Вечная ее любовь, дети, ради которых она готова была бы и весь мир погубить, если бы это было необходимо. Маленькие, доверчивые, любящие ее беззаветно и искренне, даже когда стали взрослыми мужиками с рыжей щетиной и грубыми голосами.
За ужином супруг хмуро поглядывал на королеву – и она молилась, чтобы не заподозрил ничего, чтобы не решил ее прочитать, дал уйти с достоинством.
Ее величество королева Магдалена Инландер, урожденная Блакори, дочь Белого Целителя, умерла во сне в возрасте пятидесяти двух лет от внезапной остановки сердца. Нашли ее одетой в лучший пеньюар, причесанной, с обручальным и венчальным браслетами на правой руке. На спокойном лице почившей дочери Воздуха все еще блестели слезы.
Глава 12
13 января, пятница
После ухода короля Инляндии Люк подозвал дворецкого, предупредил, что будет обедать в Вейне, поднялся в свои покои, стянул рубашку и развалился на кровати. Нужно было спать, но он не мог: на душе было погано и тревожно.
Не привык он проигрывать, а чем, как не проигрышем, можно назвать ситуацию, когда он узнал, кто преступник, но не узнал почему? И если по поводу покушений на себя он мог сделать предположения – и делал их, – то с мотивацией убийств аристократов было глухо и даже опереться было не на что.
Черт бы побрал эти темные омуты королевских тайн!
Мозг никак не мог смириться с тем, что перед отгадкой захлопнули дверь, – и он, Люк, не полезет туда, хоть и мог бы. Не из чувства самосохранения, нет, – когда это оно было ему свойственно? – а из мрачного понимания, что некоторые двери нужно оставлять закрытыми.
Его светлость то замирал, почти погружаясь в дрему и силой заставляя себя забыться и не задавать вопросов, то поднимался и принимался хмуро, с оттяжкой, курить, бросал сигареты, вертел телефон и наливал себе коньяк – напиться было бы лучшим выходом. Но и алкоголь казался пресным и ненужным, и он, сделав пару глотков, отшвыривал бокалы.
Ему хотелось драться, или жадно, безудержно любить женщину, или сесть в машину и погнать на пределе, или прыгнуть со скалы… или совершить еще какое-нибудь безумство. Усталость сменялась настоятельной потребностью выплеснуть куда-нибудь невостребованную энергию, смыть привкус гнили от итога расследования острым вкусом настоящей жизни.
Люк знал это состояние – похожее на лихорадочную ломку от наркотиков, – знал и то, что если его сорвет, то плевать будет на все запреты и правила… он швырнул телефон куда-то в угол комнаты, разделся донага, ушел в ванную, встал под горячий душ и попытался успокоиться.
Сейчас. Он пообедает, запрется в спальне и напьется. Или вернее будет попросить врача вколоть ему снотворное, чтобы наверняка проспал до завтра.
Сон все вылечит.
Да, точно.
Люк вышел из душа, посмотрел на себя в зеркало – красные глаза, сжатые губы, – потер черную щетину на подбородке.
Точно. Так он и поступит.
Внезапно в нашем отделении оказалось слишком много хирургов и медсестер – не обошлось, видимо, без вмешательства моей венценосной сестрички – и нагрузка резко снизилась. Главврач настоятельно попросил, а точнее, приказал Эльсену отгулять переработанное время. Не знаю, как он уговорил его – льстил, угрожал, выговаривал, что не может позволить, дабы лучший хирург свалился от переутомления, – но Сергей Витальевич, выйдя из его кабинета, хмуро зыркнул на дожидавшихся его ассистентов (и меня, затесавшуюся между ними) и пробурчал:
– Всем три дня отдыха. В понедельник – плановая операция. Всех срочных у нас отобрали, распределили по коллегам.
И удалился, раздраженно стуча подошвами ботинок.
Мне бы радоваться и благодарить Васю, но эта забота вызвала лишь глухое раздражение. Опять вмешательство в мою жизнь, опять манипулирование. Да и что там делать, во дворце? Месить снег в парке, выгуливая Бобби до состояния замерзшей собаки и чувствуя спиной взгляды охранников? Ныть Марту в трубку, чтобы он вывел погулять уже меня? Не получится выехать ни на ипподром, ни в торговый центр – снять стресс безудержными покупками, – ни встретиться с Катей.
При мысли о Кате сердце заныло.
– С ней все хорошо, – сказал мне Мартин в нашу прошлую встречу, – она в монастыре на побережье, Марин. Вместе с детьми. Жива и здорова. Не переживай, за ней приглядывает Данилыч.
Боги, как хотелось увидеть ее, поболтать, обсудить все, что случилось, пообниматься, поплакать вместе, в конце концов! Но Катин телефон не отвечал, и сама она мне не звонила. У Мартина я не стала просить ее номер – он не откажет, добудет его, но не хватало еще, чтобы мне и с Мартом запретили встречаться.
Вместо этого накануне после в кои-то веки вовремя завершившегося рабочего дня я вышла из телепорта и направилась прямиком к Тандаджи. Крокодил в звании полковника сидел за заваленным папками столом и пил чай.
– Ваше высочество, – он встал, увидев меня, поклонился. – Рад видеть вас в добром здравии.
Его лицо выражало что угодно, только не радость.
– Полковник, – я остановилась у стола, не предложила ему садиться. – Мне совершенно необходимо поговорить и встретиться с герцогиней Симоновой. Дайте мне ее телефон. И я считаю, вам следует сказать ее величеству, что не видите причин препятствовать нашим встречам.
Он бесстрастно смотрел на меня – самодовольная рептилия, понимающая, что чирикающая у ее носа птичка ничего ему не сделает. Я, пожалуй, знала ответ, уже когда шла сюда. Не к нему мне нужно было обращаться.
«Но я никогда и ничего больше не попрошу у Василины».
«Правильно, упрись рогом – это так по-взрослому».
– Прошу прощения, моя госпожа, – ответил он ровно, – но я не могу этого сделать. Как и рекомендовать королеве допустить ваши встречи. Герцогиня определенно опасна. Ваша безопасность – основная задача и гвардии, и секретной службы, и, если есть хоть малейший риск, я вынужден ограждать вас от него.
– Я настаиваю, – проговорила я сухо.
Глупая чирикающая птичка.
Он покачал головой, и я мгновенно вскипела, взмахнула рукой – полетели со стола папки, бумаги, посыпались карандаши и ручки. На краю каким-то чудом удержалась, не опрокинувшись, его кружка с чаем.
«Отыгрываешься на тех, кто не может тебе вмазать?»
– Вы можете разнести мой кабинет или все Управление, – почти сочувственно – насколько рептилии вообще могут сочувствовать – произнес тидусс, – но без приказа ее величества я не могу дать вам эту информацию.
– Я знаю, – рявкнула я и швырнула об стену его кружку. Посмотрела на осколки, на стекающую янтарную жидкость и раздраженно влепила ладонями по столу.
В глазах крокодила наконец-то мелькнула эмоция. Кажется, он жаждал меня выпороть. Но вместо этого открыл ящик стола, достал пачку салфеток, отошел к стене и начал вытирать ее.
Боги, какой стыд.
Я сбежала оттуда, хлопнув дверью и струсив даже извиниться. На ужин не пошла – не хотела встречаться с Васей. Ангелина все еще пропадала в Йеллоувине, и тревожно было от ее отсутствия, хотя я злилась и на нее тоже. Заглянула к Алинке, но ребенок, успешно сдававший экзамены и уже почерневший от учебы, не заслуживал нервных излияний старшей сестры. И я просто посидела рядом, молча, наблюдая, как она бормочет что-то непонятное над учебниками.
Алина очень повзрослела за то время, пока я ее не видела, пропадая на работе. То ли ее вступление в девичью пору завершило метаморфозы, произошедшие как-то молниеносно, то ли тяжелая учеба наложила свой отпечаток, но сейчас она казалась старше своих лет и была очень напряженной.
Я тихо попрощалась, погладила ее по голове, поцеловала в макушку и ушла.
Совесть и злость за свое поведение в кабинете Тандаджи глодали меня со вчерашнего дня, заставляя кривиться и ругать себя последними словами. Нужно будет извиниться. Поступила я, прямо скажем, недостойно.
Эльсен уже ушел, ушли и его ассистенты, а я все слонялась по отделению. Мне было проще и свободнее здесь. Я прицепилась к старшей сестре, заставив ее выдать мне задание, – в результате она отослала меня сортировать и раскладывать в кладовой прибывшее после обработки белье.
Хоть какое-то дело. И пусть оно не уберегло от ставшей верной спутницей злости за ограничение моей свободы, пусть не исцелило от горечи из-за мыслей, что мне не хочется возвращаться во дворец, что я не чувствую теперь себя в нем комфортно. Зато оно придало смысл начавшемуся дню.
Звонок раздался, когда я, нагруженная целой башней из простыней, пыталась утрамбовать их на полку. Приближалось обеденное время – часы за наведением порядка пролетели быстро. Я, придержав стопку плечом, запихнула ее наконец-то на полку, полезла в карман, прижала трубку к уху.
– Марина, – сказал Люк хрипловато и непривычно резко, – где ты сейчас?
– На работе.
– Во сколько заканчиваешь сегодня?
– В шесть, – я прислонилась спиной к полке и закрыла глаза.
– Подари мне этот вечер. Я хочу показать тебе что-то красивое.
– Но…
– В шесть ноль пять поднимись на крышу. Или не поднимайся.
– Выход закрыт, Люк.
– Он будет открыт.
– Выкрадешь меня? – спросила я тихо.
Он хмыкнул – и вдруг лопнуло напряжение, в котором я находилась все эти дни, и все снова стало ярким и наполненным смыслом. Я улыбнулась, коснулась пальцами губ.
– Давно нужно было это сделать, – чуть помедлив, проговорил Кембритч своим невозможным голосом. – К черту все. Дай мне увидеть тебя.
Я доделала все дела в совершенно безмятежном и чуть оглушенном состоянии. Выслушала выговор от главврача, сетовавшего на то, что Эльсен отучил нас отдыхать. В пять меня начало потряхивать, а минуты потянулись с вязкостью смолы, в половине шестого я уже захлебывалась от эмоций и ожидания, но все же нашла в себе силы спокойно со всеми попрощаться, переодеться и выйти в шесть на черную лестницу.
Интересно, через какое время охранники сообразят, что я иду не туда, куда надо?