Мэй косится, снова подобравшись в напряжении, на него накатывает жуть — если он, офицер Мэй, не уследил за опасным со всех сторон неблагим, то на меч его бросаться, конечно, не попросят, но по головке точно не погладят. Хорошенечко так не погладят, возможно, раскаленным прутом, не говоря уже о потере репутации. И неизвестно, что для Мэя больнее.
— Я только проводил, — Бранн дергает ушком, покаянно глядя на Мэя. — И отпустил.
— Ну, — облегченно выдыхает благой. — Это не запрещено.
Офицер немного расслабляется, его осанка становится не столь напряженно-безупречной, рука на поясе больше не цепляется за ремень, а лежит свободно. Благой волк распускает шнуровку дублета, придавая себе неофициальный вид.
Обидно, конечно, но несмертельно.
Бранн осторожно поднимает в улыбке уголки длинных губ. Видимо, думает, что офицер Гволкхмэй тоже не любит друидов. И это так, только офицер Мэй не знает, какие неблагие значения могут иметь два столь простых слова, как «проводил» и «отпустил».
— Давай договоримся: я сейчас провожу тебя до э… покоев!
Благой потирает лоб, устало моргает, прикидывая план и способы заставить неблагого поступать более порядочным образом, хотя даже для выбранного Бранном чердака нет точного благого определения.
— А завтра, — договаривает Мэй, уже подхватив неблагого под ручку и развернув от покоев Дея обратно, — пообещай мне, что выйдешь через дверь! Я буду ждать тебя возле двери! Понимаешь это слово?
Настает очередь Бранна выглядеть растерянным, он несколько раз оборачивается на оставленный поднос, порывается вернуться, от Дея он все дальше и дальше! Но офицер держит крепко, на слабые рывки Бранна не реагирует, и его голос пресекает саму возможность возражений.
Наша неблагая Ворона, впрочем, не была бы нашей неблагой Вороной, если бы не вышла на потолке. Как обычно.
Как всегда.
Возражений и нет. Если преграду нельзя проломить, ее можно обойти. Перепрыгнуть. Или перелететь.
— Да-да-да, — не один раз повторяет Бранн себе под нос.
Шкодливые феи витают в изумрудных глазах весьма вольно, чего, на свое несчастье, не замечает Мэй, а сам неблагой весь в заклинаниях, схемах, каскадах и щитах.
И дело тут не в том, что неблагой против порядка. Дело в том, что заставлять Бранна — невозможно. Заставить Бранна что-то сделать против воли не удавалось даже Джокам в четыре руки и церемониймейстеру в две когтистых. Мэю до них далеко, при всей к нему симпатии Бранна.
— Что означает твое «да», королевский волк Бранн, если ты все всегда делаешь по-своему? — сердится Мэй, получив тот же ответ на вопрос о погоде.
— Да, — отвечает Бранн, и, глядя в перекошенное лицо ответственного офицера Мэя, добавляет: — Да-да, я тебя слушаю, Г-волк-х-мэй! И обещаю завтра выйти через дверь!
Ох, офицер Мэй, как много нюансов в этом утверждении. Так же, как и дверей в Доме Волка!
Мэю бы задуматься, повременить, но офицер успокаивается: общеизвестно, что маги не нарушают данное слово. И слово озвученное значит для них больше, чем для прочих ши.
Но это же Бранн!
Мне почти жаль Мэя.
За разговорами и туманными выяснениями отношений ши проходят все крыло, поднимаются, офицер не отпускает Бранна, будто опасается, что тот может исчезнуть и раствориться уже в шаге от Мэя, стоит только отпустить. Нельзя сказать, что Мэй совсем не прав.
Уже возле своей комнаты Бранн оживляется, зовет Мэя зайти и помочь: матрас так и остался стоять неприкаянным слишком далеко от постели, а легкой Вороне не дотащить в одиночку. Благой волк набрасывается на работу с такой страстью, так резко подхватывает свой край, так яростно рычит, обрушивая увесистый предмет с размаху на каркас, что становится понятно: ему тоже нужно дать выход своим эмоциям. Дей вот великолепно умеет крушить мебель.
Наш неблагой слегка втягивает голову в плечи и звонко чихает, кивая на напоминания Мэя перед уходом, гнусаво благодаря за помощь и желая спокойной ночи. Дверь закрывается, замок на ней все еще старый, поэтому Бранн подпирает её стулом, благодарно проводит по деревянной спинке ладонью, а потом в два шага оказывается у окна.
Стремительно перекидывается, быстрокрылой вороной мелькает через двор, забирается в окно гостиной покоев Дея, ещё быстрее оборачивается в ши, подлетает к двери, не обращая внимания на зарычавшего Грея, отпирает её изнутри, осторожно выглядывает, находит взглядом оставленный поднос, выходит, берет еду и заносит-таки в покои Дея.
С чувством выполненного долга устанавливает на столик возле дверей, слышит своими острыми ушами возвращающиеся шаги Мэя — и бесшумно прикрывает дверь. Через которую, вероятно, завтра и выйдет.
Мэй ворчит, что все равно придется тащиться на кухню или в трапезную, мелькать перед глазами у всех тех, кого уже порадовал сегодня своим взмыленным видом, получить порцию неизменных подколок от скучающей стражи и поваров, кто быстрее: ворона бегает или волк летает. Мэй вздыхает, заряжая свои остроты, и уходит.
Бранн отходит от подноса и двери — крадется, боясь побеспокоить Дея, в сторону спальни, заглядывает издалека, убеждаясь, что друг спит, разворачивается, все еще не обращая внимания на оскалившегося теперь Грея, идет обратно — сейчас его с новой силой тянет покинутый утром диванчик.
На полпути к дивану Бранн оборачивается и правильно делает, так как к оставленному около входа подносу начинает подкрадываться, цокая когтями по каменному полу, Грей.
На движение в его сторону пес застывает и делает вид, что исключительно несет службу, обходит границы и лишь вышел порычать на неблагого посетителя!
Ворона делает вид, что возвращается, и Грей отступает. Но стоит Бранну завернуть к своему диванчику, как пес приближается опять. После третьего па Бранн не выдерживает, опускает бессильно руки, выдыхает. Оборачивается со строгим лицом, убедительно и довольно резко командует:
— Грей, не трогай! — серый пес рычит уже как-то странно, словно устал пугать. Или осознал, что его не боятся. В его рыке проскальзывают мягкие ворчащие нотки.
Бранн, видимо, тоже улавливает новые обертоны острыми ушками, договаривает мягче, объясняя:
— Грей, это для Дея.
Наш неблагой вздыхает, в его голове сияет один большой вопрос: почему с благими так трудно? За большим вопросом проклевываются вопросы поменьше. Почему тут не говорят все, кто живет на землях Двора? Почему Грей, который явно разумен и понимает слова Бранна, не пытается донести свою мысль до собеседника никак?
Под отчаянным и вопрошающим взглядом неблагого пес ложится на пол, словно говоря, что ради Дея он готов терпеть и голод.
Печально блестит глазами, затем прикрывает жалобно веки. Расплющенная об пол морда — само воплощение служебного долга, верности, дружбы и неизбывного голодного горя. Грей просто бесстыжий лицедей! Впрочем, его могли и впрямь не накормить: возле Дея никто не сидит неотлучно, как возле Алиенны находится Меви, никто не заходит, ибо запрещено тревожить короля в эти трое суток, так что верный пес действительно страдает.
Похожая мысль приходит в голову и присевшей на диван Вороне. Наш неблагой с новым вздохом поднимается, опять подбирается к еде, сопровождаемый осуждающим взглядом Грея.
— Вот, возьми, — Бранн бросает ему косточку, мяса на которой добрый повар оставил в достатке. — Надо же и тебе иногда есть.
Грей, хоть и голоден, сначала обнюхивает добычу. Потом все же еще раз рычит на непонятного и странно пахнущего визитера. Просто для острастки, чтобы гость не забывал о правилах поведения в покоях Дея и вообще возле самого хозяина!
Наша Ворона хмыкает: сегодня все учат его каждый своим правилам, но у Грея это получается доходчивее всего, он не путает неблагого благими словами, а намерения преданного пса читаются предельно ясно.
Бранн отходит еще на два шага, показывая, что ни в коем случае не претендует на добычу.
Грей утаскивает кость поближе к Дею, хотя все одно не в спальню, обходя норовистые вьюнки, изрядно обнаглевшие с тех пор, как проклюнулись тут впервые. Видимо, Грей старается для того, чтобы оставить хозяину что-нибудь. Как в прошлый раз.
— Хорошо, что это не куриная ножка, — вздыхает Бранн, прикрывая поднос, отходя и прямо припадая к дивану.
Невидимый за стеной Грей рычит из коридорчика удивленно — от куриной ножки он бы тоже сейчас не отказался. И, судя по звукам, принимается за еду.
Пегая голова склоняется все ниже, неблагой не выдерживает, залезает с ногами, а стоит Бранну вытянуться во весь рост и накрыться покрывалом, как сон одолевает его в момент. Он не успевает ни устроиться поудобнее, ни спрятать длинный нос в локоть, как делает обычно. Словно птица, прячущая клюв под крыло. Впрочем, именно птица, не стоит удивляться.
Почти сразу же, как Бранн засыпает, просыпается Дей, которого Бранн не решился разбудить. Я слышу рваный выдох, резкий скрип кровати, отреагировавших на внезапное движение, как будто Дей вырвался из объятий сна и сел, еще даже не успев проснуться.
Я слышу, как успокаивается дыхание моего Дея, как он выпутывается с удивленными восклицаниями из стеблей и цветов, все еще пытаясь, очевидно, убедить себя, что это чистая случайность и не имеет никакого отношения к чувствам Лили. Лили, которая мирно спит, но негласно присутствует во всем замке, гоня омелу, призывая любовь и покой. Ее волосы счастливо светятся золотом, я видел, мой Дей!
Молчит.
Наконец копошение на перине затихает — и шлепают о пол босые ступни. Легкие шаги не слышны, но если открыть глаза и приглядеться, можно уловить приближение высокого и темного силуэта.
Картина была бы пугающей, если бы это был не мой Дей!
А, вот сверкает глазами пес, который с радостным скулением прицокивает к Дею, подставляет морду под руки, ловит пальцы зубами, тыкается в них носом, жмется к ноге. Мой волк очень благородное создание — и он оказ