Дорогой Адриан,
Я слышала, что ты уже дома. Надеюсь, у тебя все хорошо. Гриша рассказал мне, что о тебе заботится девушка, и я надеюсь, что это правда.
Ты всегда хорошо заботился обо мне, когда я болела. А после я должна была делать то же для тебя – вряд ли была такая болезнь, которой мы не болели вместе.
Я скучаю по тебе и сожалею о случившемся. Я хочу, чтобы ты знал, что я не держу на тебя зла, и Себастиан тоже. Все закончилось.
Я надеюсь, ты позвонишь мне однажды.
Ты знаешь, что я всегда буду тебя любить.
Я закрываю открытку и кладу ее в цветной конверт. Затем я заклеиваю ее и пишу адрес.
Я не особо жду, что Адриан мне ответит.
Иногда достаточно просто протянуть руку. Даже если знаешь, что протягиваешь ее в пустоту.
Эпилог. Елена
Когда я прихожу домой из продуктового, на столе в коридоре лежит письмо.
Именно туда мы с Себом складываем корреспонденцию – во всяком случае, те письма, которые хотел бы увидеть другой человек. Флайеры и реклама отправляются в мусор, а настоящие письма кладутся туда.
Конечно, теперь мы не часто их получаем. Почти всегда это поздравления с днем рождения или благодарности. Иногда приглашение на вечеринку или благотворительное мероприятие.
Чего-то подобного я и ожидаю, беря в руки увесистый конверт с дорогим грифельно-серым покрытием. Только перевернув его, я замечаю печать.
Это старомодная корона, обрамленная двумя оливковыми ветвями. Изображение вдавлено в расплавленный воск темно-красного цвета – цвета запекшейся крови.
Оно пугает меня так сильно, что я чуть не роняю конверт обратно на стол. Но я заставляю себя сломать печать, и, подсунув ноготь большого пальца под уголок, приподнимаю его, чтобы вытащить два листа бумаги, лежащие внутри.
Письмо написано от руки аккуратным почерком.
«Лео Галло,
Я пишу вам, чтобы сообщить, что вы приняты в Академию „Кингмейкерс“. Кроме того, вы автоматически приняты на отделение наследников, что является вашим правом как бесспорного наследника империи Галло.
Занятия начнутся первого сентября. Ожидается, что вы явитесь на Гранд-виллу в Дубровнике не позднее тридцатого августа. Оттуда вас доставят в наш охраняемый кампус.
Как вы, вероятно, знаете, вход в кампус осуществляется только один раз. Если вы решите уехать по какой-либо причине, у вас не будет возможности вернуться.
В связи с этим, пожалуйста, не забудьте взять с собой все, что вам потребуется на время прохождения вашей программы.
Прилагаем список наших правил и предписаний. Подпишите и отправьте нам свое подтверждение для заключения договора, включая ваше согласие соблюдать нашу систему разрешения споров и наказаний. Также требуются подписи и печати ваших родителей.
Мы с нетерпением ждем встречи с вами. Вы станете частью элитного учебного заведения с многолетней и легендарной историей. Возможно, когда-нибудь ваше имя будет насечено на стене Dominus Scelestos.
Передавайте мое почтение вашим родителям.
Искренне ваш,
Лютер Хьюго.
Necessitas Non Habet Legem – Необходимость не знает закона».
К письму приложен упомянутый список правил и предписаний. Они также написаны от руки витиеватым, но довольно разборчивым почерком:
«1. Насилие в отношении сокурсников запрещено. На любое насилие следует отвечать тем же. Ударом на удар. Увечьем на увечье. И смертью на смерть.
2. Студенты не должны покидать кампус ни по какой причине, за исключением посещения города Дубровник в разрешенные дни.
3. Студенты не могут переводиться из одного отделения в другое. Как только вас зачислят на отделение, вы должны…»
Я отбрасываю письмо, не желая читать далее.
Слава богу, Лео в школе и, вероятно, еще этого не видел.
Я несусь в кабинет Себа и, не стучась, рывком открываю дверь. Он поднимает взгляд от компьютера. Муж рад меня видеть и не слишком озабочен моим агрессивным появлением.
Все эти годы Себастиан остается до неприличия привлекательным. Трудно злиться на супруга, когда при виде него у меня всякий раз порхают бабочки в животе.
Теперь в волосах моего мужа появилась небольшая седина, и он носит очки для чтения в черной оправе, но все это лишь придает ему интеллигентности и солидности, вытесняя прежние мальчишеские черты. Себ все такой же высокий и подтянутый, как и всегда, с красивым худым лицом и пристальными карими глазами под прямыми и темными бровями.
– А вот и ты, – улыбаясь, говорит он.
– Почему у нас в коридоре лежит письмо о зачислении в академию «Кингмейкерс»? – резко спрашиваю я.
– Полагаю, потому что Лео туда зачислили, – спокойно отвечает Себ.
– Почему он вообще подал туда заявление? – вскрикиваю я. – Почему он вообще знает о ее существовании?
Себ снимает очки и складывает их, вставая из-за стола. Он подходит ко мне и встает рядом, возвышаясь надо мной так, как это может только он.
Муж делает это не для того, чтобы запугать меня. Он хочет меня утешить. Но ничто не способно унять мою тревогу.
– Он не поедет, – говорю я.
Себастиан вздыхает. Он не хочет спорить со мной. Он никогда не хочет. Но он также никогда мне не врет. Это обещание, которое мы держим все эти годы, – всегда говорить правду. Какой бы тяжелой она ни была. Какой бы болезненной.
– На следующей неделе ему исполняется восемнадцать, – говорит Себастиан. – Это не нам решать, Елена.
Я поворачиваюсь к нему лицом, чтобы муж увидел боль в моих глазах.
– Там небезопасно, – говорю ему я. – Это место набито отпрысками худших преступников со всего мира…
– Да, – соглашается Себастиан. – Но это не делает его небезопасным. Это единственное место, где он будет в безопасности, Елена. Единственное место, где есть Убежище.
Его слова – правда, хоть я и не хочу этого признавать. Если Лео пойдет в обычное учебное заведение, любой из наших врагов может атаковать или убить его. Только в «Кингмейкерс» существует нерушимое правило, запрещающее нападать на кого-либо из студентов на протяжении всего их обучения.
Но каковы бы ни были правила… Лео будет посещать занятия с людьми, которые ненавидят нас больше всего. Во всяком случае, с одним очень конкретным человеком.
– Дин тоже будет там… – шепотом произношу я.
Себастиан вздыхает.
– Я знаю, – говорит он.
Дин – сын Адриана. Он всего на полгода младше Лео. В «Кингмейкерс» они будут на одном курсе. И на одном отделении. Оба наследники.
– Могу только представить, что рассказывал ему Адриан, – говорю я.
Я так и не восстановила отношения с братом. Он не позволил. Он ненавидит меня все эти восемнадцать лет. Себастиана он ненавидит еще больше. Я уверена, что его сын будет испытывать отвращение и презрение к Лео. Представить не могу, чтобы они жили бок о бок и не поубивали друг друга.
Адриан вернулся в Москву вскоре после рождения сына. Это единственная причина, почему неприязнь между нами сохранилась на уровне холодной войны, а не полномасштабной битвы.
– Анна тоже пойдет туда, – говорит Себастиан.
Анна – дочь Нессы и Миколая, лучшая подруга Лео. Они неразлучны с тех пор, как были совсем малышами. Возможно, именно поэтому Лео и захотел в «Кингмейкерс» – чтобы оставаться рядом с ней.
– Я удивлена, что Нессу это устраивает. Разве Анна не поступила в Джульярдскую школу[23]?
– Она выбрала «Кингмейкерс», – просто отвечает Себастиан.
Подтекст очевиден. Несса и Миколай позволили Анне сделать свой выбор – мы должны сделать то же.
– Это так далеко, – говорю я Себастиану. – И им не разрешают приезжать домой…
– Всего три года, – отвечает Себ. – Они могут навещать нас летом, главное, не в учебное время.
Моя тревога невыносима. Лео наш единственный ребенок, центр нашего мира. Если с ним что-нибудь случится…
– С ним все будет в порядке, – прочитав мои мысли, говорит Себастиан. Он прижимает меня к своей груди, и я чувствую силу его рук, обнимающих меня, и ровное биение его сердца. – Ты знаешь, какой он умный. И какой талантливый.
– Горе от ума, – говорю я.
Я чувствую, как грудь Себастиана трясется от тихого смеха.
– Так и есть, – говорит он. – Но в конце концов… когда нам удавалось помешать ему сделать то, чего он хочет?
– Никогда, – отвечаю я.
– Он боевой, как ты. Умный, как ты. Если бы я хотел обычного сына с обычной жизнью… – ухмыляется Себастиан. – Я бы женился на любой другой девушке, которая была готова.
Я фыркаю, качая головой.
– Вспоминаешь золотые деньки?
Он нежно целует меня в губы.
– У меня был всего один золотой день. День, когда я встретил тебя.
Я пришла сюда с твердым намерением не поддаваться на утешения. И все же меня успокаивают против моей воли. Я не чувствую ничего, кроме умиротворения, когда Себастиан обнимает меня.
– Вот бы жизнь всегда была простой, – говорю я.
Себастиан целует меня снова.
– Будь так, это была бы не наша жизнь, – говорит он.