– Тихо, товарищи! Успокойтесь. Я всё делал и делаю для того, чтобы все они были выполнены или по крайней мере почти все. Но для этого нужна мне ваша помощь, Да-да, не удивляйтесь, именно ваша помощь, – горячо заговорил Тульчинский, сделав особое ударение на «ваша».
Выборные с изумлением переглянулись.
– И в чём же в таком деле мы можем вам помочь, ведь от нас ничего не зависит? – спросил Баташев.
– А вот в этом вы ошибаетесь, товарищи. Вот здесь как раз вы и можете сами себе помочь, если незамедлительно примите своим активом решение приступить всем и повсеместно к работам.
– Как? – удивился представитель с Александровского. – Это ж невозможно, рабочие не поймут нас, да и без удовлетворения требований мы не можем пойти на уступки администрации. Либо удовлетворение, либо полный расчёт до окончания сезона, чтобы выехать в навигацию.
– Поймите, при ситуации, когда часть требований будут выполнены и все рабочие выйдут на работы, то с возобновлением функционирования шахт мне будет проще договариваться с правлением товарищества об уступке остальных притязаний. Поверьте, это крайне необходимо. Я вас когда-либо подводил, товарищи? – Тульчинский сделал особое ударение на поставленный вопрос.
Присутствовавшие замолчали, каждый осмысливал слова окружного инженера. Вопрос был озвучен неожиданно и прямо, и все знали: Тульчинский, пожалуй, почти единственный человек, который на здешних промыслах старался в том или ином случае быть на стороне рабочих. И дилемма застала всех врасплох.
– А что, мужики, может, действительно возобновить работы и проще будет Константину Николаевичу договориться с властями, – нарушил тишину рабочий Степанюк. – Часть же забот удалось решить.
– Может, и так, может, и корень есть в том, – засомневался кто-то из выборных.
Тульчинский поймал перелом в рабочих и поспешил подогреть их настроение:
– Только уж, товарищи, нужно это сделать незамедлительно, по крайней мере через день-два, поскольку мне с моим коллегой Александровым необходимо время обследовать шахты после их остановки. Возобновление работы шахт – это поступление денежных средств, которые крайне необходимы и компании и вам трудящимся. Акционеры сделают выводы: раз рабочие удовлетворены частью исполненных просьб и вышли на работы, то правление и остальные ваши требования непременно выполнит.
– Знать, так вернее будет, а то страдаем сами, страдают семьи, и топчемся на месте, а там видно будет, – снова высказался Степанюк.
– Я тоже за такое мнение, ведь и лучше нам станет, хлопот меньше, – поддержал Еремеев Степанюка.
После небольшой заминки, Баташев возмущённо и резко высказался:
– Что же это получается, товарищи?! Это получается, мы сегодня станем перед администрацией на колени, выйдем на работы без удовлетворения требований, а завтра нагадим сами себе! Что же мы за выборные такие, коли даже таким активом не можем единодушно держать слово от всех рабочих! Да нет же веры этому Белозёрову, нет веры всем, кто за его спиной стоит! Выйдем, заработают шахты, а мы как были в ярме, так в нём и останемся!
– Это уж точно, как пить дать останемся, да ещё и в загон попадём, тогда уж мало не покажется, – вставил Угрюмов. – Научены, ох, как научены, веры нет этим Теппанам!
Подзаходникова слова товарищей тоже тронули за душу, он слушал Тульчинского и не мог понять, каким это образом окружной инженер, зная, что собой представляют власти промыслов, предлагает пойти на малые уступки, не получив взамен того, что могло бы в корне изменить жизнь рабочих к лучшему.
– Прав Баташев, и прав Угрюмов, и я скажу: не дело тут с разговорами сомнительными объясняться, нас может спасти только непоколебимое противостояние. Если хотят власти, чтоб шахты крутились да прибыли получать, пусть изволят создать потребные условия рабочим. Мы не просим господских дворцов и царского столования, мы требуем человеческого отношения и нормальных условий для работы и быта, питания нормального, а не отбросов каких. Разве это не прописано в контрактах и правилах? Прописано. Так пусть хотя бы условия контрактов выполнят!
– Тихо, тихо, товарищи! Я вас понимаю. Да, это нарушение ваших прав, но поймите меня, можно решить проблемы, куда наиболее безболезненно. Вам лишь только нужно приступить к работам, и я вам гарантирую, мне удастся решить все вопросы. – Тульчинский вполне определённо тут понял, что настроение рабочих переломилось в другую, которую не хотелось бы ему сторону.
Переговоры продолжались несколько часов, но по своей сути ни к чему не привели. Вся беседа переросла в прямое непонимание сторон. Тульчинский сожалел: ему так и не удалось уговорить рабочих пойти на уступки. Выборные же оставаясь при своём мнении, выразили ему благодарственное внимание к ним, но твёрдо заверили: будут стоять на выполнении предъявленных требований.
– Уважаемый Константин Николаевич, спасибо огромное, что вы нашли время и выслушали нас, но пойти на уступки администрации мы не можем. Иначе, зачем же народ поднялся по всем промыслам? – за всех сказал Баташев. – Уже понятно отношение руководства, оно старается создать перед властями картину, будто мы здесь бесчинствуем и создаём хаос, свидетельством чему прибывшие солдаты. Хотя мы сами заинтересованы в соблюдении порядка и дисциплины, для чего и создали из рабочих охрану водоотливов на шахтах и продовольственных складах, поддерживаем мир и в бараках. Мы наслышаны, что своими руками Теппан хочет спровоцировать рабочих на массовые беспорядки и выставить нас преступниками! Ну как можно верить после этого администрации?
Тульчинский молча выслушал справедливый упрёк и прекратил высказывать свои аргументы, они уже были бессмысленны и неуместны. Он это понял и без последних сказанных Баташевым слов. Ясно было одно: его доводы и красноречие использованы в полной мере, или почти в полной, но изменить настроение рабочих невозможно и вряд ли получится это сделать в дальнейшем.
Рабочие покидали канцелярию. Прощаясь, Тульчинский лишь предложил:
– Товарищи, если уж придёте к другому мнению, милости прошу ко мне, и даже давайте так: встретимся здесь в канцелярии третьего апреля ещё раз, я буду ждать. Договорились?
– Вряд ли что измениться, но вашу просьбу мы исполним и обязательно придём, Константин Николаевич, – ответил Баташев.
Утром третьего апреля Тульчинский вновь принял выборных, но они уже были меньшим составом. Беседа была короткой, больше напоминала разговор людей, не слышащих друг друга. А посему и покинули рабочие резиденцию окружного инженера вновь со своим непоколебимым настроем.
В конце беседы Тульчинский рабочим сказал:
– Товарищи, из Петербурга пришла телеграмма, из которой следует, что мои полномочия исчерпываются, теперь я не имею права, к сожалению, вести дальнейшие переговоры между вами и администрацией золотопромышленного товарищества. Не исключаю, власти могут принять к рабочим силовые меры. Мне бы не хотелось, чтобы кто-либо из вас мог понести административные наказания, или более того, осужден и отправлен в остроги.
Выборные уже было собрались выйти из канцелярии окружного инженера, как в помещение вбежал рабочий и с порога воскликнул:
– Господин Тульчинский, у нас в Александровском на кухню опять завезли для раздачи тухлое мясо! Рабочие просят вашего вмешательства!
Прибыл Тульчинский на прииск Александровский, не откладывая. Он не мог поверить, что в то время, когда идут переговоры с рабочими и настроение забастовщиков на пределе, возможен такой вопиющий факт. Константин Николаевич вызвал урядника Каблукова и спросил:
– Это правда, о завозе на кухню непотребного мяса?
Каблуков пожал плечами:
– Вроде как так, запашок имеется…
– Откуда завезено? – перебил Тульчинский.
– Все двадцать шесть пудов с приискового ледника.
Тут же Тульчинский организовал комиссию, в состав которой вошли и рабочие-свидетели. Нужно было оформить акт о качестве доставленного на кухню мяса, по которому и без разбирательства было видно – оно явно недоброкачественное, от мясных туш исходил неприятный запах.
При возникшем эмоциональном возбуждении рабочих Тульчинский не мог не возмутиться, поскольку мясо действительно было далеко от свежести и не выступить в защиту правоты рабочих, иначе было бы ими воспринято неоднозначно. При не подтверждении факта подпорченного мяса рабочие бы расценили, что окружной инженер только на словах, а не на деле уповает за них.
В этот момент на кухне неожиданно появился ротмистр Трещенков – он вбежал, словно взбешенный. Кто-то доложил ему о стихийном сборище рабочих на Александровском прииске по поводу инцидента с мясом. В порыве гнева он и не заметил вначале в помещении кухни окружного инженера Тульчинского.
– А ну разойдись! Вашу мать, овцы паршивые! Арестую! Перестреляю! – понеслись угрозы ротмистра, он ещё ругнулся более крепко и тут заметил окружного инженера. – Константин Николаевич, вы только посмотрите на них, рабочие везде суют свой грязный нос вместо того, чтобы работать!
– Что ж тут поделаешь, раз решили узнать, почему поступил порченый продукт, – невозмутимо ответил Тульчинский.
– Я сейчас им покажу! Их дело работать, а не бузить! А ну марш отсюда, скоты! Застрелю каждого, если кто пикнет!
– Такой тон, Николай Викторович, пожалуй, напрасно вы употребляете, – заметил Тульчинский.
– Им этого тона вовсе и не достаточно, для них только пуля в лоб указ! – кипел Трещенков.
Рабочие-зеваки быстро покинули помещение кухни. Остались только те, что приглашены были в качестве свидетелей для подписания акта.
Инцидент в полной мере исчерпан не был. Акт сам за себя говорил: мясо действительно непригодное для пищи. Эта новость не замедлила себя ждать и сразу полетела по приискам, обрастая среди горняков новым негодованием и нетерпимостью к администрации.
Тульчинский забрал подписанный акт и попросил Трещенкова оставить в покое собравшихся. Оба сели в свои кошёвки, и лошади рысцой затрусили в сторону Надеждинского.