-Постараюсь. – Прохрипел он простуженным басом.
-Да, Малой, - уже с прохода, сказал Худой, - что опять в сучью хату кинут – не понтуйся, таких на «Дружбе» нет, это наша зона. Здесь закон правит. Настоящий закон, а не бумажный.
Худой ушёл, а Лёха ощутил, как снова проваливается в сон.
После он пытался вспомнить, что происходило в камере, но, почему-то, воспоминания неизменно выводили его на картины вечного ворчания Старого, отчего-то, в такие моменты частенько вспоминался тренер, зал, эти два придурка, Васька с Маринкой…, Маринка симпатичная всё-таки…, может потому и вспоминаются именно они? Потому что соскучился по жизни нормальной, по женщинам, потому что не хочет он помнить эти мёрзлые стены карцера и вообще всё, что окружает его сейчас? Прячется в приятных воспоминаниях и фантазиях, чтобы не свихнуться от той реальности, что окружает его сейчас. Что ж, вполне похоже на правду.
Когда оклемался и мог бы выйти на работу, он даже не поднялся с постели. В барак зашёл охранник. Встал у койки. Закурил. Протянул ему сигарету, спички.
-Ну, чё? – Спросил охранник, скурив полсигареты.
-Не начальник, давайте там уж сами, у меня на топор, аллергия образовалась. Я даже думаю, что это как-то связано с взрывом эпидемиологической ситуации в Габоне.
-С эписими…, чё за хрень ты несёшь? – Зло буркнул охранник. Лёха выпустил в потолок колечко дыма. – Короче, в отрицалы пишешься?
-Ну, как бы да. А что, набор в отрицалы приостановили, мест больше нет?
-Гы. – Охранник потушил сигарету носком ботинка и кивком показал на дверь. Лёха соскочил с кровати, накинул ватник и двинулся на выход.
Спустя полчаса, он снова смотрел на обледеневшие стены карцера.
Однако в этот раз, когда зубы начали стучать, дверь открылась.
-От братвы тебе. – Сказал охранник, бросив в камеру ватник и полный пакет.
Ватник Лёха накинул тут же, с пакетом разбирался дольше.
И был несколько удивлён, выудив оттуда бутылку водки, рюмку, булку хлеба, кусок колбасы и пачку саморазогревающегося супа. Такой благодарности и такого удивления как в тот раз, Лёха прежде не испытывал. Однако их быстро сменило благодушное, почти радостное настроение, а затем и удовлетворение – он выбрал верный путь и двигается туда, куда и хотел попасть на данный момент. В будущем, освоившись, он двинется дальше. А там ещё дальше – пока не окажется на самом верху. Вот за это он и выпил большую часть бутылки.
С посылкой от братвы, холодный карцер, не показался таким уж страшным местом. В обще, этот поход в карцер, оставил большей частью приятные воспоминания. Ибо длился он недолго, а водку подкидывали каждый день. Разве что, головная боль с похмелья донимала. Минут сорок с пробуждения. Потом приезжает новая бутылочка, похмелился и всё опять в розовых тонах, а мир становится куда приветливее и светлее. В зоне тоже можно жить – просто надо знать как.
Впрочем, когда вернулся в барак, пришлось слегка сбавить обороты.
-Бригадиром будешь. – Хлопнув его по плечу, сказал Худой. – У нас как раз вакансия появилась. Прежний стучать намылился, ему случайно бревно на голову упало, гы.
-Бригадиром? – Удивлённо моргая, сказал Лёха.
-А ты думал? – Тем же тоном ответил Худой. – Два раза жопу поморозил и уже на теме? Не братан, так дела не делаются. Да если б братуха не статья, не вальнул бы ты мусорёнка и суку – ты и сейчас бы не двинулся ни куда, только обратно в карцер. Сечёшь тему? Не всё так просто братан. Не опускай рук, оставайся таким же отмороженным пацаном и всё будет. Ну, бывай.
Что ж…, первая ступенька. Он думал, что взобрался по лестнице. Но это лишь первая ступень.
А разве бывает по-другому?
Утром следующего дня, он отправился на работу, в качестве бригадира.
Новые обязанности, Лёха выполнял без всякого энтузиазма. Даже стал скучать по топору. Всё-таки, с ним было как-то проще – время тянулось быстрее, находиться на морозе, было гораздо теплее, а тут…, чем заниматься-то? Указания раздал, назначил, кто что делает и слоняешься без дела…, когда первое дерево рухнуло, и кто-то истошно завопил, активно шурша ветками, Лёха сообразил, что его новая работа не только в том заключается. Побежал к дереву, протянул руку помощи – все стоят, смотрят, лениво так, ну, понятно, это они активно сочувствуют пострадавшему. Вон, Бубба только что вытащил сигарету, зевнул, прикурил, почесал причинное место, снова наблюдает за местом трагического происшествия. В общем, шок их захватил по полной программе, не осталось ни одного безучастного! Даже тот мужик, с косоглазием, вон, у дерева присел, вот даже он был просто сражён несчастьем сим! Именно поэтому он храпел с тревожной интонацией, а не с этой отвратительной, пофигистской, которая очень ярко говорит о потерянности человека, для общественно-полезных работ.
Дотянуться не смог, поэтому сменил положение. Дерево просело, внизу что-то захрустело, пострадавший захрипел, и наступила тишина.
Лёха смущённо кашлянув, убрал ногу со ствола дерева. Оглянулся. Развёл руками.
-Ветки очистить надо. – Сказал кто-то.
-Ага, а то не оттащим мы бревно это. – Заметил ещё кто-то.
Все согласно кивать стали. О пострадавшем, ни словом – шок это просто, а на самом деле, все они ужасно переживали за судьбу бедолаги, раздавленного древесным стволом.
Лёха отошёл в сторону, поскрёб затылок руками. Потом пожал плечами и раздал ценные указания. Когда бревно подняли и понесли к груде таких же, где другая бригада занималась более детальной очисткой ствола и его распилкой на куски, при помощи новейших передовых технологий (ручки двуручной пилы, у них были обмотаны нейлоновой лентой, а не обычной изоляцией как у трёх других таких же). Так вот, когда его подняли, павший в процессе работ заключённый, был бережно поднят за ноги и оттащен к тем же брёвнам. В процессе бережной переноски несчастного, голова у него застряла между двумя тонкими деревцами, что было не сразу замечено, так что до места донесли его со слегка удлинившейся шеей. Чему, конечно же, все сильно расстроились. И у них наступил новый шок, сопровождавшийся неадекватной реакцией.
Так бывает. Это защитная реакция организма такая…
-Гы-гы. Зырьте, у него шея терь тоньше хуя, гы-гы.
Ну, шок, холодно там, суровый край, все дела. Бывает, чего уж…
Вечером, к нему подошёл нервный молодой парень, с вечно бегающими глазками. Лёха узнал в нём одного из блатных рангом пониже, они выполняли поручения Худого и других уважаемых людей, но не работали в лесу.
-Ты это, Малой, короче, Папа недоволен в натуре. – Парень присел на кровать, и нервно облизнув губы, чем очень напомнил змею, добавил. – Ты не сечёшь Малой. Ты ж по бригадирской теме рулить должен, а ты по углам шкеришься. Не дело это короче. Ты давай братуха, не тупи, норму в натуре делать надо, без всякого кипеша. Врубаешься?
Лёха кивнул и парень поспешил вернуться обратно, в часть барака, оккупированную блатными…, вдруг подумалось, что следующая ступень – роль вот этой шестёрки, козырной, но всё же шестёрки. Есть ли возможность, как-то перепрыгнуть эту ступень? Или ему, однажды, придётся тоже вот так, по мелким поручениям бегать? Поручения ведь не только в передаче каких-либо слов и приказаний заключались. Иногда нужно было кому-то разбить лицо. Или проломить голову. Как случилось в конце зимы с парнем с нового этапа. Крупный, мускулистый мужик, с мордой в шрамах. Когда он зашёл в барак, даже блатные застыли на месте. От него прямо физически ощутимо веяло мощью, злобой и какой-то смертельной опасностью. Работать он не отказывался, но работал так из рук вон плохо, что в карцер всё равно угодил. Лучше работать, со временем, он не стал. Когда блатные шестёрки пообщались с ним на эту тему, он объявил, что:
-Кондор какой-то сраной урке ни в жизнь прислуживать не будет. Нужно что-то? Встал и сам сделал, всё, базар окончен. Вали отсюда, пока сам можешь.
Лёха не знал деталей, но Кондора долго никто не трогал. Даже охрана поутихла и в карцер за плохую работу его больше не отправляли. Возможно, о нём пытались что-то узнать. Среди блатных царило какое-то подозрительное оживление, некая возня, непонятная Лёхе. А совать свой нос в чужие дела, себе дороже. Он краем уха, да одним глазом следил за ситуацией, но когда наступила развязка и почему, Лёха не понял.
Однажды Кондор вернулся с перекура на улице, где-то за полчаса до отбоя. Такой же молчаливый, разделся, сел на кровать, сложил вещи на тумбочке, лёг на спину и мгновенно уснул.
А вот блатные шестёрки, все вместе ушедшие на улицу покурить, сразу после Кондора, обратно так и не вернулись. Пожав плечами спать лёг и Лёха, к тому моменту уже полбарака валялись без задних ног, хотя до отбоя оставалось ещё минут десять – ничто так не способствует здоровому сну, как изматывающая работа на пустой желудок и последующий ужин, пресыщенный калориями, сверх всяких разумных рамок.
Блатных, не вернувшихся с перекура, они увидели утром. Все пять штук, лежали на плацу, укрытые простынями. И выглядели они так, что Лёху и ещё полсотни заключённых передёрнуло разом - их словно из мясорубки вытащили. Кости торчат наружу, прорвав ватники. Тот, что лежал ближе к строю – Лёха мог и ошибаться, далеко всё-таки, но, кажется, его голову сплюснуло. Как шарик хлебный в пальцах смяли, в этакий эллипс, вот так и с головой парнишки приключилось.
Кондора забрали охранники, в карцер, а куда ж ещё? Только туда и могли…
Через четыре дня, Кондор лежал на плацу, там же, где чуть раньше лежали пятеро блатных, надо полагать, ставших его жертвами. Лёху поразила тогда эта картина – Кондор, даже мёртвый, внушал уважение и лёгкий страх. Словно гранитный голем и ты смотришь на него и молишься, чтобы не дай Бог, это чудище вдруг не ожило, потому что тогда, убежать ты вряд ли успеешь.
Во лбу у него сверкала дырка от пули, вероятно, пущенной в упор. Сложно было представить, что кто-то смог подойти к нему так близко, что бы выстрелить. Казалось, будь он даже в наручниках перед целым строем солдат и тогда никто не сможет его подстрелить. Вокруг раны виднелся непонятный след, словно пальцем, кружок нарисовали. Может, это были следы от выстрела в упор, а может, просто запёкшаяся кровь – он в этом не особо разбирался.