Но вместо того, чтобы направить винтовку на меня, он отбрасывает ее в сторону. Его слегка приоткрытый рот демонстрирует темную пустоту. Родион не издает ни звука, но по тому, как шевелятся его губы, кажется, что мужчина смеется.
Согнувшись, он кружит вокруг, вынуждая меня двигаться.
Я понимаю, что обречена. Родион больше и сильнее меня. Он умеет драться, а я – нет. Мужчина делает ложный выпад в мою сторону, и когда я отшатываюсь, пытаясь увернуться, его рот снова открывается. Родион издает тихий фыркающий звук, который я с уверенностью могу назвать смехом.
Его темные глаза сверкают, уродливое лицо раскраснелось от солнца и усилий, прилагаемых, чтобы забраться сюда. Мужчина поднимает большую, покрытую шрамами руку и подзывает меня, предлагая напасть на него.
Вместо этого я ныряю за упавшим куском бетона и хватаю его, а затем швыряю в Родиона со всей силы, стараясь выбить ему зубы. Мужчина с легкостью отбивает его, а затем бросается на меня.
Мне удается выскользнуть в дюйме от его рук, но Родион хватает меня за хвост и тянет назад. Я бью его по лицу изо всех сил. Это все равно что бить кулаками по мешку с песком – кажется, он едва замечает удар. Сверкая поросячьими глазками, Абдулов отводит кулак и бьет меня в плечо, как раз в то место, куда меня ранили.
Родион бьет меня даже не вполсилы, но плечо взрывается ослепляющей болью. Задыхаясь, я падаю на землю, сжимая правой рукой место, превратившееся в пылающий шар агонии. Я чувствую, что швы разошлись, и уверена, что у меня снова идет кровь.
Родион хватает меня за горло и поднимает на ноги, а затем отрывает от земли. Маленькие кроссовки Аиды болтаются в воздухе, пока я беспомощно брыкаюсь. Мужчина начинает нести меня к выступу.
Сбывается мой худший кошмар: Родион вот-вот сбросит меня с крыши, а я ничего не смогу сделать, чтобы остановить его; я почувствую, как его руки разжимаются и как я невесомо парю в воздухе, а затем с тошнотворной силой несусь к неумолимому асфальту.
Возможно, именно поэтому я всегда боялась высоты.
Какая-то часть моего мозга заглянула в будущее и увидела, как я умру.
Я царапаю руки Родиона, пинаюсь и извиваюсь, но он неподвижно держит меня за горло. Мое зрение уже начинает расплываться, а в голове становится туманно и легко.
Я смотрю в его мертвые холодные глаза и размышляю, могу ли сделать что-нибудь, что заставило бы Родиона остановиться.
Я перестаю царапаться. Вместо этого я подношу правую руку к лицу, разгибаю указательный и средний пальцы и касаюсь ими лба движением, похожим на приветствие.
Это один из жестов Родиона – тот, что он использует, обращаясь к отцу.
Раньше я никогда не пользовалась его жестами и даже не давала понять, что знаю их.
Я вижу изумление в его глазах.
Родион колеблется, и я повторяю жест, словно у меня есть послание для него. Послание от отца.
Мужчина медленно опускает меня, расслабляя хватку на горле, чтобы я могла говорить.
– Отец просил передать… – хриплю я и имитирую кашель, чтобы потянуть время.
Как только мои ноги касаются земли, я делаю выпад и тянусь к Родиону за спину. Мои руки смыкаются на рукоятке «беретты», заткнутой за пояс его брюк. Я вырываю пистолет и отпрыгиваю назад, когда кулак Родиона пролетает в дюйме от моего носа.
Я снимаю пистолет с предохранителя и направляю его прямо мужчине в грудь. Я стреляю в него три раза подряд, и отверстия от пуль исчезают в безликой ткани его черной футболки.
Родион почти не вздрагивает. На секунду мне кажется, что он действительно неуязвимый. Неужели он снова нападет на меня, словно Терминатор?
Так что я стреляю еще дважды. На этот раз Родион отшатывается, натыкаясь коленями на бетонный барьер. У мужчины тяжелый верх – основная масса тела сосредоточена в груди и плечах. Он опрокидывается назад и падает с крыши на тротуар.
Я все еще сжимаю пистолет обеими руками, указывая на место, где стоял Родион секунду назад.
Мне приходится убеждать себя опустить его, мое дыхание прерывистое и почти истеричное.
Мне ни хрена не нравится находиться на этой крыше.
Мне приходится ползти до пожарной лестницы, потому что я слишком слаба, чтобы идти пешком.
Спускаться вниз, пожалуй, хуже всего. Я дрожу так сильно, что шаткая металлическая конструкция беспрестанно дребезжит подо мной. Мне все время кажется, что если я посмотрю вниз, то увижу Родиона, который ждет меня внизу, окровавленный и охромевший, но все еще живой, как монстр из фильма ужасов.
Я не смогла заставить себя выглянуть из-за бетонного ограждения, чтобы посмотреть на его изувеченное тело на асфальте. Однако я слышала визг шин и крики людей, которые видели, как он упал.
Спустившись наконец с пожарной лестницы, я все еще слышу крики, а также звуки сирен, отдаленные и приближающиеся.
На ватных ногах я бегу назад к «БМВ» Энзо.
Я сделала это. Я спасла Неро.
Но я понятия не имею, куда уехал Адриан.
Себастиан
Я встречаюсь с Миколаем, чтобы он смог перевести сообщения, которые приходят на телефон Вали. По-русски он читает так же хорошо, как и по-польски, и пробегает их глазами с легкой улыбкой на губах.
– Они вне себя, – говорит он. – Кричат Вале, чтобы он взял трубку. Потом писать перестали – должно быть, осознали, что он мертв.
– Ну хоть что-то полезное они ему писали?
– Велели ехать на Бонд-стрит, – отвечает Мико, приподнимая бледную бровь. – Что на Бонд-стрит?
– Скорее всего, склад с оружием. Подозреваю, они планируют нанести ответный удар и атаковать Саут-Шор.
– Значит, выдвигаемся в Саут-Шор?
– Если только не схватим их на Бонд-стрит.
С последнего сообщения прошло всего пятнадцать минут, так что, думаю, высока вероятность, что русские до сих пор вооружаются. Я бы предпочел вести войну на их складе, чем на территории самого дорогого имущества моей семьи.
И действительно, когда мы подъезжаем на Бонд-стрит, то видим два черных внедорожника, припаркованных перед обшарпанным кирпичным зданием.
– Хочешь подождать, пока они выйдут? – спрашиваю я Миколая.
Тот качает головой:
– Тогда они будут во всеоружии.
– Они уже могут быть вооружены.
– Пистолетами – возможно, – говорит Мико. – Но не этим.
Он открывает багажник своего «Рейндж-Ровера» и роется там. Мгновение спустя парень достает противогаз и бросает его мне.
Я ухмыляюсь, натягивая его через голову. Миколай тоже надевает свой. Он и в обычной жизни выглядит жутковато, не говоря уже о том, как смотрятся его бледно-голубые глаза сквозь тонированное стекло, когда нижняя половина худощавого лица закрыта двойными фильтрами. Мико напоминает какого-то апокалиптического чумного доктора.
Еще две маски он передает своим ребятам из «Братерства».
– А что насчет меня? – спрашивает высокий темноволосый парень. Если я не ошибаюсь, его зовут Марцель.
– Задержи дыхание, – отвечает Мико. – У меня больше нет.
– Я войду, а вы сторожите задние двери, – говорит его соратник, также надевая на себя противогаз.
«Братерство» обходит склад и ждет сзади, а мы с Миколаем подходим спереди.
– Готов? – спрашивает он.
Я киваю.
Отведя руку назад, он выдергивает чеку из первого баллончика со слезоточивым газом и швыряет его в ближайшее окно. Баллончик описывает аккуратную дугу, пробивает стекло и падает внутрь. Я выбрасываю свой в окно с противоположной стороны двери.
Раздается шипение газа, затем испуганные крики и топот бегущих ног. Слишком поздно – крики переходят в отрывистый кашель и лающие звуки рвоты. Один из «Братвы» совершенно потерял голову и вслепую стреляет в дым.
Кашляя и спотыкаясь, люди Енина в панике выбегают из дверей со всех сторон. Поймать их теперь – как нечего делать. Я ищу взглядом Родиона, но вместо этого замечаю легко узнаваемую светловолосую голову Адриана Енина. Бледное лицо парня покраснело, глаза налились кровью, из них текут слезы. И все же он пытается бороться со мной, пока Миколай не сбивает его с ног, не хватает за волосы и не запрокидывает ему голову, чтобы приставить нож к горлу.
– Полезай в гребаную тачку, – шипит Мико.
Как заложник, он более ценный приз, чем Родион, которого я убил бы на месте.
Я звоню Енину с телефона Вали.
Раздается несколько звонков, прежде чем тот снимает трубку.
– Полагаю, мне звонит не труп, – говорит он.
– Пока нет, – отвечаю я. – У нас твой сын.
С той стороны раздается молчание, пока Енин обдумывает услышанное.
– По всей видимости, вы хотите, чтобы я сдался, – лениво произносит он.
– Нет, – резко отвечаю я. – Думаю, я уже достаточно узнал тебя, чтобы предполагать такое. Я просто хочу встретиться. Лицом к лицу.
Снова тишина. Затем Енин говорит:
– Ты знаешь прерию Мидейвин?
– Да, – отвечаю я.
– Будь там через два часа. Это тихое укромное место – никаких стен, никакого укрытия, так что мы оба сможем быть в некотором смысле… уверены. Ты приведешь своих людей, я – своих, и мы побеседуем. Ну, или, если ты настаиваешь… устроим что-нибудь менее цивилизованное.
Он вешает трубку, даже не справившись об Адриане.
Я смотрю на парня, связанного на заднем сиденье.
– Не похоже, что твоя жизнь его заботит, – говорю я.
Адриан яростно смотрит на меня, неспособный говорить из-за кляпа во рту.
Его глаза почти такие же, как у Елены, и я испытываю чувство вины от его пристального взгляда, так что вновь поворачиваюсь лицом к дороге.
Миколай наблюдает за мной. Он все еще в противогазе, потому что слезоточивый газ пропитал одежду Адриана и просачивается в машину. У меня щиплет глаза.
Мико хочет убедиться, что я не такой идиот, чтобы верить Енину.
Я был им раньше. Но как бы глупо я себя ни вел, я, во всяком случае, быстро учусь на своих ошибках.
– Занятно, что он хочет встретиться через два часа, – замечаю я. – Да еще и подальше от города.
– Да, – хмыкает Миколай. – Звучит как охренительно отвлекающий маневр.