Я отпускаю кулису.
Себастиан здесь.
Остается лишь надеяться, что он вступит в торги за меня.
Мне бы хотелось остаться и посмотреть, участвует ли он в торгах, но Маргарет замечает меня и жестом велит вернуться в гримерку.
– Не волнуйтесь, – говорит она. – Нет причин для беспокойства! Еще не было такого, чтобы за девушку не торговались.
– Я не волнуюсь, – отвечаю я, хоть это и не совсем так. Еще две девушки вышли на сцену, и мой выход все ближе.
– Вот, – говорит Маргарет. – Выпейте шампанского. Мне это помогает успокоиться.
Судя по всему, она уже прибегла к этому средству. Щеки женщины раскраснелись, а рыжие волосы начали выбиваться из прически.
Маргарет хватает бокал для меня и тянется за вторым для себя.
– Пока все неплохо! – говорит она и подносит свой бокал к моему в виде своеобразного тоста.
Я чокаюсь с женщиной и отхлебываю пузырящееся шампанское. Это немного помогает, хотя, возможно, дело в эффекте плацебо.
Следующей на сцену поднимается умопомрачительная брюнетка с волосами до пояса. Кросс объявляет, что у девушки собственный фитнес-центр, о чем свидетельствуют трицепсы, отчетливо выделяющиеся на тыльной стороне ее рук, и попа, словно выточенная из мрамора. Мужчины, похоже, тоже оценили их по достоинству, и красотка «уходит» по наивысшей за сегодня цене – семнадцать тысяч.
– Поверить не могу, что люди готовы столько платить за свидание, – говорю я Маргарет.
– Ну, это на благие цели, – отмечает она. А затем с неожиданной искренностью добавляет: – К тому же речь идет об эго. Они демонстрируют, сколько готовы потратить. Тот, кто заберет самую красивую девушку, негласно повышает свой престиж.
Понимая, что сболтнула лишнего, Маргарет исправляется:
– То есть вы все великолепны, конечно же! Но вы знаете этих мужчин.
– Лучше многих, – говорю я.
Я начинаю терять терпение. Я больше не волнуюсь, просто хочу, чтобы все закончилось.
Подошла очередь следующих двух.
Маргарет взяла еще шампанского, видимо, чувствуя, что ее работа подходит к концу и она может начинать праздновать. Шепотом женщина сообщает мне, что благодаря аукциону свиданий и тихому аукциону они собрали рекордную сумму пожертвований.
– И слава богу! – добавляет Маргарет. – После всей этой неразберихи с политкорректностью… – она громко икает, прерывая саму себя. – Мы переживали… чертовски трудно найти работу в сфере некоммерческой деятельности. Но я уверена, что совет будет доволен!
Вот и последние торги передо мной. Эта девушка не такая яркая, как другие, – на ней скромное длинное платье в цветочек и очки. Она кажется неловкой и стеснительной, и я боюсь, что много за нее не предложат. А она, кажется, из тех, кто может принять это близко к сердцу.
Однако стоит ей ступить на сцену, как ставки начинают сыпаться со всех сторон. В итоге девушку «покупают» за пятнадцать пятьсот – одну из самых высоких сумм за сегодня.
– Что это было? – спрашиваю я Маргарет.
– Это Сесилия Коул, – отвечает она так, словно это имя должно мне о чем-то говорить. – Ее отец – владелец «Вестерн Энерджи». Думается мне, знакомство с ним стоит пятнадцати тысяч, не говоря уже о перспективе доступа к трастовому фонду, если вдруг она поладит с тем, кто купил свидание.
Нетрезвая Маргарет приваливается ко мне в приступе дружелюбия.
– Я слышала, твой отец тоже влиятельный человек, – говорит она. – Но он немного пугает, правда? Возможно, дело в акценте…
– Дело не в акценте, – говорю я. – Дело в его характере и моральных принципах.
Маргарет смотрит на меня широко раскрытыми глазами, не понимая, шучу я или говорю правду.
Сесилия покидает сцену, и я понимаю, что, наконец, настала моя очередь.
– Похоже, лучшее мы приберегли напоследок, – проникновенно говорит Кросс в микрофон. – Наша последняя на сегодня холостячка – новое лицо в чикагском сообществе. Недавно она переехала к нам из Москвы! Так что будьте уверены, что в городе найдется немало мест, где наша новенькая еще не бывала и куда вы сможете отвести ее на свидание. Прошу вас поприветствовать Елену Енину!
На негнущихся ногах я выхожу на сцену, словно мои колени позабыли свою функцию. С этого ракурса свет кажется еще более ослепительным, и я едва сдерживаюсь, чтобы не прикрыть глаза рукой. Маленький крестик, который мы должны были увидеть, полностью растворился в блеске деревянного пола. Мне приходится по наитию искать место, где остановиться.
Я встаю лицом к толпе. Не то чтобы у меня была боязнь сцены, но я не люблю, когда на меня пялятся незнакомцы. Мне кажется, что зрители встречают меня тише, чем остальных девушек – раздается лишь пара выкриков. Возможно, дело в том, что у меня нет друзей, а может, и в том, что под светом софитов я выгляжу яростной и сердитой.
Первым я нахожу взором своего отца. Он сидит рядом с Адрианом, пристально глядя мне в глаза. Папа осматривает меня, словно архитектор, проверяющий строящееся здание, – в его взгляде лишь расчет и оценка, и никакой любви.
Затем я медленно поворачиваюсь, чтобы встретиться взглядом со Себастианом. Он больше не смотрит в телефон. Он смотрит на меня, приоткрыв рот, и выглядит удивленным. И – я надеюсь – заинтригованным. Интересно, его сердце бьется так же часто, как мое?
– Елена говорит на трех языках: английском, русском и французском. Она искусно играет на пианино и прекрасно катается на лыжах, – зачитывает Кросс. – И да, ваши глаза вас не обманывают, мне сказали, что ее рост составляет 5 футов 11 дюймов[11]. – Мужчина смеется.
Не знаю, действительно ли это так. Я давным-давно не измеряла свой рост, так что вполне могу быть выше шести футов. Но это не очень женственно, так что мой отец назвал наиболее приемлемую цифру, раздираемый, как всегда, желанием соблюсти условности и желанием похвастаться.
– Начнем торги со стандартных двух тысяч? – произносит Кросс.
Мне почти страшно смотреть в зал, чтобы узнать, поднял ли кто-то номерную карточку, но к моему огромному облегчению, в воздух немедленно взмывает пять или шесть карточек. Однако карточки Себастиана среди них нет.
– Три тысячи? – повышает ставку Кросс. – Четыре?
Количество желающих не уменьшается. Более того, столь явное рвение некоторых мужчин, похоже, побуждает к действию и других. Теперь в торгах участвуют семь или восемь человек, а Кросс говорит:
– А как насчет пяти тысяч? Шести?
Я не обращаю внимания на других мужчин, мой взгляд прикован только к Себастиану, я смотрю, не поднимет ли он номерную карточку. Но она упрямо продолжает лежать на столе перед ним. Похоже, парень ни разу не прикасался к ней за весь вечер.
Темноволосая девушка рядом с Себастианом наклоняется к нему и что-то шепчет. Он коротко мотает головой. Я не уверена, что речь шла обо мне, но сердце, тем не менее, начинает биться чаще.
– Семь тысяч? Восемь? Как насчет девяти? – продолжает повышать Кросс.
Торги ничуть не замедляются. Когда сумма переваливает за десятку, пара мужчин выходит из игры, но оставшиеся поднимают карточки все быстрее и быстрее, чтобы принять ставку.
– Двенадцать, – говорит Кросс. – Как насчет тринадцати? Это для вас, мистер Энглвуд. Теперь четырнадцать? И пятнадцать.
Основная борьба развернулась между неким Энглвудом – мужчиной лет сорока с густыми темными волосами и бородой – и молодым красавчиком, по виду похожим на финансиста, в броском дорогом костюме, сидящим в окружении таких же мужчин, которые его подначивают. Третий участник торгов значительно старше и похож на перса или араба.
– Шестнадцать? – произносит Кросс. – Семнадцать?
Внезапно, импульсивно, номерную карточку поднимает Себастиан. Он озвучивает свою ставку:
– Двадцать тысяч!
Даже пара за его столом выглядит пораженной. По губам девушки я могу прочесть: «Какого хрена?», а затем она с широкой ухмылкой переводит взгляд на меня.
На мгновение наши с Себастианом взгляды встречаются. Мне приходится вновь опустить глаза, потому что мое лицо пылает.
Мне не нужно смотреть на отца, я и так чувствую исходящие от него волны триумфа.
Перс выходит из торгов, но остальные двое продолжают.
– Двадцать одна! – предлагает Энглвуд, поднимая карточку.
– Как насчет двадцати двух? – спрашивает Кросс.
После секундного замешательства, заручившись одобрением своих приятелей, парень-финансист принимает ставку.
Я смотрю на Себастиана, на моем лице ни тени улыбки. И уж точно ни намека на воздушный поцелуй. Только взгляд, направленный на него, умоляющий… о чем именно? Я должна молить его бороться за меня. Но действительно ли я хочу этого?
Мне нравится Себастиан, и теперь я могу себе в этом признаться. Я была разочарована, когда он не позвонил мне. Крохотная частичка меня хотела увидеться с ним снова.
Но тем более парню не нужно вступать в торги за меня. Я могла бы нахмуриться или покачать головой, могла бы предостеречь его. Может, мой отец заметит, а может, и нет.
Вот что мне следует сделать. Мне следует дать ему понять, что нужно держаться от меня подальше.
Вместо этого я продолжаю просто смотреть. Я боюсь, что мой взгляд выдает волнение и стремления внутри меня.
– Двадцать пять тысяч, – повышает ставку Себастиан.
В зале повисает тишина. Это самая высокая ставка сегодняшнего вечера.
– У нас развернулась нешуточная борьба за новенькую, нашу белокурую русскую красавицу, – говорит Кросс, едва сдерживая ликование в голосе. – Как вам такое, господа? Кто-то возьмется перебить ставку младшего Галло? Есть желающие предложить двадцать шесть?
Он бросает взгляд за стол финансистов. Юнец в броском костюме, кажется, хочет поднять карточку, но вместо этого с раздражением бросает ее на стол. Похоже, на этом его финансовые ресурсы себя исчерпали.
Но Энглвуд не сдается. Он снова поднимает карточку.
– Тридцать, – холодно произносит он.
Мужчина бросает на Себастиана испепеляющий взгляд своих темных глаз из-под густых бровей. Понятия не имею, знают ли эти двое друг друга или мы все свидетели тому, как двое влиятельных мужчин делят территорию, но так или иначе напряжение в воздухе можно резать ножом.