– Да я тут неподалёку была. Заметила тебя, решила поздороваться.
– А-а-а, – протянул он. – Ты как-то необычно выглядишь. У тебя новое тело?
– Да, – она жеманно взмахнула ресницами. – Как тебе?
– Ну, непривычно. Но очень даже красиво. Очень.
Иридис сейчас предстала в облике полненькой, пышногрудой и, тем не менее, миниатюрной блондинки с бледной фарфоровой кожей. Волосы были отстрижены до линии подбородка и завиты, образуя у неё на голове некое подобие шапочки.
– Надоело мне костями греметь, захотелось стать помягче, что ли. Мне кажется, эта форма более женственна и лучше отражает мою суть.
– Ири, поверь мне, любая твоя форма лишь подчеркнёт твою женственность, иначе и быть не может.
И это было чистой правдой. Арктус придерживался мнения, что души, и Смотрители в том числе, не имеют определённого пола, мужское и женское начала присутствуют в них в равной степени, и только обретая физическую форму, душа выбирает, какое начало ей ближе. Но Иридис была исключением. Даже когда она сбрасывала тело и пребывала в облике светящегося вихря, она всё равно была женщиной.
– Льстец! – засмеялась Иридис и её смех разлился звоном сотни серебряных колокольчиков.
Успокоившись, она на время затихла, и Арктус тоже не спешил прерывать молчание, нарушаемое только шумом прибоя.
– Ты какой-то напряжённый, – заметила вдруг Иридис. – От тебя разит беспокойством.
– Пожалуй, ты права, – не стал препираться Арктус.
– Почему? – участливо поинтересовалась она.
Арктус медлил с ответом, решая, стоит ли озвучивать Иридис истинные причины своей разбитости или ограничиться какой-нибудь общей фразой. Потом желание услышать другую точку зрения, кроме своей собственной, пересилило. В конце концов, если он не мог найти ответов в себе, стоило хотя бы попытаться поискать их вовне.
– Я всё думаю о суде над Мятежником.
– А что о нём думать, столько времени прошло? – фыркнула Иридис. – Знай себе, чти заповедь, и ничего подобного тебе не грозит.
– Не в этом смысле. Я думаю о том, что сделала Аэтернитас, – пояснил Арктус. – Почему она это сделала?
– Потому что поняла, что натворила, поддавшись на удочку этого безумца, Максимуса, и не смогла себе этого простить. Эфоры же объяснили.
– А сама ты что думаешь?
– Мне достаточно объяснения эфоров. Я не думаю о всяких ужасах, Арктус. Мироздание полно прекрасного, а ты хочешь, чтобы я забивала своё сознание мыслями о безумцах, что сами обеспечили себе столь ужасный конец? Вот ещё! – Иридис тряхнула головой, откидывая с лица выбившуюся из причёски прядь.
– Да, мироздание полно прекрасного, – подтвердил Арктус и, не сумев сдержать зревший внутри порыв, добавил, – Этра тоже был прекрасен.
– Как и тысячи других миров. До него и после. Миры рождаются и умирают, так всегда было. Что тебя так тревожит?
– То, что мы просто на это смотрим! – выпалил Арктус.
Иридис изменилась в лице.
– Такова воля Творца, Арктус! Его заповедь!
– Они шагнули в Великую Бездну, но не раскаялись. Почему? Может мы чего-то не знаем? Может есть что-то большее, нежели чем заповедь и эфоры, что-то, перед чем меркнет даже развоплощение?
– Аэтернитас раскаялась, – возразила Иридис. – Она сама об этом сказала. А Максимус, что с него взять? Он всегда был отщепенец.
– Да нет же, Ири! Она обманула их. Аэтернитас обвела вокруг пальца Совет эфората, чтобы добраться до Максимуса, чтобы мы увидели то, что увидели.
– Эфоров нельзя обмануть.
– Аэтернитас удалось. Эти двое умерли, чтобы мы задумались.
– Эти двое умерли, – отрезала Иридис. – Нарушили заповедь и поплатились за это. Я не хочу о них больше говорить, Арктус. Это дела давно минувших дней. И вообще мне пора, – Иридис засуетилась, открывая себе портал, – я же говорила, я только поздороваться.
– Да, конечно, Иридис, до встречи! – пробормотал Арктус, потеряв к собеседнице всякий интерес.
В разговоре с ней Арктус смог сформулировать причины своего беспокойства, а большего ему сейчас и не было нужно.
Глава семнадцатаяПризрачный клинок
Они здесь! Проклятая девица со своими дружками здесь!
Сперва Натлика не поверила своим глазам, когда, выглянув в окно, увидела на горняцкой тропе три знакомые фигуры. Подумала, что бредит, что воображение играет с ней и показывает мороки. Троица проклятых осталась в Тихом лесу, окружённая кровопийцами-гианами, что перебили людей Натлики. Даже если проклятые отбились от гиан и выжили, они никак не могли оказаться здесь, в Черногорье, так быстро! Натлику привела домой сила тёмной породы, а они как здесь оказались? Не может у них быть столько Силы, чтобы открыть тайную тропу. Или может?
Натлика с содроганием вспомнила удар проклятой девицы, который едва не выдернул душу Натлики из тела и не отправил её за последний предел. Под маской этого хрупкого создания пряталось чудовище, и сила его была чудовищной. Скверна плескалась в ней. Может, она и тропу открыть способна, чтоб её? Если даже щит, питаемый рудой, смогла разрушить.
Дженго, тварь, сказал им, где искать её! Надо было вырвать ему язык прежде, чем уходить. Хотя, пусть будет так. Так даже лучше. Было малодушием сбежать из Тихого леса, так и не увидев, как странные глаза этой девицы закроются навсегда. Натлика окунулась в скверну ради того, чтобы уничтожить её, а сама испугалась в решающий момент и бросилась спасать свою жизнь. Это могло бы стать непоправимой ошибкой, но повезло. Хорошо, что они здесь, просто прекрасно.
Плохо только, что она не успела добраться до пещеры и взять руды. Ни в доме, ни в кузнице не было ни кусочка. Когда Натлика уходила с Дженго, она снесла все свои запасы в пещеру и запечатала вход, чтобы никто не добрался до руды в её отсутствие. А теперь, получается, не могла до неё добраться сама, а то, что у неё было при себе – всё сгорело в битве в лесу, да при открытии тропы. Но ничего, хоть она и слаба сейчас, она справится и без проклятой руды. Она справится, иначе и быть не может. Всё было зря, если она сейчас не одолеет эту троицу.
Проклятые суетились, что-то обсуждали, наводили щиты, всё никак не решаясь подойти к дому ближе. Натлика не стала ждать, она уже знала, что ей делать дальше.
Скверна заполнила её от кончиков пальцев до кончиков волос. Кожа покрылась испариной, подкатила дурнота, под ложечкой засосало, по телу прошла дрожь омерзения. Натлика сосредоточилась на этих ощущениях и сплела из них основу для создаваемого незримого клинка. Слезы, пролитые по Ивону, обернулись ядом и легли следующим слоем. Огонь, что бежал по жилам и терзал её, закалил лезвие. Натлика знала в этом толк – никакой щит не спасёт от клинка, который она выковала в пламени собственной боли. Она прикрыла глаза, явственно увидела, как он пронзает проклятую Альбу насквозь, как разрывает белую кожу, забирая жизнь этого чудовища, и метнула клинок, жаждущий крови.
Не увидеть, не почувствовать, не укрыться, не спастись.
Клинок нашёл цель. Натлика открыла глаза и зарычала от бешенства.
Один из мужчин, тот, что пытался ломать щит Натлики в Тихом лесу, закрыл девчонку собой и принял удар призрачного клинка. Времени гадать, как ему удалось среагировать, не оставалось. Второй лихорадочно осматривался и готовился к бою.
Альба была невредима.
Натлика решила использовать последнюю возможность, выскочила из дома и рванулась к пещере. Ей нужна была руда, своих сил больше не было, на клинок она потратила все.
Альба бросилась к Сергосу.
Кровь заливала рубаху, хотя он упал всего несколько мгновений назад. Бок был будто бы рассечён огромным зазубренным клинком. Марис швырялся заклятьями и что-то кричал, но из всего Альба разобрала только брошенное уже на бегу: «Останься с ним!»
Будто бы она могла не остаться.
Сергос был без сознания. По лицу разлилась мертвенная бледность, а дыхание было прерывистым и очень слабым. Альбе даже в какой-то момент показалось, что он не дышит совсем. Глаза защипало, горло перехватило, а руки предательски задрожали.
«Прекрати! Прекрати!» – Альба залепила себе пощёчину. «Остановить кровь! Остановить кровь, пока она у него ещё осталась!»
Она разорвала рубаху до конца, освобождая рану. Края раны были горячими, а сама она стремительно заполнялась гноем. Заклятие, сразившее Сергоса, не знало пощады и высасывало из него жизнь.
Альба зажмурилась, чтобы смотреть не глазами, и потянулась к ране. От неё во все стороны по телу Сергоса бежали мелкие зеленоватые змейки, жалящие и разносящие заразу. Недолго думая, Альба выжгла их Силой и заскрежетала зубами от отдачи. Змейки были непросты и брали цену за свою жизнь. Но рана очищалась, а уж остальное Альба как-нибудь переживёт. Когда с гнойными змейками было покончено, она принялась сращивать рану край в край. Рана сопротивлялась, края всё норовили расползтись и вновь дать волю кровотечению, но Альба держала крепко, постоянно вливая новые порции Силы в своё исцеляющее заклятие.
Наконец, кровь остановилась, а место зияющей раны занял свежий розовый широкий шрам. Альба перевела дух, а в следующее мгновение удушье волнения снова сдавило ей горло. Бледность не сходила с лица Сергоса, его дыхание будто бы стало ещё слабее. Губы князя приобрели синюшный оттенок, вена на шее едва билась. Глаза Альбы обожгло всё-таки пролившимися слезами.
«Ты не умрёшь, князь! Слышишь? Ты не умрёшь!»
Альба понимала, что Сергос её не слышит, но звук её голоса успокоил и придал сил ей самой. Она положила руку на грудь Сергоса и сделала то, что отец строго-настрого запрещал ей когда-либо делать, грозя всем, чем только возможно.
Она делилась с Сергосом своей жизненной силой, в обход заклятий и формул, просто черпая из себя и отдавая человеку, вдруг ставшему невероятно важным, своё тепло. Это было опасно, стоит упустить момент, отдать хоть одну лишнюю каплю, и душа перейдёт за последний предел, вернуться из-за которого никому не под силу. Но возможность собственного перехода пугала Альбу сейчас гораздо меньше, чем то, что последний переход совершит Сергос, поэтому она не волновалась, что отдаст слишком много.