Олег Переслегин пожал плечами. Он думал о своем.
– А можно ли от этой старухи избавиться? – спросил дядя Вася. – Уж больно въедливая!
Олег почесал нос и ответил:
– Увы! От кладенца может избавить только тот, кто его создал. Дело вообще нелегкое. А уж этот, останкинский кладенец… Ему ведь уже почти четыре века сравнялось!
– Ой ты! – подивился дядя Вася. – Откуда ж это известно?
– Есть свидетельства в летописных источниках. Старуха из Останкина, пророчащая смерть, каждый раз появляется, когда усадьбе грозят какие-либо перемены и переустройства. Кладенец активизируется, чтобы отпугнуть случайных людей и любым способом сберечь клад для хозяина.
– Хозяин, я так понимаю, давно умер? Я чисто для интересу, – прищурился дядя Вася.
– Если он не бессмертный Кащей – увы, – развел руками приятель. – Когда-то на месте Останкинской усадьбы был придорожный трактир. Что за люди в нем торговали – неизвестно, но сама земля принадлежала опричнику из иноземцев по фамилии Орн. Считался он одним из самых злобных слуг Ивана Грозного. В московских преданиях есть сведения, что как-то раз в трактире остановились на ночь итальянские купцы – непростые были люди. Ехали они от какого-то тайного ордена к московскому государю и везли в дар ему таинственный магический перстень со знаком «Мироздание». Было с ними много товара, золота и разных заморских диковинок. Вот тот Орн и позарился на их сокровища, среди ночи ворвался в покои и убил купцов. Но убийство ему не на пользу пошло: никаких богатств в их комнатах не обнаружилось. Купцы все ловко спрятать успели. А между тем слух до царя дошел о своеволии его слуги-душегубца.
Грозный царь люто осерчал на жадного опричника и порешил казнить. Но злодей скрылся в останкинских болотах и там, в бегах, сгинул. А после его исчезновения первый раз и объявилась в тех местах старуха-горбунья. Про нее много разные люди писали и говорили. Вот уже несколько столетий она запугивает там прохожих, стращает, глаза отводит. Клад, купцами укрытый, бережет. Что с этой старухой делать – никто не знает.
– А правду она хоть раз кому говорила? – спросил дядя Вася с усмешкой.
– По слухам – императору Павлу, мальтийскому рыцарю. Горбунья предсказала ему смерть и вроде даже дату назвала. Когда Павел в Останкино приезжал, он встретил ее в саду усадьбы, поговорил и сильно огорчился. Своим приближенным объяснил, что бабка сообщила ему точную дату его смерти. Но сам он никому день не называл, так что, может, предсказание и не сбылось… Кто знает?
– Ну понятно, – сказал дядя Вася и головой покачал. – Пойду я, пожалуй. Завтра рано на работу.
Он тепло попрощался с приятелем и ушел, так ничего и не сказав о своей золотой находке.
На следующий день, подмазывая цементом трещины в стене беседки, дядя Вася обнаружил, что несколько кирпичей с внутренней стороны совершенно расшатались и вываливаются, едва их заденешь.
– Интересно, интересно. Не тут ли перстень притырили со значком «Мироздание»? – посмеиваясь про себя, сказал дядя Вася. – Вот же напридумают!
Он нагнулся и вынул крошащиеся кирпичи. И тут же услышал позади себя знакомый горячий клекот:
– Сегодня. Ты. Найдешь. Смерть!
Дядя Вася отшатнулся в сторону, но рука, которую он засунул в отверстие стены, зацепила что-то затхлое. Вроде бы сверток. Ткань под рукой расползается… Он потянул сверток к себе. Неужто?..
Возле уха вдруг резко свистнул воздух, и на голову бедного дяди Васи обрушился удар велосипедной цепи. Две какие-то тени выхватили из ослабевших рук найденный в стене клад. Шипя и толкаясь, плечистые парни развернули дяди-Васину находку и тут же выронили. В мокрых истлевших тряпках покоился крохотный кошачий скелетик, снабженный ремешком и алюминиевым жетончиком с надписью «Барсик».
– Етить твою налево! – невнятно выругался один из парней, и мерзавцы опрометью кинулись в темноту леса.
А дядя Вася остался лежать, тихий и молчаливый. Он был мертв.
На стене над его телом высилась тень горбатой старухи: фантом-кладенец молча торжествовал победу. Похороненная в земле тайна осталась нетронутой.
Говорят, молчание – золото.
Так и золото, скрытое в недрах земли, молчит. И кого угодно замолчать заставит.
Часть втораяСоветское наследие
Летучий Ганс
Ранним утром 27 июля 1951 года начальнику аэродрома Тушино доложили: над летным полем совершает виражи чужой самолет.
– Не понял?! – переспросил начальник, человек военный и в авиации заслуженный. – Какой чужой?!
Вспомнив, что на сегодняшнем авиапараде, посвященном Дню воздушного флота, намерен присутствовать генералиссимус И. В. Сталин, начальник побагровел. Его захлестнули эмоции:
– Какой может быть чужой?! ПВО! Радары!!! Система оповещения…
Работники аэродрома и сами были взволнованы и сконфужены:
– На сигналы с земли не отвечает. Наверно, у него другая частота… А радары его не видят.
Они говорили правду: никакие приборы чужака не видели.
Чужой самолет заходил на посадку над летным полем Тушина, разворачивался и снова набирал высоту. Наблюдать его можно было только визуально и на слух.
Перепуганные сотрудники аэродрома стояли, сбившись в кучу, задрав в небо головы, и, прикрывая глаза рукой от слепящего солнца, смотрели на странный самолет и возбужденно переговаривались.
Когда начальник аэродрома выскочил на поле глянуть, что происходит, все замолчали.
Самолет продолжал свои финты в небе. Он то приближался, то удалялся, ревя двигателем… Как следует рассмотреть его мешало солнце.
И тем не менее чужак был опознан.
– Это «мессер». «Мессершмит», – неожиданно спокойно и уверенно заявил начальник аэродрома, бывший военный летчик. – По движку слышу. И картинка знакомая – фюзеляж у него…
Он не стал продолжать, доказывая свою точку зрения. Он весь почернел лицом.
– Как попал сюда «мессер»? – тихо спросил он своих сотрудников.
В этот момент солнце заволокла небольшая тучка, и все, кто был на аэродроме, ясно различили на боку неизвестного самолета ни много ни мало – фашистскую свастику.
Это была уже полная какая-то дичь.
«Диверсия? Измена? Враги подняли в воздух старый фашистский «мессер» в качестве… военного реванша? Но как он пробрался до самой Москвы? Почему приборы его не видят? – лихорадочно соображал начальник, вспоминая, как равнодушно-пустынно выглядел экран радара дежурного диспетчера всего пару минут назад. – Новые технологии? Самолет-невидимка? Да разве это возможно?!»
Впрочем, новые военные технологии в данный момент начальника занимали меньше всего. Его заботила только одна вещь: воздушное пространство над Москвой занято чужим самолетом. И на крыльях этого самолета – ненавистный нацистский символ.
Это серьезно задевало чувства бывшего военлетчика. Все остальные соображения были забыты.
На какое-то время даже предстоящий парад отошел в тень.
– Кто-нибудь из ребят есть на месте? – резко спросил начальник у работников аэродрома.
– Нет. Но минут через двадцать Захаров будет. Он… – заговорил кто-то из техников.
– Некогда. Его машина готова?
– А как же!
– Давай ее! Сам пойду, – крикнул начальник, срывая с плеч дорогой твидовый пиджак.
– Александр Николаевич! У вас же… это… того… – растерялся техник, отвечавший про Захарова. Сотрудники переглянулись и загомонили, как стая сорок. Зато на лице начальника, Александра Николаевича, появилась бешеная ухмылка. Стремительно двигаясь, он командовал на ходу:
– Левченко, звони в полк Зимину! Пусть готовят свою систему ЗРК!.. Предупреди их насчет радара!.. Пощупаем-ка этого невидимку Ганса. Сейчас, дружок…
И он хищно глядел в небо, задирая на бегу голову, словно бодливый бык.
Машина Захарова, первая из всех подготовленная техником к полету, красиво взмыла в небо над Тушином. Военный летчик на пенсии Александр Николаевич не подкачал: ни один из его летных навыков не забылся. «Мастерство не пропьешь», – усмехнулся про себя бывший ас. Новые машины он знал так же хорошо, как те, на которых довелось летать в войну. В общем-то, то же самое, только современные комфортнее; а молодые «летуны» – неженки, считал про себя начальник аэродрома, отчасти в шутку, отчасти – в невольной зависти молодым.
Фашистский «мессер» делал разворот в тот момент, когда Александр Николаевич поднял машину и, тоже развернувшись, пошел почти в лоб чужаку.
Однако воздушного боя не получилось – вопреки радостным предвкушениям хозяина аэродрома.
За пару минут, пока машины сближались встречным курсом, Александр Николаевич разглядел летчика в кабине «Мессершмита». Молодой парень, одетый в форму Третьего рейха, страшно растерянный и возбужденный, что-то кричал за стеклом кабины. В глазах фашиста плескался ужас.
Таких насмерть перепуганных лиц Александру Николаевичу даже в войну не много доводилось видеть.
На короткое мгновение дикий страх Ганса передался старому опытному асу. У него тоже пробежали мурашки по коже и будто холодом опалило сердце.
– Садись! Садись на землю! – крикнул он немцу, подкрепив энергичный жест парочкой крепких выражений.
Пилот, разумеется, его не слышал. Но сделанный жест понятен любому пилоту, какой бы он ни был нации. И немец в самом деле понял. Но вместо того, чтобы выполнить указание, он отчаянно замотал головой и снова беззвучно заорал.
Чего так боится этот Ганс?..
Впрочем, думать было некогда. Машины разбежались в стороны; немец принялся разворачиваться, и Александр Николаевич решил, что настал момент зайти ему в хвост.
…Не хочешь садиться? Заставим!
«Мессершмит» уходил в сторону Волоколамска. Александр Николаевич его азартно преследовал. По рации сотрудники аэропорта сообщили, что Зимин в полку предупрежден. И действительно: через двадцать минут в небе над Москвой появились два советских истребителя. Приблизившись, они пристроились справа и слева от Ганса, не давая фашисту возможности повернуть.