А в этом году захотелось. Посмотреть в зеркало и увидеть не праздник вокруг себя, а себя в этом празднике. Стать его частью. Сделать тысячу селфи и никуда их не запостить. Смотреть новогодние фильмы, любуясь размытым отражением в стеклянной дверце шкафа.
И я купила себе красную атласную новогоднюю пижаму. Недорогая, но аккуратная, с забавными вышитыми елочками, пижама словно сошла с рекламного плаката фотографа. В таких обычно позируют на фоне роскошных елок, сжимая в руках фальшивые коробки с подарками. В таких пьют какао с маршмеллоу.
Я собиралась встречать в ней Новый год, но сейчас испытываю непреодолимое желание надеть. И вовсе это не потому, что у нас ночует Лукин. И не потому, что утром мне придется столкнуться с ним на кухне, а может, и пойти вместе в школу. Лукин здесь совершенно ни при чем. Он невоспитанный, наглый, заносчивый и пафосный. Я просто устала и хочу праздника. Эта неделя последняя, в пятницу – концерт, затем выходные и два дня до Нового года! Там и спор закончится. Если группа выступит, то моей победой, определенно!
Только вот какой приз в этом соревновании? Публичные извинения Лукина, его раскаяние (неискреннее, надо заметить) и… что?
«“Магия кофе” будет приносить прибыль», – отвечаю я сама себе.
Даже если мне не разрешат в ней работать до конца учебного года, у кофейни есть все шансы выжить.
В голове слишком много мыслей.
Травля под постами от подписчиков Мег.
Таинственный незнакомец у крыльца школы, назвавшийся отцом Лукина.
Тыквенно-пряный парень.
Грядущий концерт.
Ритка и ее обиды.
Лукин, о чем-то беседующий с бабушкой на кухне.
И еще тысяча каких-то воспоминаний, надежд, сомнений и страхов! Это одна из тех ночей, когда уснуть совсем не выходит. Несколько часов я бессмысленно ворочаюсь в постели, потом еще час играю в дурацкую игру на телефоне. Потом понимаю, что страшно хочется пить.
Я вслушиваюсь в тишину квартиры. Кажется, разговор давно закончился. Бабушка и Андрей ушли спать. Интересно, где она его положила? У нас есть надувной матрас, который мы обычно кладем в гостиной, если приезжает бабушкина двоюродная сестра. А может, ба уступила гостю свой диван? Хотя нет, это уж вряд ли.
Наконец я решаюсь тенью проскользнуть на кухню, налить немного воды и вернуться к себе. Никто ничего не увидит и не услышит, я знаю квартиру как свои пять пальцев и даже не стану включать свет.
Затаив дыхание, я приоткрываю дверь, убеждаюсь, что все спят, и тихонько крадусь на кухню.
А потом наступаю на что-то мягкое, не удерживаюсь на ногах и падаю прямо на Лукина, развалившегося на матрасе на полу возле стола.
– Тыква? – сонным шепотом спрашивает он. – Ты специально на меня упала?
– Да, полночи с духом собиралась.
Я радуюсь, что в кухне темно и не видно, как я покраснела.
Андрей очень теплый и твердый. Лежать на нем не слишком-то удобно, особенно чувствуя, как его ладонь по-хозяйски покоится у меня на пояснице. Типа все как задумывалось. Упала, лежу, а он придерживает – чтобы еще раз не упала.
– Может, ты меня отпустишь?
– А ты зачем пришла?
– Воды попить! Откуда я знала, что бабушка тебя положит здесь?
– А где она должна была меня положить? С тобой или с собой?
– На коврике у двери! Пусти уже, сейчас ба на шум придет, увидит – и будешь спать на скамейке у подъезда.
– Хватит ворчать. У тебя бабушка и то не такая занудная, – бурчит Лукин, но все же меня выпускает.
Пошатываясь, я поднимаюсь и одергиваю рубашку. Наливаю в стакан воды из фильтра и…
– Тыква! – шипит Лукин, которому я снова наступила на живот. – Ты что, не видишь, куда идешь?
– Не вижу! Темно вообще-то!
– Так включи свет!
– Бабушка проснется. И неизвестно, кому вломит. Мне за то, что тебя разбудила, или тебе за то, что деточку облапал.
– Чего-о-о?
– Того! Лежи молча и спи!
Лукин отворачивается с забавным возмущенным сопением. В небольшой кухне высокий парень едва помещается, и мне его даже жалко. Хотя какой смысл жалеть того, кто чуть что огрызается и издевается? Нет, кто бы ни был тыквенно-пряным парнем, это точно не Андрей.
Я уже собираюсь выйти из кухни и вернуться в постель, как невидимая сила заставляет меня остановиться. Что-то словно не дает вот так молча уйти, оставив Андрея угрюмо лежать между столом и духовкой.
– Ты как? – спрашиваю я. – Сильно паршиво?
Проходит много времени, прежде чем Андрей решает ответить.
– Не знаю. – От тоски и усталости в голосе сжимается сердце. – Он правда мой отец.
– Я поняла. Если не хочешь, можешь не рассказывать.
Но Андрей молча пододвигается на матрасе, и я сажусь рядом. По полу немного тянет холодом, поэтому мы кутаемся в одно одеяло. И хоть от непривычной близости мне ужасно неуютно, я не могу пошевелиться, вслушиваясь в тихий размеренный голос. Даже не знала, что Андрей умеет так говорить.
– Они с мамой разошлись, когда мне было десять. Мама его бросила. Он изменял ей, игнорировал, даже будто злился, что весь наш достаток обеспечен ее родителями. Когда шел развод, отец возмущался, что его лишают сына. А как только получил свидетельство, исчез. Не выходил на связь, не писал, не звонил. Маме было тяжело, мы переехали. И она встретила дядю Мишу. Долго скрывала, но однажды все-таки нас познакомила. Хороший мужик. Отвел меня на разговор и спросил, не против ли я буду, если они с мамой будут жить вместе. Я был не против. Так и жили. Потом была авария, со мной долго думали, что делать. Они знали, что где-то есть отец, но не смогли его найти. Отправили к тете Маше.
– А теперь он объявился, – вздыхаю я.
– Ага. Говорит, не знал. Был за границей, не слышал про аварию. От обязанностей не отказывается, предлагает переехать к нему.
– А ты злишься?
Андрей пожимает плечами.
– Конечно. Кто бы не злился? Его столько лет не было. Посторонний мужик какой-то. У него новая семья. Зачем я им там?
– А из дома зачем ушел? Мария Январовна заставляла общаться?
– Ага. Она считает, я должен простить его. Потому что «этожеотец». – Он забавно передразнивает тетю. – Притащила его домой и устроила чаепитие. И я свалил. Несовершеннолетних не селят в гостиницы без родителей, я собирался переночевать на вокзале, но наткнулся на твою бабушку, и шансов ускользнуть просто не было.
– Да, – улыбаюсь я, – если ба решила причинять добро и наносить радость, то проще смириться. Я думаю, Мария Январовна просто хочет, чтобы у тебя были родные.
– Не в этом дело. – Лукин мотает головой, и светлые пряди падают ему на глаза.
Я отчаянно борюсь с искушением поправить ему волосы.
– Ее можно понять. Навязали взрослого парня. Заставили воспитывать. Бросить совесть не позволяет, а оставить вроде как не нужен.
У меня екает сердце. В темноте я не вижу Андрея, но даже в голосе чувствую страшную тоску, смешанную со смирением. Мне сложно понять его чувства, я всегда была любимым ребенком. Да, сироткой, но ба давала мне любви за всю семью сразу. Каково это, вдруг оказаться везде лишним, я не имею ни малейшего понятия. И оттого Андрея еще жальче.
– Мария Январовна любит тебя.
– Любит. Но любить не равно взять на попечение. Она жила себе без забот, приглядывала за кофейней, наслаждалась законной пенсией. И тут появился я. Да, в деньгах нужды нет, я ее не объедаю. Но тетя Маша не может мне позволить жить отдельно, а в ее квартире я ее явно стесняю и напрягаю.
– Ты поедешь к отцу?
Я почему-то этого боюсь.
Стыдно признаться, но мысль, что Лукин вот так возьмет и уедет, пугает до дрожи. Он уедет, а мне останутся осиротевшая «Магия кофе» и обиженная Рита, обвиняющая меня во всех грехах.
– Постараюсь дотянуть до совершеннолетия. Потом сниму квартиру. Доучусь и поеду поступать. Единственный нормальный вариант.
– Хочешь, я спрошу ба, можно ли тебе пожить у нас?
– Она со мной уже провела воспитательную беседу. Придется вернуться к тете Маше, иначе у нее будут проблемы с опекой. Но спасибо за предложение. Буду помнить твою доброту вечно.
Я несильно тыкаю его в бок.
Понятия не имею, что говорить в таких случаях. Все серьезные разговоры в моей жизни происходили с бабушкой и в основном касались каких-то абстрактных вещей. Нехватки денег, вреда наркотиков, важности оценок. Если вдуматься, бабушка никогда не показывала слабость. Не жаловалась на здоровье, на тяжелую жизнь, не переживала из-за денег и никоим образом не давала понять, что я для нее обуза. У меня было самое обычное счастливое детство.
– Все будет хорошо, – вздыхаю я. – Скоро школа закончится. Можно будет уехать.
– Хочешь отсюда уехать?
– Наверное. Надо же как-то учиться.
– А кофейня?
– Она же не моя. Я там – временный сотрудник. Которого легко уволить одним движением. Нужно искать что-то свое.
– А что?
– Пока не знаю.
В одеяле тепло и уютно. Я прислоняюсь к плечу Андрея, лишь на секунду закрыв глаза, и понимаю, что проваливаюсь в сон. Попытка подняться и уйти в комнату не увенчивается успехом. Не помню, как мы делим одеяло и матрас, помню только, что получается это интуитивно быстро и удобно.
Ну а наутро нас находит бабушка.
– Да-а-а… Пусти козла в огород.
– Я ничего не делал!
– Ба, – я морщусь, – не ругай его. Это я пришла пытать, почему Андрей у нас остался. И уснула.
– Да, я так и подумала, – мрачно отвечает бабушка. – Будь добра, Альбина, поднимись и иди досыпать в свою комнату. Андрей, ты можешь подремать на диване в зале, пока я делаю завтрак. Твоя тетя уже звонила, просит тебя подойти для разговора.
– У нас школа, – зеваю я.
– Нет у вас школы, на улице минус тридцать. Актировка.
– Ура-а-а! – сонно, но радостно кричу я.
Потом все же заставляю себя подняться и плетусь в ванную.
– Ба, а где мои сапоги, которые похожи на валенки?
– Зачем тебе? Куда собралась?
– На работу. У Игоря зачетная неделя, просил подменять его по возможности. К тому же у нас скоро концерт, мне надо подготовиться.