– И, судя по всему, без особого плана.
Аида напряженно смотрит ему в глаза.
– Кэл, – тихо говорит она. – Они убили моего отца.
– Я знаю, – говорит мужчина. – И я бы сделал что угодно – ЧТО УГОДНО – чтобы вернуть его тебе, Аида. Но это невозможно. Енин хочет кровавой бани. И Себастиан, похоже, намерен ее устроить.
Он замолкает, глядя на жену. Теперь я вижу, что Кэллам вовсе не такой холодный, каким казался. Прямо сейчас в нем очевидно борются сразу несколько порывов: его гнев из-за сложившейся ситуации, его желание дать жене то, чего она хочет, и его страх перед тем, что произойдет, если он это сделает.
– Послушай, Аида, – неожиданно нежно говорит Кэл. – Возможно, Данте прав. Месть – это путь тех, кому нечего терять.
Он бросает многозначительный взгляд на Майлза, который, похоже, не чувствует напряжения в комнате. Малыш наконец перестал сердито глазеть и уснул в коляске.
Аида кусает губы, разрываемая верностью четырем разным мужчинам: мужу и сыну с одной стороны и брату и отцу – с другой.
На секунду мне кажется, что она согласится с мужем. Но затем девушка яростно мотает головой.
– Мы не можем бросить Себа, – говорит она. – Ты должен ему, Кэллам, и ты знаешь это. И я тоже. Та ночь, что свела нас вместе, разрушила его жизнь. Он никогда не винил меня. Никогда не жаловался. К тому же, Кэл, Алексей Енин – гребаный психопат – без обид, Елена. Он хочет отомстить всем нам. Если мы собираемся вступить во Вторую мировую, то лучше сделать это сейчас, чем после Пёрл-Харбора.
Кэллам хмурится.
– Не говори со мной метафорами с канала «Хистори Ченел».
– КЭЛ!
– Ладно-ладно! – он поднимает руки вверх. – Мы поможем ему. Но нужно отвезти Майлза моим родителям…
– Разумеется.
– И ты наденешь бронежилет. И мы возьмем людей.
– Разумно, – говорит Аида, пытаясь скрыть тот факт, что он согласился быстрее, чем она ожидала. Девушка выглядит так, словно приготовила еще восемь аргументов на случай, если первые не сработают.
Торопливо возвращается секретарша, неся несколько разных бутылок с водой.
– Простите! – выдыхает она. – У нас в холодильнике осталась только газированная, так что я еще сбегала вниз за «Эвиан»…
– Спасибо, – говорю я, выхватывая бутылку из ее переполненных рук. – Я возьму с собой.
Себастиан
Я стою в музыкальной комнате, которая со смертью нашей матери превратилась в мавзолей. В капеллу, самое сакральное место в доме. Но, как я выучил в русской православной церкви, сакральные места значат не много.
Последний раз я приходил сюда с Еленой.
Теперь посреди комнаты сидит ее брат, привязанный к стулу.
Несколько дней назад он совершал обряды на нашей свадьбе. Он надел кольцо на мой палец, намереваясь парой минут позже пустить мне пулю в лоб.
Жизнь полна сюрпризов. Для всех нас.
Я не стал затыкать ему кляпом рот. Мне плевать, если он примется болтать. Это ничего не изменит.
Но Адриан упрямо хранит молчание, наблюдая за мной своими фиолетовыми глазами, просто до дрожи похожими на глаза его сестры.
Когда в комнате начинает темнеть, его кожа кажется бледной и блеклой, словно он уже мертв. Парень сидит неподвижно, как труп. Двигаются лишь его глаза, пока он следит за тем, как я расхаживаю по комнате взад и вперед.
Два часа, через которые я якобы должен был встретиться с его отцом в прерии, почти прошли. Енин не звонил и не писал на телефон Вали – да я и не ожидал. Я ни на секунду не верю, что он сейчас на пути из города. Более того, я думаю, что с минуты на минуту мне позвонит Миколай и сообщит, что бронированный автомобиль Енина едет по моей улице.
Но на самом деле я думаю не о Енине.
Все мои мысли занимает Елена.
Куда она отправилась, покинув дом? Почему сбежала? Неужели она думает, что я смог бы причинить ей вред?
Прошлой ночью девушка отдалась мне целиком и полностью. Мне казалось, что для нее это стало таким же катарсисом, как и для меня.
Но, возможно, наутро она передумала.
А может, решила, что передумал я.
Мне стоило поговорить с женой прежде, чем уйти.
Проблема кроется в этой невозможной дилемме, с которой никто из нас не способен справиться. Выживание каждой из наших семей зависит от гибели людей, которых мы любим, и никакие беседы этого не изменят. И чем больше времени я провожу с Еленой, тем труднее мне вынести то, что должно случиться.
Жаль, что мы не сбежали вместе в день нашей встречи.
В игре на победителя и проигравшего выигрывает лишь тот, кто не играет вовсе.
Я смотрю из окна на небо, окрашенное последними лучами заката. Звезд пока не видно.
Возможно, Адриан знает, куда направилась Елена. Но даже если и так, он мне не расскажет.
Его голос, раздавшийся после стольких часов тишины, пугает меня.
– Ты недооцениваешь моего отца, – говорит парень.
Я смотрю на Адриана, раздумывая над его словами.
– Я так не думаю, – отвечаю я наконец.
– Он гениален, – продолжает Адриан. – И безжалостен. Он – сила природы, которая сметет любого, кто осмелится встать у него на пути.
– Поэтому ты предал ради него Елену? – холодно спрашиваю я.
Парень краснеет, и я вижу, как натягивается веревка, удерживающая его запястья связанными за спиной.
– Елена отвернулась от нас, – холодно произносит он. – Доказала, что она именно такая, какой ее всегда считал наш отец, – всего лишь обычная женщина с обычными женскими слабостями.
– Вы с отцом высокомерные мужланы.
– Эндшпиль покажет, высокомерны мы или правы, – замечает Адриан.
Меня поражает, что он использует слово «эндшпиль».
– Ты играешь в шахматы? – спрашиваю я.
– Разумеется, – холодно отвечает парень. – Все лучшие игроки – русские.
Нелепое замечание. Я мог бы спросить его: «А как насчет Хосе Рауля Капабланки или Магнуса Карлсена?» Но так бы мы спорили, сидя в этой комнате друг напротив друга как два свояка. Не как два заклятых врага.
В другой жизни мы могли бы быть друзьями. Елена говорила мне, что Адриан тоже спортсмен – он занимался боксом, фехтованием и гимнастикой в школе, любит бегать и плавать. Она рассказывала о его чувстве юмора и о том, как брат добр к ней.
Ничего из этого я не могу прочитать сейчас на его лице. Только ненависть и кипучее желание завершить начатое в православном храме.
– Этот дом – просто дыра, – говорит Адриан. – А твой отец уже был одной ногой в маразме. Мы сделали одолжение, пристрелив его.
Парень пытается вывести меня из себя. Возможно, он не хочет быть наживкой для своего отца, а может, думает, что я так глуп, что развяжу его, чтобы лучше отмудохать.
Но он не понимает, что все бурные эмоции перегорели во мне. Я наконец-то послушался совета отца – последнего, что он мне дал.
«Играй эндшпиль как автомат».
Теперь я гребаный андроид. Ничто не собьет меня с курса. Родион умрет. Енин умрет. Адриан умрет. На этот раз никакой незавершенности. Никакого прощения. Никаких выживших врагов, мечтающих о возмездии.
В комнате уже почти полностью стемнело. Адриан, похоже, пал духом из-за того, что я даже не удостоил его колкость ответом.
– Интересно, почувствуешь ли ты горечь, когда я убью твоего отца у тебя на глазах? – говорю я. – Я почувствовал, когда вы выстрелили papa в лицо. Мой отец был хорошим человеком, и он любил меня. Вряд ли ты можешь сказать то же. Возможно, ты даже удивишься тому, какое испытаешь облегчение. Если вообще доживешь до этого момента.
Адриан выглядит испуганным и оттого более юным.
Во мне пытается прорасти зерно симпатии, но я зарубаю его на корню.
Мой телефон вибрирует в кармане от сообщения Миколая:
«Они едут».
Я возвращаюсь к окну и вижу три черных внедорожника, ползущих по Норт-Уитленд-стрит, в центре – бронированный автомобиль Енина.
Музыкальная комната матери – единственное помещение в доме, где вид на улицу не перекрывают огромные дубы и вязы, разросшиеся вокруг.
Я стою перед окном из цветного стекла, которое тянется от пола до потолка, почти такой же высоты, как мои 6 футов 7 дюймов.
Теперь я достаю телефон Вали и набираю.
Секунду спустя Енин отвечает. Он не говорит – просто снимает трубку и молча слушает.
– Должно быть, у меня что-то с памятью, – говорю я. – Потому что мне казалось, что мы собирались встретиться в Мидейвине.
Два внедорожника подъезжают к обочине, и из них выскакивают люди Енина, одетые в темное. Их лица скрыты хеллоуиновскими масками: я вижу Майкла Майерса, Слендермена, Пилу и Пугало. В руках они сжимают темные предметы цилиндрической формы, которые я слишком хорошо узнаю. Я вздыхаю, зная, что будет дальше.
– Я не стал бы этого делать, – предупреждаю я Енина.
С этими словами я включаю лампу у окна, освещая комнату, где стою. Я не вижу Енина внутри его машины, но знаю, что свет привлечет его внимание к моему окну. Он увидит, что я стою там.
В три быстрых шага я подхожу к Адриану, хватаю спинку его стула и подтаскиваю парня к окну. Теперь в окне виден силуэт сына Енина, а я стою сбоку от оконной рамы, защищенный от выстрелов.
– У меня твой сын, – говорю я Алексею. – И твоя дочь. – Второе предложение – ложь, но вряд ли Енин об этом знает. Куда бы Елена ни отправилась, к отцу она не вернулась бы. – Ты пожертвуешь ими обоими ради своей мести?
– Мне всего шестьдесят, – с убийственным спокойствием отвечает Алексей. – Я смогу сделать еще.
В ответ на его невидимый сигнал его люди устремляются к моему дому. Я не вижу среди них корпулентного Родиона, но он должен быть здесь, возможно, в бронированной машине Енина. Быть не может, чтобы тот явился на последний танец без своего главного приспешника.
Я стою рядом с окном и наблюдаю.
Прямо как я надеялся… прямо как я предполагал… Енин выходит из своей бронированной машины. Просто не может удержаться. Он должен наблюдать за кульминацией своих трудов, и не из окна, а воочию. Незащищенный.