— Он порхал!
— Сумрак летал!
— Мы все видели, как он это делал!
— Он махал крыльями, как птица!
Сумрак мучительно ожидал, когда отец подползёт поближе.
— Это правда? — спросил Икарон.
Сумрак кивнул.
Каким бы несчастным он себя не ощущал, но, по крайней мере, с него спало бремя сохранения этого в тайне.
— Покажи мне, — мрачно сказал Икарон.
Сумрак покорно подполз к концу ветки. В его памяти всплыло быстрое и грустное воспоминание о том, как отец учил его планирующим прыжкам, а потом он прыгнул, разворачивая паруса, и взмыл в воздух. Ему был слышен рокот голосов потрясённых и изумлённых рукокрылов, наблюдавших за ним.
В какой-то момент он решил взлететь ещё выше и вовсе пропасть, чтобы не нужно было возвращаться и лицезреть гнев и позор своего отца. Он мог бы найти какое-то новое место для жизни, стать отщепенцем, вонять и кишеть клопами. Но это означало бросить мать, отца, Сильфиду, свой дом и всё, что он любил, и он знал, что никогда не смог бы этого сделать. Он должен был предстать перед своим отцом. Вздохнув, он заложил вираж и зашёл на посадку на ветке.
Двигаясь через толпу притихших рукокрылов к Икарону, Сумрак неотрывно глядел на его когти.
— С какого времени ты умеешь так делать? — услышал он вопрос отца.
— Я обнаружил это только вчера.
Он не знал точно, какого рода наказание его ожидает, но мог лишь представить себе, что оно будет суровым. «Ты не птица. Не маши. Рукокрылы планируют, а не летают». Прогонят ли его из колонии?
— Мне очень жаль, — пробормотал он.
— Думаю, это просто прекрасно, — сказал отец.
Сумрак с недоверием посмотрел на него и увидел, что его морда не хмурилась от гнева и неодобрения, а сияла от удивления. Остальные рукокрылы внезапно притихли и внимательно наблюдали за своим предводителем.
— Это правда? — спросил Сумрак.
— В самом деле? — удивлённо спросила Сильфида.
— Раскрой свои паруса, — попросил Икарон Сумрака. — Разреши мне взглянуть на тебя.
Сумрак сделал, как было сказано; отец подошёл поближе и молча изучил нижнюю сторону его парусов.
— Когда ты машешь, — спросил Икарон, — откуда приходит усилие?
— Думаю, что от груди и плеч.
Икарон кивнул:
— Да, вижу: всё так. Твоя грудь крупнее и сильнее, чем в норме. И твои плечи тоже. Они всегда были такими, с самого твоего рождения. Тебе было бы нужно много мускулатуры, чтобы двигать своими парусами так быстро, как ты это делаешь.
Сумрак безостановочно смотрел то на Сильфиду, то на Кливера. Сильнее, чем в норме. Много мускулов.
— В таком случае он не может быть единственным, кто так может, — смело сказал Кливер.
— Попробуй так же, — предложил ему Икарон. — Я никогда не слышал о других рукокрылах, которые умели летать. Не думаю, что нам хватит для этого силы мускулов.
— Должны быть и другие, — сказал Сумрак отцу.
— Не думаю, Сумрак, — Икарон покачал головой, ещё раз взглянув на паруса своего сына. — Но это и впрямь замечательно. Когда ты замахал ими во время своего самого первого планирующего прыжка, я и представить себе не мог, вообще не мог…
— Это так несправедливо, — вздохнула Сильфида и полезла вверх по дереву.
Теперь и другие рукокрылы начали расходиться, продолжая охотиться или ухаживать за шерстью. Сумрак поймал на себе несколько опасливых взглядов и расслышал какое-то нездоровое бормотание насчёт того, насколько он неправ, и что кому-нибудь ещё захочется летать, словно птица.
— Так это хорошо? — спросил Сумрак. — Уметь летать?
— А что такого? — ответил отец. — Думаю, это замечательное умение.
Сумрак по-прежнему с трудом верил в реакцию своего отца. Но он действительно выглядел восхищённым, и это помогло Сумраку избавиться от глодавшего его ощущения тревоги.
— Просто убедись, что ты находишься ниже Верхнего Предела, — сказал ему Икарон. — Птицы не потерпят ещё одного летуна на своей территории.
Всё утро Сумрак летал — ликуя, он пикировал и взмывал над поляной. Пьянящая свобода наполняла всё его тело.
Куда захочет: он мог двигаться куда захочет.
Он ловил больше добычи, чем когда-либо раньше. Теперь он был гораздо маневреннее. И что лучше всего, теперь ему больше не приходилось заниматься долгим и утомительным подъёмом обратно на дерево. Он с жалостью смотрел на других рукокрылов, карабкающихся по стволам деревьев.
Сумрак понимал, что по-прежнему быстро утомляется. Десять минут — это самое долгое время, в течение которого он мог держаться в воздухе, после чего ему требовался основательный отдых. Но благодаря тому, что он начал охотиться значительно успешнее, он понял, что в целом всё равно выигрывает во времени. Он был уверен в том, что, если он будет больше практиковаться, его мускулы станут сильнее и будут дольше держать его в воздухе.
Новость о том, что он умеет летать, облетела колонию быстрее, чем порыв ветра. Он видел, как несколько молодых зверей, в том числе Кливер, отчаянно пытались летать. Никто из них не добился большего успеха, чем Сильфида, а когда это увидели их родители, они сердито потребовали от молодых прекратить эти попытки.
В полдень, когда солнце светило ярче всего, а песни цикад почти оглушали, Сумрак нашёл Сильфиду, забравшуюся в гнездо и отдыхающую в тени. Он устроился рядом с ней и начал чиститься. Она не предложила расчесать ему спину.
— Знаешь, что по-настоящему меня злит? — спросила она. — Если бы я была единственной, кто умеет летать, Папа не позволил бы мне это делать.
— Думаешь, ты права?
— Ты же знаешь, что это правда, — сказала она; её уши подёргивались. — Если бы это случилось со мной, он бы увидел в этом просто ещё одну вещь, которую я делаю неправильно.
— Сильфида, это неправда. Он позволил бы и тебе.
Она повернулась к нему, и Сумрак был поражён презрением, светившимся в её глазах.
— Думай, что хочешь, — сказала она. — Правды это не изменит.
Она прыгнула и взмыла над поляной.
Сумрак глядел ей вслед, вначале с обидой, а потом со злостью. Она ревновала, только и всего.
Но её слова весь остаток дня звучали в его голове, и ему стало интересно проверить, есть ли в них хоть немного правды. Стал бы его отец вести себя настолько же снисходительно по отношению к Сильфиде? Или же Папа сделал особое исключение только для него?
Когда он летел через поляну, на него смотрели все. Но не все взгляды были доброжелательными. Хотя в некоторых из них светилось удивление, многие были на редкость осторожными. Ему не нравилось, когда на него глядело так много глаз сразу. Это его смущало. Сильфида вела бы себя по-другому: ей бы понравилось всеобщее внимание. Её невозможно было бы заставить не летать.
— Прочь с дороги! — рявкнул один из рукокрылов, когда Сумрак резко взвился вверх, преследуя златоглазку.
— Простите, — сказал Сумрак, отлетая в сторону, но успев перед этим стремительно схватить свою добычу.
— Это была моя еда! — сердито закричал его брат Бораско.
— Прости, — ответил Сумрак. — Я тебя не заметил.
— Тогда смотри вперёд получше! И потом, нельзя ловить добычу снизу. Так не делают. Это кража чужой еды! Нападай сверху, как это делают все остальные.
Сумрак ещё раз извинился, но, разумеется, у него и в мыслях не было ловить добычу только сверху. В чём тогда польза от полёта? Однако он мог понять, насколько сильно это злит, когда кто-то всякий раз выхватывает у тебя насекомых, взлетая снизу. Возможно, ему стоит кормиться за пределами основных охотничьих территорий. Там было гораздо меньше сородичей, и он не будет вставать у них на пути. Он вздохнул. Сильфида уже сердилась на него, и, если он не будет вести себя очень внимательно, она будет не единственной, кто не доволен им.
В эту ночь он проснулся от звука приглушённых голосов своих родителей. Они отползли чуть дальше на ветку, но Сумрак, навострив уши, мог достаточно хорошо расслышать их слова. Рядом с ним крепким сном спала Сильфида. Ему свело живот: разговор должен быть очень серьёзным, если Мама и Папа беседовали наедине среди ночи.
— Ты же знаешь, что могло бы случиться с ним там, на материке, — говорила мать.
— Очень хорошо знаю. Колония могла бы изгнать его.
— Или убить, — добавила мать.
Сумрак похолодел от страха. Они говорили о нём! Он боялся, что родители могут услышать его возбужденное дыхание.
— Именно поэтому я показал колонии, что полностью одобряю его поведение, — ответил Папа. — Если они подумают, что их предводитель это одобряет, то они тоже одобрят. Мы должны защитить его, Мистраль.
— Ты не был бы столь же терпимым по отношению к нашим первым детям, Икарон. Ты бы запретил им это.
Тон голоса Икарона был довольным.
— Возможно, но долгие годы мира и изобилия явно смягчили мой нрав. И это поистине удивительная вещь, Мистраль, признай это.
— Другие не будут относиться к этому столь же любезно, — ответила мать. — Кто-нибудь станет завидовать; многие будут просто видеть в нём уродца. — Сумрак расслышал её вздох. — У него будут проблемы с поиском пары.
Сумрак слегка расслабился. Неужели это всё, о чём беспокоилась его мать? Его это ни капли не волновало. Многие рукокрылы не находили себе пару до второго или третьего года жизни. В любом случае, это его совсем не интересовало. Не было бы особой трагедии в том, что он никогда не найдёт себе пару. У него были мать и отец, и ещё Сильфида — хотя он предполагал, что наступит время, когда Сильфида уйдёт жить со своим брачным партнёром.
— Он выглядит очень странно, — печально сказала мама. — Я люблю его, и для меня это не имеет значения, но, когда я гляжу на него, он совсем не похож на всех остальных моих детей. Он словно принадлежит к какому-то другому виду.
Сумрак не знал, сколько ещё ему захотелось бы услышать, но сейчас он не мог прекратить подслушивать.
— Он наш ровно в той же мере, что и остальные, — мягко сказал Икарон. — И у него есть то, чего нет ни у кого из остальных. Он умеет быстрее охотиться, успешнее искать пищу в лесу, высоко летать и рассказывать о мире вокруг нас. Он сможет увидеть любых хищников, приближающихся издалека, и предупредить нас. Разве это не делает его желанным супругом?