– Да, – тихо отвечает девушка, нервно сплетая руки на коленях. У нее длинные, тонкие, изящные пальцы. Неудивительно, что она музыкант. – Но я уверена, что мне далеко до твоей мамы. Я никогда не играла профессионально.
– А хотела?
Елена сжимает губы, не сводя глаз со своих рук.
– Возможно, – отвечает она.
– Мне бы хотелось услышать твою игру.
Девушка сжимает руки в кулаки и качает головой.
– Я давно не практиковалась, – говорит она.
Я везу нас на Гранд-авеню, где в самом разгаре уличная ярмарка. Это летний фестиваль кулинарии, который проводится каждый год в первую неделю июня. Еще не успев подъехать, мы уже чувствуем дразнящие ароматы жарящегося мяса и свежеиспеченных булочек и слышим какофонию из музыки, смеха и выступления уличных артистов.
Елена оживляется при виде ярких красок и суеты.
– Сегодня какой-то праздник? – спрашивает она.
– Нет, – отвечаю я. – Летом в городе полно уличных ярмарок. Эта моя любимая.
Мне приходится припарковать машину в нескольких кварталах, потому что улицы перекрыты. Елена, похоже, не против пройтись, и она устремляется вперед, желая скорее слиться с толпой.
По обеим сторонам дороги выступают уличные артисты, демонстрируя фокусы, акробатические номера, шпагоглотание и фарсовые сценки. Елена, кажется, особенно заинтригована двумя девушками, которые изгибаются и балансируют в сложных позах, лежа друг на друге.
– Они сильные, – одобрительно говорит она.
– Думаешь, смогла бы так же? – спрашиваю я.
Елена размышляет.
– Ну, мне надо будет много тренироваться.
– Хочешь есть? – предлагаю я.
– Да, – кивает девушка.
Даже если она и не хотела до этого, невозможно устоять перед манящими запахами, разносящимися от фургончиков с едой, протянувшихся почти на милю вдоль Гранд-авеню. Я пытаюсь объяснить девушке разнообразные блюда, которые она раньше не видела: фанел-кейк, тако индейцев навахо, лобстер-ролл, мексиканская уличная кукуруза, сэндвичи с тушеной свининой, коктейли с замороженным вином и пирожные вупи-пай.
В итоге я покупаю нам всего по чуть-чуть на пробу, даже несмотря на то, что при взгляде на некоторые блюда Елена морщит нос.
– Да ладно тебе, – дразню ее я. – Я знаю, что в России вы едите куда более странные вещи.
– О чем это ты? – резко спрашивает девушка. – У нас абсолютно нормальная еда. Не то что это зажаренное и насаженное на палочку нечто!
– Если ты можешь есть рыбьи яйца и селедку, то жареный чизкейк тебе точно понравится куда больше, – сообщаю ей я.
– Я не люблю селедку, – признается Елена.
Она пробует всего понемногу – хотя бы кусочек – и даже фаршированные сыром перцы халапеньо, завернутые в бекон, на которые смотрела особенно подозрительно.
Ей приходится по вкусу уличная кукуруза, а вот брискет с начо девушка нарекает «неаккуратным» и «жирным». Десерты, они и в Африке десерты, так что Елена по достоинству оценивает банановый кекс и круассан с «Нутеллой», которые съедает в три приема.
– А вот это вкусно, – говорит она. – Такое можно продавать в Москве.
– Думаю, Екатерина Вторая назначила бы меня наследником престола, если бы я приготовил для нее это, – говорю я.
Елена фыркает, слизывая с большого пальца шоколад.
– По крайней мере, пожаловала бы тебе дачу в Завидово.
– Не знаю, что это, но звучит неплохо.
Пока мы изучаем маленькие киоски с ювелирными изделиями и сушеными травами, мылом ручной работы и свежим медом, Елена рассказывает мне о системе русских летних домов, первоначально подаренных царем своей знати, затем захваченных во время русской революции, а теперь возрожденных в виде современных особняков, стоящих за городом и принадлежащих состоятельным олигархам.
– У нас тоже есть такие, – говорю я. – Мы зовем их cabin – «шалашами», хоть они и внушительных размеров и не имеют ничего общего с походами.
– Я не понимаю походы, – сообщает Елена. – Спать среди насекомых и грязи.
– Под звездами, – добавляю я. – На свежем воздухе.
– С медведями.
– Понятия не имею, почему я их защищаю, – смеюсь я. – В жизни не ходил в поход.
Мы с Еленой улыбаемся друг другу, оживленные окружающими нас людьми, хаосом образов и звуков. Даже на фоне всего этого мне хочется смотреть только на ее лицо. Чем больше людей нас окружает, тем больше эта девушка кажется мне самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видел. Все головы поворачиваются, чтобы посмотреть на нее, и моя в первую очередь.
Мне нравится спорить с Еленой о походах. Мне нравится говорить с ней о чем угодно. Я спрашиваю девушку про ее любимые книги, фильмы и музыку. Она рассказывает мне, как выучила английский, смотря с мамой американские фильмы.
– Она любила фильмы, любые. Была одержима Юлом Бриннером. Он ведь тоже русский. Родился во Владивостоке. Мама говорила, что они были почти соседями, – Елена замолкает, видя, что я не понимаю шутки. – Владивосток – это портовый город возле Японии. Он на противоположном конце России от Москвы, – поясняет она. – Их разделяет девять тысяч километров.
Интересно, получится ли мне скрыть тот факт, что я и Москву-то не найду на карте – если только она уже не отмечена.
К счастью, Елена не собирается проверять мою эрудицию. Она продолжает:
– Мы смотрели все фильмы с Бриннером. Я могла бы процитировать «Король и я» наизусть. Мама часто рассказывала мне, как Юл приехал в Нью-Йорк и за деньги позировал обнаженным, а затем начал сниматься в кино…
У Елены подрагивает мускул на лице, когда она добавляет:
– Моя мать тоже была моделью…
– Можно догадаться, – говорю я. – Вряд ли ты похожа на своего отца.
Елены издает короткий смешок, но ее лицо остается печальным.
– Возможно, она мечтала о том же, – говорит девушка. – Мама никогда не говорила об этом, но то, как она рассказывала о Бриннере… может, она тоже хотела сбежать и приехать сюда…
Она замолкает.
– Ты приехала сюда, – говорю я Елене. – Пусть и не в Нью-Йорк, но Чикаго довольно близко.
Елена медленно кивает.
– Да, – говорит она. – Маме бы это понравилось.
Полдня пролетело в прогулке по ярмарке. Но вот мы дошли до конца, и теперь нам предстоит неблизкий путь до пикапа.
– Хочешь, доедем до машины на такси? – предлагаю я Елене.
– Нет… – отвечает она, глядя на берег озера перед нами. – А что вон там?
Девушка указывает на Колесо столетия в самом конце Военно-морского пирса.
– Хочешь прокатиться? – спрашиваю я.
Елена выглядит слегка обеспокоенно, но отвечает:
– Да.
– Ноги еще не отваливаются? – уточняю я, глядя на ее сандалии.
– Нет, – отвечает девушка, качая головой.
Мы идем вдоль Военно-морского пирса, минуя парк и магазины, останавливаясь, только чтобы купить билеты. Чем ближе мы подходим, тем более встревоженной кажется Елена, а огромное колесо вырастает над нами. Но только когда мы садимся в кабинку, девушка признается:
– Я слегка боюсь высоты.
– Тогда почему захотела покататься? – спрашиваю я.
– Потому что это очень красиво! – яростно поясняет она.
Когда кабинка начинает подниматься, лицо девушки становится бледнее, чем когда-либо. Но она смотрит в окно, любуясь видом на озеро, окруженное с западной стороны высотными зданиями.
Кабинка слегка покачивается, когда колесо останавливается и вновь трогается с места, чтобы другие люди сели вслед за нами. Елена подпрыгивает, хватая меня за бедро. Ее ногти впиваются мне в кожу даже сквозь джинсы, но я не против. Я кладу свою руку поверх ее и нежно массирую, пока девушка не расслабляется.
Чтобы отвлечь ее, я говорю:
– А ты знала, что самое первое колесо обозрения установили здесь, в Чикаго?
– Правда? – переспрашивает девушка.
– Ага, для Всемирной выставки в году… эдак… тысяча восемьсот девяносто третьем? Хотели затмить Эйфелеву башню.
Елена поднимает бровь.
– Трудно затмить Эйфелеву башню.
– Ага, – ухмыляюсь я. – Но она не движется.
Мы почти добрались до вершины. Движение снова прекращается, и мы смотрим на воду. Солнце садится, и небо окрасилось в оранжевый цвет. Серые облака напоминают дым, а солнце – раскаленную головешку. Берег ласкают волны цвета насыщенного индиго с белыми барашками на гребне. Мы молча созерцаем эту неземную красоту, глядя на нее сквозь стекло.
– Смотри, – говорит Елена. – Звезда.
Бледная звезда едва начала проявляться на темной полосе неба.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на девушку. Закатный свет горит на ее коже, окрашивая в золотой цвет. Ее глаза кажутся светлее, чем обычно – они бледные, как лаванда, и сияют из-под темных ресниц. Губы слегка приоткрыты.
Я наклоняюсь и целую ее. Как только наши губы встречаются, колесо вновь приходит в движение, и мы ныряем по движению колеса вниз. Это происходит не быстро, но мое сердце подпрыгивает, и я обхватываю лицо девушки ладонями, чтобы удержать наши губы прижатыми друг к другу.
Елена делает то же, и ее длинные тонкие пальцы погружаются в мои волосы. Она глубоко целует меня, на ее губах вкус сахарной пудры и, слегка, шоколада.
Поцелуй длится и длится. Я тяну девушку к себе на колени, и теперь она сидит на мне верхом. От этого движения наша кабинка покачивается туда-сюда, но Елена, похоже, не против. Мои руки крепко обвивают ее, и она обнимает меня в ответ, и, кажется, ничто не способно причинить нам вред, даже если мы рухнем с высоты в сто футов.
Я еще никогда не был так поглощен поцелуем. Мир вокруг нас словно растворился. Нет ничего, кроме этой кабинки, залитой закатным солнцем, и наших переплетенных тел.
Затем кабинка резко останавливается, и оператор открывает дверцу.
Изумленные, мы с Еленой прерываем объятие. Поездка закончилась. Мы все пропустили, забывшись в поцелуе.
Когда мы покидаем колесо обозрения, я говорю:
– Прости, я не хотел отвлечь тебя.
Не знай я девушку, мне бы показалось, что Елена покраснела.
– Ничего, – говорит она. – Вообще-то… это было идеально.