Я следую за неблагим тихо, и все равно мне кажется, что он растворяется и ускользает. Смотреть на красную сережку проще, она вспыхивает на просвет отраженным сиянием луны.
Неожиданно показавшийся из-за поворота патруль заставляет нашего неблагого поменять дорогу, рядом оказывается пыльная дверь, за которой, скорее всего, кладовка…
Ах, нет, мой Дей, интересно, что бы сказал ты, если бы увидел эту уходящую высоко вверх винтовую лестницу. Похоже, мы с неблагим попали в одну из нежилых башен, заброшенную и пыльную: повсюду паутина, комки пыли сбились по углам, стены не подновляли давно, кое-где зияют дыры, оставшиеся на месте выбитых камней. Не похоже, что камни выпали случайно, в этом есть какая-то система.
Наш Бранн хмыкает немного недоверчиво, крутит головой, поправляя воротник куртки без рук, и… поднимается по ступеням! Ох, пусть я всего лишь маленький ящер, но мне кажется, для любования звездами можно было найти другое место. Ворона легко и неутомимо шагает вверх, отчего мне хочется покусать его за ноги! Чтобы знал.
По углам лестницы пыльно, хотя по центру просматривается даже что-то похожее… Да, похожее на ковер! Очень старый, почти истлевший ковер!
Мне непонятно, как Ворону не смущает такая обстановка. Вон, идет, довольный! Видимо, хотел, пусть и не искал одиночества. Постоянный присмотр не самая привычная для него вещь. Ох уж эти мне неблагие. Думаю, можно оставить его тут, ничего не стрясется…
Ой! Вот ворона вроде Бранн, а накаркал почему-то я! Именно что стряслось!
Неблагой наткнулся на кого-то спускающегося, выбил из рук разлетевшиеся тут же бумаги, склонился поднять, отчего не менее пыльная встречная особа чуть не запнулась еще раз. Вот я буквально на секундочку глаза отвел! Пока эти ночные гулены поднимают бумаги, можно рассмотреть новую фигуру: бесформенный балахон, похоже, накидка, весь рваный, заляпанный, старый даже на вид. На голове фомор знает что, похоже, бывшее при жизни мотком пакли, а сейчас истлевшее до состояния пыльной паутины. Лохмы, больше похожие на гусениц, неряшливо свисают, заслоняя лицо, отчего невозможно определить — парень перед нами или девушка, и что это вообще за создание? Я никогда раньше не слышал про привидения в Доме Волка, да и бумаги разлетелись весьма широко, они настоящие, я даже наступил на одну.
Бранн разгибается, наконец, протягивая свежесобранную добычу странному ши, а тот протягивает худую руку, зыркает из-под мышиного цвета паутины…
Оп.
Бранн застывает так, как будто увидел в одном лице всю свою родню или ночное небо! Фигура в балахоне вздрагивает опять, тянет из руки неблагой Вороны бумаги, но тот не отдает! Ши вскидывает голову оскорбленно:
— Да отпустите же! Нахал!
Понятно, это девушка.
И-и-и-и?.. Бранн стоит. Не отдает. Не шевелится.
Очень хочется, чтобы мимо проходил сейчас мой Дей — как сдвинуть с места застывшего неблагого, я даже не представляю.
— Да что ж вы вцепились! — девушка, краснея и переступая с ноги на ногу, наступает на подол своей мантии, подол трещит, странная пыльная ши судорожно хватается за плечи Бранна.
Наш неблагой начинает приходить в себя, а может, движения успевают прежде разума — девушка оказывается подхвачена крепко, надежно. Ворона переводит дух, его глаза приобретают чуть более живое выражение, там несмело вьются изумрудные феи.
— Вы. Не. Пострадали? — Бранн рубит слова, ему трудно сосредоточиться, особенно, когда он смотрит почти прямо в лицо ши, которое теперь строго напротив его лица.
Девушка краснеет, но теперь я могу разглядеть её серые ясные глаза — почти как у моего Дея. Были. Ох.
Значит, перед нами все-таки волчица, а не фамильное привидение. В остальном, однако, ши некрасива, слишком крупные черты, длинный рот, широкие брови, неудивительно, что она прячется в этой башне. Я почти уверен, о её существовании не подозревает большая часть Дома.
Наша Ворона, впрочем, не сводит с нее своих изумрудных глаз, то вглядываясь в её очи, то опускаясь к губам, а потом опять повторяя этот круг. Девушка краснеет сильнее и пытается отстраниться, упирается в бранновы плечи ладошками… и тоже застывает.
Да что тут вообще происходит?!
— Нет, — тише моего вздоха, право слово, — не пострадала… — еще головой мотает для верности. Глаза, правда, прикованы к лицу неблагого.
Мышино-серые пыльные пряди немного покачиваются в такт движению, привлекая внимание. Кто-то способен назвать это прической?
— А ваша прическа — да.
Вопрос снимается. Неблагому, кажется, по силам все, кроме как оторвать взгляд от странной волчицы. Бранн медленно поднимает руку, отводит спутанные пряди в сторону. Девушка смущается очевиднее, опускает глаза.
— Кто-то способен назвать это прической? — а она начинает мне нравиться! — Не смейтесь надо мной!
Бранн хмурится, собираясь спорить, неблагой говорит именно то, что думает, но сначала помогает девушке встать ровно, очень уж смущенно она вырывается.
Стоит этой ши встать прямо, как опять я слышу треск ткани! Ну что за парочка! Теперь Бранн наступил на её подол! И оторвал его с концами!
Длинная дыра открывает вид на нижнюю юбку такого же пыльного серого цвета, который язык не поворачивается назвать волчьим, только мышиным. Бранн смотрит на пострадавший балахон и совершенно не слышит смущенного лепета девушки, подрагивает только ухо нашего неблагого. И вниз он её тоже не пропускает. И бумаги до сих пор не отдал!
Фух, дело сдвинулось — Ворона сует пергаментные листы девушке в руки, а сам сбрасывает толстую (мой Дей не смог продрать её в своем волчьем облике!) и теплую лоскутную куртку. Движение кажется круговым, а потом — похожим на восьмерку: вторым круговым и неуловимым манером Бранн раскручивает с девушки её балахон. Мелькнувшее серое платье закрывается диковатой курткой нашего неблагого, следующим жестом Бранн усаживает ши на ступеньку и опускается возле. Девушка выглядит ошарашенной, да я сам изрядно ошарашен! Что это сейчас было, и к чему Бранн устроил это переодевание?
Сам Бранн охлопывает себя по карманам пестрого и намного более яркого, чем куртка лоскутного жилета и рукавам не такой пестрой, черно-сине-серой, но не менее лоскутной рубашки, изумрудные феи неблагого сияют озарением, и он перегибается к девушке, вытягивая что-то из подкладки своей куртки. Ши уже не просто румянится, она алеет, опуская голову и опять закрываясь серыми прядями, что вовсе ее не красит. Бранну, кажется, нет до этого дела — в руках Вороны блестит иголка, тянется длинная нитка, а в глазах пляшут феи.
— Это просто проклятье какое-то, — ворчит. — Сколько подолов при благом дворе я уже оборвал! Может быть, Зануды на меня что-то такое наслали? — задумывается, прикидывая, а руки тем временем делают привычную работу.
Подол возвращается на место быстро, хотя и не совсем уж стремительно, кажется, Бранн изо всех сил старается сделать шов ровным, не похожим на те, что соединяют лоскуты его куртки или жилета. Девушка тем временем озадачивается и опять вспыхивает. Ну нельзя столько краснеть, просто нельзя! Я сам, глядя на это, начинаю нагреваться!
— И… скольким вы уже пришивали подол, при нашем Дворе? — подозрительность тона заставляет ушко Бранна дернуться, слегка покоситься на собеседницу, иголка в руках замирает, на неблагого словно действительно находит какое-то проклятье. — Вы, похоже, очень вольно обращаетесь с девушками! И не стыдно вам этим хвастать?..
Ворона вся встряхивается, прижмуривая глаза, как будто утрясает мысль в голове.
— А чем тут можно хвастать? — феи явственно озадачены. — Что я неуклюж? Дей, правда, каждый раз надо мной смеется, когда я говорю, что снова наступил, оторвал и пришил, — последовательность действий заставляет его вернуться к сегодняшнему пострадавшему. Балахону.
Возле шва мимоходом расцветает настоящий букет.
Девушка недоверчиво косится на неблагого, не забывая прятаться в его куртку, в её взгляде теперь неприкрытый интерес. Думаю, она только сейчас поняла, насколько наш неблагой — неблагой.
— Меня зовут Джослинн, — а сама кутается в куртку Вороны чуть не по глаза, спрашивает нерешительно и глухо из-под плотной, тяжелой ткани. — А вы?
— Джослинн… — восторженно тянет наш неблагой и замолкает в задумчивости. Иголка в его руке смотрит в небо, ее кончик блестит, словно звезда.
Девушка удивленно моргает: вряд ли ее собеседника, пусть и неблагого, тоже зовут Джослинн. Ворона торопливо поправляется:
— Бранн! — голова привычно склоняется к плечу, неблагой быстро косится на Джослинн, возвращаясь к шитью: подол уже почти на месте.
Я не могу понять, уследить, что происходит между этими двумя ши, но благая и неблагой явно что-то чувствуют…
Чувствуют. О!
Непростые ночи перед Лугнасадом, время исполнения желаний и ярких звезд, которые так любит Бранн.
Подол между делом возвращается на место, Ворона затягивает узелок ловко и быстро, поднимается, встряхивает балахон, сопровождая нехитрое действие каким-то хитрым словом, от которого у меня чешется в носу. Ах, это не от слова! Это от пыли! Пыль вокруг приподнимается, а потом её резким и холодным порывом выдувает в те самые проломы. Балахон, к слову, теперь совершенно чистый. Глубокого, как оказалось, синего цвета.
Волосы у девушки после сдутия пыли оказываются серебристыми! Только словно специально скрученными в отдельные прядки — то ли для удобства, то ли в порядке эксперимента.
Бранн наклоняется, берет эту самую прядку, слетевшую до носа, и видимо, хочет убрать ее. Смотрит на волчицу и…
…и Джослинн смотрит на Бранна такими глазами, какими порой следила за Деем Алиенна, когда думала, что её никто не видит.
Да, наш неблагой еще и маг! Мой Дей выбрал и привел самого неблагого из неблагих! И я моим волком очень горжусь. Обоими горжусь.