-Да ну нахер. – Отмахнулся он от собственных мыслей. – Просто красиво.
Однако никогда не стоит забывать, что такое первозданная красота - что она такое по-настоящему. Бенгальский тигр, тоже очень красив. Даже прекрасен. Но попробуешь его погладить, и руку откусит до самой задницы. Такова эта красота – она с клыками и вечно хочет жрать. Сегодня, ему довелось лично в том убедиться.
Лёха не сразу заметил, что картина просеки, укутанной в снежный саван, изменилась и на него теперь кто-то внимательно смотрит. Моргнул, выдохнул струйку дыма.
-Привет. – Глупо улыбнувшись, сказал он и тут же ощутил, как по спине бежит струйка пота.
-Ррр. – Сказал новый знакомый, оттопырив верхнюю губу. Там клыки. Белые-белые. А ещё язык красный, вон, как у змеи вырвался на волю и совсем не как у змеи, плотоядно облизнул переднюю часть морды. А глазки какие! Загляденье! В такие моменты, сразу начинаешь чувствовать всю приветливость и материнскую заботу Природы. Ничего тут ведь не поделаешь – подопечные эти часто хотят кушать, а многие из них, кушают только мясо. Так что хочешь, не хочешь, а приходится кого-то и кому-то скармливать…
-Не надо. – Едва слышно сказал Лёха, медленно отступая назад. Спиной повернуться к серому бандиту, весом с небольшого телёнка, он не рискнул. Собаки вот, страх чуют и мнутся в нерешительности, только если ты смотришь прямо на них. Но повернулся спиной – сразу кидается в атаку. А волк, это же тоже почти что собака…, как бы штаны не намочить. Вот зря в туалет не сходил, вот зря, напрасно совершенно, он досюда дотерпел…, волк аккуратно переступил лапами, глаза внимательно, оценивающе разглядывают двуногое мясо. Кажется, он не совсем уверен, что эта пища, достаточно вкусна и калорийна.
Лёха продолжал медленно пятиться, выкинув сигарету. И впервые за многие месяцы, он мечтал только об одном – что бы охранник на вышке проснулся и взялся за свой треклятый пулемёт. Любопытные у жизни бывают сюрпризы…, слева, из-за дерева, неторопливо выскользнула ещё одна серая фигура. Поменьше, как собака совсем…, а клыки, почему-то, гораздо длиннее, чем у первого. А вон справа, мягко ступая, идёт такая же пушистая радость, у неё тоже клыки есть, но они не особо длинные, не шибко даже острыми смотрятся.
Однако страшно стало так, что чуть не сходил в туалет прямо там, где стоял.
Лёха вдруг понял, что пока ворон считал, волки определили его как глупого оленя, который не умеет нюхать хорошо и глухой как пень. Посему сразу перешли к заключительному аккорду своей охоты – обошли со всех сторон и теперь вот-вот кинутся к уже накрытому столу.
А главное блюдо, на том столе, это вот он, Лёха…
Он не выдержал напряжения, повернулся и со всех ног ринулся прочь, попутно крича так, что слегка оглох от собственного воя. Волки издали довольно рычание и ринулись в атаку.
Когда пулемёт замолк, а на снегу не осталось ничего – умные звери рванули в лес сразу как услышали гром выстрелов, похоже, не в первый раз они охотились в районе вырубки…, в общем, когда пулемёт замолк, охранник сказал громко:
-По сторонам смотрите уёбки. Зима холодная, жрать им нечего. Вот и ходют, ищут барашка пожирнее. Повезло тебе придурок, отошёл бы чуть дальше, или было бы их на два больше – пиздец тебе, не успел бы из-под огня уйти. – Вертухай шмыгнул носом, постучал пальцем по радару пулемёта. – Вот сука…, сдох нахуй гнида штопанная…, в общем, - он снова глянул вниз, на Лёху, радостно обнимавшего опору вышки – сейчас он готов был её расцеловать, вместе с охранником и его пулемётом. – В общем, начали б тебя жрать, я б патроны тратить зря не стал. На всякое говно отчётный боезапас и так-то тратить в падлу, а если уж говно, то дохлое, так и вовсе нахер оно не надо.
Но Лёха всё равно не огорчился и даже поблагодарил за спасение, слегка заикаясь – хорошее воображение уже на пятый раз успело нарисовать ему альтернативный вариант, где охранник не проснулся. Там его ели. Живьём. И не всегда начинали они с того, что бы перегрызть ему глотку.
С того случая, очарование дикой природой, слегка поутихло, но не исчезло совсем.
Собственно, именно что «слегка». Он больше не поступал так опрометчиво, но и не смог отделаться от замирания сердца, когда взгляд выхватывал очередной безумно красивый образ дикого леса. Всё-таки, это кусочек свободы, олицетворявший всё, то прекрасное, что по идеи, должны бы были олицетворять облагороженные людьми земли…, облагороженные. После таких образов, как та просека, до появления волков, конечно - вот после них, всегда казалось, что люди не просто не «облагородили», а и вовсе изгадили самое прекрасное, что только было у них – этот чудесный первозданный мир…
А может быть, всё дело лишь в том, что лес свободен. Ему не ставили меток, он не находился под конвоем и ему не указывали как жить и что делать. Может, он просто олицетворяет свободу и когда, точнее, если вдруг, Лёха окажется на свободе, наверное, всё очарование исчезнет, и дикий мир станет таким же, каким был и раньше – вообще не интересно, что там и как.
Охранник не зря сказал о холодной зиме. Первые заморозки, вынудившие волков начать искать пищу в лице двуногих пришельцев, последними не стали. Он не знал, сколько морозу ударило в тот или иной день – в тот год, в канве идеологии лагеря «Дружба», было решено лишить заключённых всякой возможности узнавать, сколько градусов за стеной барака. Видимо, начальство смущало и беспокоило, что нерадивы заключённые, плохо работают, когда за окном минус 50-ть и ниже. Поэтому, приняли единственно возможное для них решение – ведь они на пути исправления тяжким, честным трудом. Зачем мешать людям, исправляться? Так что отныне, определять, сколько на улице морозу, они могли только по тому, как быстро белеют носы и уши. Да ещё от блатных, когда те снисходили до простых смертных, объявляя им, что сегодня минус 55-ть и поаккуратнее там, но не шибко – норму на блатных, сделать надо обязательно, нет ничего в их жизни важнее, чем обеспечить норму тех, кто весь день торчит в тёплом бараке.
В итоге, сезон стал урожайным.
Для морга.
К концу зимы, в зоне умерло больше двадцати человек, в основном из тех, кто встречал здесь свою первую зиму. Они умирали от воспаления лёгких, или чего-то подобного. Нельзя потеть слишком сильно, когда от мороза белеют уши. Как только остынешь, будучи весь в поту - ты уже покойник. Конечно, если медицинская помощь подоспеет вовремя и у тебя здоровье хотя бы категории «С»…, но тут медицинская помощь поспевала в основном ко времени вскрытия. Такая уж политика партии, ничего не поделаешь.
Зима, в общем-то, хорошее время. Норма снижается, рабочий день чуть короче, время на сон, чуть больше даётся, утренний завтрак становится обильнее, в бараке включают отопление, которое осенью, несмотря на уже приличный холод, почему-то, не положено…
Но только полный идиот, мог зимой решиться на то, на что решился Лёха. Он это понял, когда было слишком поздно что-либо менять. И как вообще дошёл до того, что нужно действовать именно сейчас? Морозы стояли такие, что он поражался, почему ещё не помер и как этот ватный тулупчик, в принципе способен сохранять в нём остатки тепла.
Тогда он уже знал достаточно много, начал разбираться получше в местном жаргоне, привык к окружению и вполне влился в местную жизнь.
И решил, что пора двигаться дальше, в той реальности, что его окружает, раз уж никакой другой, для него больше не будет. Жутко надоело ему махать топором.
Он сделал первый шаг на пути повышения собственного авторитета.
А потом сотни раз сам себя проклял, догадавшись, что лучше было сделать это летом.
Лёха поступил, как делали не раз до него – отказался от работы. Прямо на построении. Последовала команда, поток людей потянулся к воротам. А он отошёл в сторону и замер там.
-Чё такое? – Проворчал охранник, обычно следовавший в хвосте колонны.
-В падлу мне. Надоело. – Ответил Лёха, демонстративно зевнув. – Устал я работать.
Охранник пожал плечами, мол, дело ваше. Сделал знак рукой охранникам, стоявшим у одного из бараков. Те бегом к ним. Ствол автомата тыкается в спину, указывая направление, и в полном молчании, вполне рутинно, ведут его за административную часть – там как раз карцер и находился. Когда с площади сошли, печально взвыл зимний ветер, в лицо бросило ворох мелких, острых снежинок. Все трое прикрыли лица рукавами.
-Слышал, как ветер завыл? – Сказал один из охранников, когда снежная крупа перестала лететь прямо в лицо. Второй охранник кивнул. – По нему плачет. Хана ему.
Лёха скептически хмыкнул…
Спустя два часа он ошеломлённо пялился на узкое оконце в железной двери и уже не тянуло его на скептицизм вообще никак. В спину дунуло ледяным ветром. Лёха поёжился, сместился в угол. Теперь дует в лицо. Нос мёрзнет. И ноги. А ещё руки и живот. Про спину можно и не говорить. К стене не стоит прижиматься. Она каменная, не оштукатурена даже и покрыта тонким слоем ледяных потёков. Из узкого окошка под потолком, тянет ледяным ветром, иногда туда бросает снежные крупинки. С противоположного угла, из щелей в стене, почему-то, капает вода. Она тут же замерзает, можно даже наблюдать этот процесс – чем он собственно и занимался после, чтоб не свихнуться окончательно. Промёрз до костей практически сразу, впервые же полчаса. Он как-то не ожидал, что ватник у него отберут. Как не ожидал и того, что тут из отопления, маленькая батарея в углу, которая едва-едва грела. Что бы ощутить её тепло, нужно было прижаться к ней всем телом. Но размеры батареи и ребристая форма, не позволяли обхватить тёплую поверхность иначе как руками или ступнями ног. Да и так, тепло чувствует лишь чуть-чуть. Больше всего мёрзли руки, он держался ими за батарею, потом прижимался к ней спиной, потом животом, а когда ноги чувствовать перестал, снял сапог и сунул ступни между рёбер батареи. Ноги согрелись. Всё что выше только что инеем не покрылось. Тогда он и подумал, что лучше бы сегодня пошёл работать, лучше дождался бы лета, прежде чем совершать такой шаг как отказ от работы. Летом-то тут, наверняка, теплее будет…