Вот почему кража «Зимнего алмаза» так задела моего отца. Камень воплощал собой удачу и гордость «Братвы».
Возможно, отцу стоит признать, что у нас больше ничего этого нет. Удача оставила нас.
Когда мы с Адрианом садимся за стол, отец поднимает на нас взгляд своих голубых глаз, холодных как сибирские морозы.
– Добрый вечер, – произносит он.
– Добрый вечер, отец, – отвечает Адриан.
– Добрый вечер, – вторю я.
– Поглядите на моих детей, – говорит папа, оглядывая нас, сидящих по правую руку от него. Адриан всегда сидит ближе к отцу. Я сажусь рядом с братом, предпочитая, чтобы между мной и папой был барьер. – Найдется ли еще на свете мужчина с таким выдающимся потомством?
Адриан сияет от гордости. Его отношения с отцом всегда были отличными от моих. Брат знает о его жестокости и суровости, особенно по отношению к нашей матери. Но с Адрианом обращались иначе – как с сыном и наследником, и это затмило ему глаза на истинные глубины эгоизма нашего отца. Мой брат искренне верит, что папа любит нас и никогда не причинит нам вред.
Я думаю, он ошибается.
Адриан всегда встает на его защиту. Он говорит: «Мы и представить себе не можем, каково было расти бедняком в Советской России. Ему приходилось делать все возможное, чтобы выжить. И посмотри, как высоко он поднялся. Некому было научить его милосердию. Ему приходилось быть суровым и жестоким, чтобы выжить».
Но есть разница между тем, чтобы делать то, что до́лжно, и наслаждаться этим.
Я видела лицо отца, когда Родион пытал того банкира.
И он определенно наслаждался зрелищем.
Так же, как наслаждается происходящим сейчас… отчего мне становится неуютно сидеть, глядя на то, как он изображает добродушие.
Родион уже рассказал ему о моем поступке, я в этом уверена.
– Чем вы двое занимались, пока меня не было? – спрашивает папа.
– Я общался с одним из наших армянских поставщиков, – говорит Адриан. – У них теперь новый способ доставки товара – они упаковывают его как бомбочки для ванны. Ароматизированные, раскрашенные и завернутые в целлофан. Распознать содержимое практически невозможно, даже для собаки-ищейки.
– Какова цена? – спрашивает отец.
– Та же. Они экономят деньги, потому что быстрее проходят границу.
Папа медленно кивает.
– Очень хорошо, – говорит он. – Удвой наш заказ. Мы будем расширять дистрибуцию в западной части города. Я хочу, чтобы мы полностью заняли нашу прежнюю территорию.
Раньше у «Братвы» были исключительные права на ту часть города, пока Галло не подожгли наши склады и не изгнали нас.
Если подумать, это случилось двенадцать лет назад. Примерно тогда же, когда русские убили дядю Себастиана. Интересно, какое событие случилось раньше?
Это неважно, потому что кровопролитие и насилие – это бесконечный круговорот. Уроборос мести.
Отец поворачивается и устремляет на меня взор.
– Ну а ты что, дочь моя? – тихо спрашивает он.
Я отпиваю вина, чтобы потянуть время. На ужин у нас ребрышки с картофельным пюре и спаржей. Ребрышки выглядят сырыми. При взгляде на них у меня сводит желудок.
Я размышляю о том, чтобы соврать или хотя бы попытаться.
Это бесполезно. Отец уже знает. Он просто проверяет, как я себя поведу.
– Я виделась с Себастианом, – говорю я.
На лице отца ни тени удивления. Он определенно все знает.
– И что же ты делала с Себастианом? – шипит он.
– Я ходила с ним на свидание, – холодно отвечаю я. – Как ты мне и велел.
– Не как я тебе велел… – говорит папа.
Адриан смущенно переводит взгляд с него на меня и обратно. Я не говорила брату, что переспала с Себастианом, так что он не понимает застывшего в воздухе напряжения.
Улыбка сползает с лица отца. Он опускает подбородок и становится похожим на быка, готовящегося напасть. Я должна немедленно остановить его.
– Он хочет жениться на мне! – выпаливаю я. – Он хочет заключить официальное соглашение между нашими семьями. Это может быть хорошо для нас, отец. Вместо того, чтобы воевать с Галло, мы можем заключить с ними союз, как это сделали Гриффины и польская мафия. Им не обязательно быть нашими врагами. Гораздо выгоднее было бы…
– Думаешь, можешь учить меня, как поступать «Братве» в этом городе? – прерывает меня отец. Он не повышает голос, но его яростный тон прорезает мои слова, как коса сухую траву.
– Нет, конечно, нет. Я…
– Тихо! – рявкает отец.
Я замолкаю, и Адриан под столом кладет ладонь на мое колено, чтобы ободряюще сжать его.
– Вот почему тебе нельзя доверить даже простейшее задание, – говорит отец, пристально глядя мне в глаза своими голубыми глазами. – Ты слаба, как и все женщины. Я отправил тебя на охоту, а ты едва-едва смогла заполучить добычу, так теперь еще и начала испытывать к ней чувства.
Я сжимаю губы, понимая, что должна отрицать сказанное, но не могу даже притвориться, что это не так. Я испытываю к Себастиану нечто гораздо большее, чем просто чувства.
– И хуже того, – шипит мой отец. – Ты уничтожила единственную свою ценность в моих глазах.
Адриан сжимает меня крепче. Я не сомневаюсь, что он понимает, о чем говорит отец. Брат вздрагивает не от отвращения, а от страха за меня.
– О да, – шипит отец, и его взгляд пронзает меня насквозь. – Тебе не утаить от меня секретов, Елена. Я знаю все, о чем ты думаешь и что ты делаешь. Ты будешь наказана в свое время.
Это что-то новенькое. Обычно наказания не заставляют себя ждать и случаются в самой болезненной и жесткой форме. То, что он откладывает свою кару… это худшая из пыток.
– Я пытался вас учить… – говорит отец, распространяя свой гнев и на Адриана. – Я пытался подготовить вас к миру, в котором мы живем. Я пытался сделать вас жестче. Я мог казаться вам требовательным и жестоким, но этот мир гораздо более жестокий, чем я мог бы когда-либо стать. Если ты не сможешь превратить свою кожу в сталь, а душу – в железо, тебя разорвут в клочья.
Он делает долгий глоток вина, оглядывая нас с головы до ног. На этот раз в его глазах не читается гордость, лишь отвращение и разочарование.
– Преступность не может стоять на месте, – говорит он. – Благосостояние либо растет, либо падает – среднего не дано. Галло верят, что могут превратиться из мафиози в благонравных граждан. ГЛУПЦЫ!
Он восклицает последнее слово так громко, что мы с Адрианом подпрыгиваем на месте, чуть не перевернув бокалы с вином.
– Они думают, что с развитием Саут-Шора поднялись на ступеньку выше по социальной лестнице… но все, что они сделали – это объявили миру о своей слабости. Данте Галло, наследник семьи и их защитник, удалился от дел. Неро Галло, этот грязный вор, обосновался в мире так называемого легального бизнеса. Он считает себя выше НАШИХ правил, выше НАШИХ законов. Но он заплатит за то, что сделал, украв наше достояние. А младший брат – калека, – усмехается отец. – Его никогда не готовили к тому, чтобы занять их место. Он ничего не знает о том, что значит быть доном.
Я замечаю, что он не упоминает Аиду Галло. Она всего лишь девчонка, а потому не представляет для отца интереса.
– В воде разлилась кровь, – холодно говорит папа. – Это значит, что акулы скоро приплывут – не важно, мы это будем или другие.
Я не понимаю, о чем он. Трудно сказать, гиперболизирует отец или у него действительно есть план. Он хотел, чтобы я встречалась с Себастианом, но если папа ждал, что я разузнаю и выложу «Братве» все секреты Галло, то я этого не сделала. Я не встречалась с семьей парня. Мы не обсуждали их бизнес. А даже если бы обсуждали… я бы не сказала отцу.
Впрочем, я знаю кое-что, чем могла бы его порадовать.
Я могла бы сказать отцу, что Энзо Галло живет в том огромном доме совсем один, без охраны, не считая их экономки. Папе бы ничего не стоило подослать туда Родиона, чтобы придушить их обоих во сне.
Но я бы НИКОГДА так не поступила. А папа все же не умеет читать мои мысли, так что этот секрет в безопасности.
Возможно, он видит выражение вызова на моем лице.
Сидя во главе стола, отец не сводит с меня взгляда. В его кулаке зажат нож для стейков, а на губах блестит сок от мяса с кровью. Я вижу, что он кипит от злости – на меня, на Галло, а может, и на Адриана тоже. Папа никогда не был счастливым человеком. Чем больше он старается выжать из этого мира, тем менее довольным он кажется.
Похоже, отец вот-вот взорвется от гнева.
Я отчаянно пытаюсь придумать, как убедить его, что нам не обязательно воевать с Галло.
– Удивить – значит победить, – выпаливаю я. – Галло знают, что мы затаили на них обиду. Они знают о нашей ярости и жестокости. Своим великодушием мы могли бы их удивить. Сейчас они уязвимы, и пойти на соглашение было бы нашим преимуществом.
Отец прищуривается.
«Удивить – значит победить» – это цитата генералиссимуса Суворова, кумира моего отца. Он прислушается если не ко мне, то к его словам.
К моему шоку и облегчению, папа медленно кивает.
– Может, ты и права.
Даже Адриан кажется удивленным, услышав это.
Отец кладет нож и промокает губы салфеткой.
– Этого ты хочешь, Елена? Породниться с этими итальянскими псами?
Я не понимаю, какого ответа он ждет от меня.
Я могу сказать лишь правду.
– Да, – шепотом говорю я. – Я хочу выйти замуж за Себастиана.
Отец в отвращении мотает головой.
– Он может забирать тебя, – произносит папа. – Мне ты больше не нужна.
С этими словами он отодвигает от себя тарелку и встает из-за стола, оставляя нас с Адрианом в столовой вдвоем.
Разумеется, я нисколько ему не верю. Ни на секунду.
Я поворачиваюсь к Адриану и говорю шепотом, боясь, что отец или кто-то из его людей до сих пор поблизости:
– Что он задумал? Скажи мне, Адриан. В чем состоит план?
Но брат лишь качает головой, глядя на меня. Он больше не касается моего колена и смотрит на меня с выражением, которого я раньше никогда не видела.