочие не имеют права ставить вопросы об увольнении служащих!
– А как же быть, коль этот самый служащий сам нарушает порядки и выдаёт нам падшую тухлую конину?! – выкрикнул рабочий, стоявший рядом с Мимоглядовым.
– Я ещё раз повторю: не имеете права! А то, что Петраков допустил промашку, разберёмся!
– Знаем, как разберётесь, не впервой ужо! – донеслось из середины толпы.
– Тихо! – прикрикнул Теппан и побагровел. – Я скажу одно: куда ж нам девать не совсем свежее мясо? Надо съесть это. Оно по всем промыслам такое. Что ж теперь, всё мясо истреблять прикажете? Устроили тут эпатаж, нашли из-за чего скандалить. Как получим свежее, вот тогда и выдадим, непременно выдадим и поправим положение! Сейчас же немедленно приступайте к работам! Иначе всех уволю! Всех! До единого!
К стихийному митингу приблизился горный исправник Галкин. Он услышал последние угрозы Теппана и решил смягчить настрой рабочих. Галкин знал крутой и непримиримый характер помощника Белозёрова и понимал: такими выступлениями он только ещё более разозлит толпу и мало что у него получится урезонить недовольство своими категоричными заявлениями. Галкин попросил разрешения у Теппана высказаться, на что Теппан дал согласие и чуть посторонился.
– Товарищи!.. – начал было Галкин, но тут кто-то из толпы резко оборвал его.