– Эй, барин, коней моих испугал!.. Садишься, что ль, али как? За гривенник! Никого в такое время не поймаешь везти. Смотри, все улицы пусты. Со мной не поедешь – на своих двоих топать придется. К утру только, может, дойдешь… За гривенник!
– Да у меня, может, и гривенника нет! – усмехнулся Алешенька. – Я, знаешь, только что все проиграл… До копейки денежки спустил.
– Дело известное, – подтвердил возница. Голос у него теперь звучал сыто и на редкость благодушно.
Несчастный Алексей Аркадьевич был не только в расстроенных нервах, но и пьян (а на трезвую голову разве выдержишь шесть часов кряду проигрывать?). В голове у него все мешалось и плыло. Он все что-то пытался сообразить, но ничего путного не складывалось… Возница снова пристал:
– В карманах-то посмотрите!
– Да нет у меня ничего! – в раздражении воскликнул Алексей Аркадьевич. – На, смотри!
И вывернул было карман, намереваясь показать его пустоту. Но из кармана, как назло, выпала и, звякнув, покатилась по мостовой серебряная монета. Алексей Аркадьевич растерянно поднял ее и повертел в руке. Гривенник. Дичь какая. Он минуту назад держал руку в том самом кармане и мог бы поклясться, что никакой монеты в нем не имелось!
А все-таки садиться в серый экипаж Алексею Аркадьевичу не хотелось. Но упорный возница не отставал, а никаких аргументов против поездки Всесвятов так и не придумал. Хотя к чему бы тут аргументы? Сказать приставучему неуместному доброхоту: пошел вон! Да и все дела.
Но, видимо, с диким своим проигрышем вместе Алексей Аркадьевич утратил и все свое самоуважение, так что у него духу на подобные дела не стало. Мысли о близкой неминуемой смерти отравили мозг, парализовали волю. И несчастный Алешенька сдался.
Будто во сне, протянул он руку, положил ее на край коляски, намереваясь взобраться на место седока.
Серая кожа под рукой неприятно скрипнула, и тут же раздался рядом чей-то утробный гадкий смешок.
Алексею Аркадьевичу так это не понравилось, что еще секунда – и он бы выскочил обратно на мостовую!
Но именно эту нужную секунду у него отняли. Едва только нога Всесвятова коснулась ступеньки коляски, возница что-то страшно закричал, махнул кнутом и хлестнул коней.
Зловещие вороные взметнулись на дыбы и, заржав, рванули с места так, что Алексей Аркадьевич с малодушным щенячьим взвизгом повалился на дно коляски и уж больше не поднялся.
Серый экипаж помчался во тьму. По пустынным улицам прокатилось гулкое рокочущее эхо. От коней вытянулась длинная черная тень; какое-то время она бежала по стенам и крышам, будто запутавшись в хитросплетении городских построек, но вскоре грозно выгнулась, вскочила на ближайшую крышу и рванулась выше, еще выше… Выше кремлевских башен; выше колокольни Ивана Великого, в беззвездное черное небо поднялась скачком… И в бездне сгинула. Громадные черные кони с повозкой втянулись, словно дым в трубу, в какое-то неведомое небесное отверстие.
Алексея Аркадьевича Всесвятова с той поры больше никто и никогда не видел.
Да и к чему?..
У живых картежников много кредиторов, а у тех, кто позорней всего продулся и замыслил дьявольское дело – самоубийство, кредитор уже только один: Смерть.
Для нее-то и ездил ночами по Кузнецкому дешевый серый экипаж всего за гривенничек в любой конец Москвы.
«Если во сне видите Вы себя в игорном доме выигрывающим – Ваше бесчестное поведение будет причиной гибели близкого человека».
Как ни бездарен толкователь снов Миллер, а Алексею Всесвятову он честно напророчил: кто же может быть ближе человеку, нежели он сам?
Механический балаган
В 1840 году на пасхальные празднества впервые были доставлены из Европы в Москву механические аттракционы – новейшее достижение инженерной мысли для развлечения публики.
Тогда среди российской знати, вслед за Европой, покатилась мода на увеселительные сады. За аристократией и купцы многие заинтересовались: начали строить на своих землях карусели с лошадками и лебедями, с музыкой и иллюминацией, горки, кегли, балаганчики с кривыми зеркалами и всякое тому подобное. Оказалось: на шуточных забавах можно нешуточные деньги загрести!
Некто Федор Зверев, предприимчивый негоциант с Нижней Масловки, почуяв живой финансовый интерес, вложился в устройство развлекательного уголка. Процветало до поры его заведение. За год удалось увеличить капитал вдвое.
Но вот в 1840 году прибыли в столицу два немца, арендовали на Девичьем поле местечко и буквально в три дня с двумя всего лишь помощниками установили такие аттракционы, что всем предыдущим труженикам на ниве веселья не до смеху сделалось! Публика валом повалила на новое чудо. У немцев и музыка звончее, без скрипа, и освещение ярче, чем у московских конкурентов. А всего пуще, конечно, то, что – новинка!
Надоели москвичам качели и карусели, вся эта кондовая простота. Публика возжаждала прогрессу.
Федор Зверев, подсчитывая внезапные убытки, волосы на голове рвал, злобясь на московских обывателей. «Вот ведь тупое скотское любопытство! И мои качели нехороши вдруг сделались. Это чем же, интересно?!» – переживал Федор.
Но в глубине души сознавал: было в немецком парке такое, чего отродясь в Москве не видывали, чему никакие качели-карусели, пусть и самые роскошные, даже в сравнение не годятся. Большой механический балаган с названием «Ужасное путешествие».
Вот чему завидовала купеческая душа!
И было за что.
Действовал удивительный балаган так: каждый купивший по три копейки билетец приглашался садиться в самодвижущиеся сани. Сани заезжали по рельсам в темный тоннель, нарочито тускло освещаемый фонариками… Тут-то и начиналась потеха!
Пока поезд с седоками медленно двигался сквозь тьму… тут и там выскакивали перед санями то черепа с продавленными глазницами, то пляшущие на веревках скелеты, то разъяренные пираты с синими рожами, то палачи с топорами.
Сани в поезде, надо сказать, вели себя предательски. Если гигантские пауки внезапно повисали на нитках перед самым носом и посетитель вопил от ужаса, сани нарочно медлили, чтобы мохнатые ноги чудовища непременно задели лицо человека. А потом уносились с дьявольской скоростью, так что дух захватывало – не ровен час, о стену разбиться!
Но сани не разбивались. Следовали дальше, и за каждым поворотом открывалось среди тьмы какое-нибудь ужасное зрелище, от которого люди даже с крепкими нервами вздрагивали всем телом.
А в конце безумного путешествия, что называется, на закуску – особый трюк: из темноты высовывалась и хлопала каждого по плечу окровавленная рука.
Дни напролет над балаганом летали вопли, визги и нервный хохот возбужденной публики.
Можно представить, какое жгучее любопытство разжигали в москвичах все эти звуки! И стар и млад во всеобщем ажиотаже стремились испробовать новинку.
Владельцы на самом видном месте повесили предупреждающее объявление: мол, так и так, не обессудьте. Нервным, детям нежного возраста и в особенности дамам в известном положении посещать аттракцион не рекомендуется.
Хитрюги немцы! Это их объявление еще сильнее публику в охоту вводило.
У граждан в моду вошло испытывать храбрость на «Ужасном путешествии». А как удобно было молодежи ловить моменты в темных тоннелях – иная перепуганная барышня от страха даже и поцелуя не замечала (или делала вид, что, впрочем, по сути, одно).
И, несмотря на то что самая солидная часть общества сочла механический балаган развлечением вульгарным, почти безнравственным, он, разумеется, сделался весьма популярным у всей Москвы. Только о нем и разговоров сделалось в городе!
У Федора же Зверева барышей не стало вовсе: гостей всех немцы к себе переманили. Впору по миру идти.
Но не так прост был московский негоциант. Положил себе на ум этот Федор Зверев пробраться в немецкий балаган тайком. Чтобы разглядеть всю механическую игрушку изнутри, без спешки. Дознаться – как устроена хитрая инженерия, как работает. Любопытно. А может, удастся и самому что-то для дела перенять?! Ну а ежели нет, так уж напортить немчуре от души: камешек в зубцы подложить или песочку в шестеренки подсыпать. Пусть знают наших!
С вечера Зверев несколько раз с публикой прокатился на «Ужасном путешествии» – для виду. А там, улучив момент, выскользнул из саней и укрылся за выступом искусственного ландшафта, представляющего каменоломню. Притаился во тьме, ожидая, когда огни в тоннеле погаснут и балаган закроется.
С собой у него была особая негаснущая свеча в фонаре. С ее помощью надеялся он хорошенько все рассмотреть.
Получилось как и задумывал Федор. Жадно покусывая от нетерпения пальцы, отсидел он все положенное время в своем укрытии, пока наконец не остановили снаружи механический балаган. Движение саней с гостями прекратилось.
Федор тут же выбрался из своего угла. Воспользовавшись тем, что нерасторопные немцы не отключили еще освещение, он бросился вперед по тоннелю, радуясь удачной выдумке, спеша разглядеть хорошенько фигуры механических кукол, маячившие невдалеке.
Острая жажда знания двигала им и нестерпимое любопытство – и то и другое, как известно, основные причины научного прогресса.
В это время Вильгельм Копф, один из владельцев балагана, выключив, как следовало, механизмы, отправился на профилактический осмотр аттракциона. Немцы за своим заведением следили весьма тщательно. Каждый из них по очереди проверял всю инженерию несколько раз в неделю: в понедельник, среду и пятницу.
Была как раз пятница.
На свои осмотры Копф выходил обычно пешком – для моциона и пользы здоровью. К тому же пешком ему казалось удобнее и быстрее. Все равно ради каждой мелочи в конструкции пришлось бы из саней вылезать.
Двигался Вильгельм Копф, суховатый жилистый немец с суровым лицом, по полутемному тоннелю, помахивая масляным фонарем, и часто кивал собственным мыслям – будто приветствуя старых знакомых: так, так, о, йа, гут…