— Но, может быть, что? — мой волк недоумевает.
— Но, может быть, в гостевых спальнях можно и просто ночевать?
Флинн краснеет очень жарко, наш офицер рядом с Бранном хмыкает, сам Бранн, слушая разговор краем уха, хладнокровно относит лесовика к стихии огня, явно выраженной, мощной и неукротимой, как неотвратим его румянец. Парочка схем меняется, сдвигается чуть ближе, Бранну интересна беседа, но не поэкспериментировать с новыми построениями атак и защит он тоже не может.
И это позволяет Вороне стоять ровно, ох, да, это, и пара волков по обеим сторонам.
— Так, Флинн! А что, по-твоему, обычно делают в спальнях?
Мой волк озадачен, сейчас он как-то упускает момент, что репутация его Дома гремит не только в военном деле…
…но еще в другом, втором, где так же хороши все средства.
— Ох, я не хотел никого обидеть!..
Лесовичок всплескивает руками, краснеет оттопыренными ушами. Джаред прячет улыбку, Мэй старательно глядит в сторону: Флинн непосредственен, словно дитя.
— Я понимаю, такое не особенно произносят вслух, хотя все знают, что гостевые спальни служат в основном… Что там, ну… они для того…
Флинн внезапно осознает, что и кому он сейчас пытается объяснить, пальцы нервно сходятся на изукрашенной фибуле, дергают, будто жмущий ошейник, однако плащ крепкий, ткань не трещит от сильных рывков.
— Для чего же? — недоумевает Дей.
— Ну, для этих! — Флинн запинается, в невозможности выговорить сакраментальное слово.
— Этих?.. — мой волк не собирается облегчать ему задачу. И теперь мне интересно: не проверка ли это для сына Дома Леса?
Только вот на что может быть направлена подобная проверка?
Флинн в сотый раз краснеет, подбирает одним движением полу плаща, поднимает высоко, а потом с силой отпускает тяжелую красивую ткань, заставляя крутануться, будто юбку. Видя, что его все еще не понимают, выпаливает с выражением:
— Подолов!
Джаред каменеет лицом, Мэй, сжимая ладонь на кортике, еле слышно стонет «Нам точно скучно жилось», длинные губы Бранна расползаются в улыбке, изумрудные феи просыпаются. Дей, несмотря на всю серьезность случившегося, еле сдерживает смех.
— Поверь, мой друг, — старательно ровно говорит он. — Волки любят не только утехи плоти, но и многие другие вещи. Гостевые спальни имеют… — фыркает, не сдержавшись. Мэй, подрагивая плечами, отворачивается. — Они служат для многих целей, первейшая из которых — здоровый сон и отдых наших гостей и самих волков, как приезжих, так и проживающих в Доме Волка, которые не желают иметь личные комнаты и возиться с приборкой, — негромко, Джареду, с явным сомнением: — Я доходчиво объясняю?
— О, да, — серьезно отвечает Советник. — Я и сам иногда не прочь там отдохнуть.
— И я! — обернувшись, всхлипывает Мэй. — И даже наш прежний король… — и смущенно смолкает под взглядом Джареда.
— Я верю, верю! — Флинн, округлив глаза, кивает торопливо и старательно, успокоительно машет руками, все больше заливаясь краской от непонимания, шутят волки или всерьез.
Ох, мой волк! Ни фомора он не верит! Этот ребенок обходит ужасные волчьи спальни самой дальней галереей!
— Второй принц Дома Леса, — звучит из уст моего Дея пусть мягко, все же официально. — Джаред прав. Для чего бы ни служили спальни, тебе следует поторопиться в покои, выделенные вашей королевской семье.
Флинн притихает, окидывает взглядом волков, выдыхает шумно и даже горестно, без сомнения припоминая и давнюю неприязнь между Домами и сегодняшнее злокозненное происшествие, мало не закончившееся очередными похоронами, только теперь с противоположной стороны. Набрасывает капюшон, словно возвращаясь в старую кожу, взгляд его тухнет…
— Но, Флинн, — делает шаг вперед стоящий посередине между своими Дей и кладет руку ему на плечо. — Я не забуду сделанного тобой. Отныне мой Дом всегда открыт для тебя. Помни, где бы ты ни был, волки придут на твой зов!
Каре-зеленые глаза загораются неприкрытой, отчаянной надеждой, очи Бранна в диковинной багрово-черной раскраске вторят веселыми изумрудными феями. В памяти неблагого встают картины прошлого, утопающий в болоте Дей, его усталые слова, несущие столь богатый смысл. И Ворона опять вопреки всему радуется, вздыхает довольно, ведь Дей считает другом Флинна из-за спасения его вороньей жизни! Это поддерживает стремительно тающие силы неблагого ещё на какое-то время, но Бранн! Бранн! Тебе нужно сесть!
Не слушает! Что значит «нельзя заставить Флинна винить себя, а спровоцировать можно»?! Какое тебе дело до его вины?! Ой-ой! Вот не надо! Я понимаю, что ты хотел сообщить мне наглядно, но летящая волна раскаленного металла на миг показалась мне настоящей.
Фуф!
Ладно-ладно, я не злюсь на тебя. Ну, почти. Ох, не убивайся так! Я не то имел в виду! И, разумеется, принимаю извинения!
Наша расколдунская неблагая кокетка, про которую все подзабыли, выбирается тем временем из-под капюшона бывшего Капюшона, пиликает радостно, облетает его и выстреливает в щёку с родинкой своим поцелуем навылет, рождая целую тучу оранжевых искр, которые взрываются с приглушенным хлопаньем. И опять важно усаживается на плечо Советника.
Флинн, смущенный подобным проявлением симпатии, а больше того — собственными искрами, приложив руку к сердцу и широко улыбаясь, кланяется Дею как своему королю. А Финтан, тьфу, фоморы бы его сожрали, Флинн очень красив, оттопыренные ушки и розовое пятнышко его вовсе не портят. Да, братья похожи, только в обаятельной улыбке наследника таятся все демоны старых времен. И этих демонов усердно прикармливает лорд Фордгалл.
Второй принц, кивнув волкам, стремглав выбегает. Стоит лесовику пропасть, Бранн осторожно присаживается на ближайший стул, дыша часто и торопливо.
Ну наконец!
Мой волк! Мой волк, это не видно под боевой раскраской, а он еле жив.
Дей слышит меня, я уверен. Настораживается, но его опережает Советник. Обе ладони полуволка на миг касаются груди Бранна, а тот вопреки обыкновению даже не дергается. Следом за руками Джаред отнимает и словно приподнимает что-то внутреннее, глубинное, наполняет жизнью или делится силой — щеки Вороны уже не такие мертвенно-бледные, а дышит он глубоко и ровно.
— Ваше сердце устало, королевский волк Бранн, — очень мягко произносит Джаред, разминая побелевшие пальцы. — Думаю, сегодняшний день лучше провести в постели. И с самыми добрыми поже… книгами. Скажите, что бы вы хотели прочитать, не столь убийственное, как это, — он указывает на великолепный том, переливающийся коварным золотом янтаря.
Смотрит недоверчиво, словно ожидая беды, бросает полный сомнения взгляд на еле дышащую Ворону, принимает решение и сдергивает черный бархат, которым накрыт стол, оборачивает отравленную книгу.
Да, верно, Советник, мало ли у нас любопытных посетителей библиотеки? Яд мог и не выветриться полностью, и не всякий окажется столь выносливым, как Бранн, и не всякого достанет сил поддержать. Хм, Джаред смотрит на меня подозрительно, словно слышит мои слова!
— Ваши руки, уважаемый не-маг Джаред, даже сейчас могут как дарить жизнь, так и отнимать ее, — шепчет Бранн, провожая взглядом действия Советника. — «Сделал тот, кто всегда рядом».
Ой-ой, это явно цитата! Нашего белого волка слегка передергивает, он вглядывается в Ворону весьма пристально. Так, Бранн, а ну-ка признавайся, чем ты поставил его в тупик на этот раз? Я тоже так хочу! Что значит «ты ему на один укус»? А ты на два, да?
— Это вы останавливали сердце Мидира, чтобы он спустился за любимой? — наша необъяснимая Ворона остается собой в любом состоянии. — «Помни о сыне, она прошептала, и в мир теней ее сердце упало». Вашего имени там нет, однако вы можете как дарить жизнь, так и отнимать её, вы были рядом с Мидиром, когда Проклятье лишь готовилось пасть и когда оно пало.
Джаред меняется, холодеет мгновенно.
— Откуда? Как? Где вы?.. — и обрывает себя. Выпрямляется, складывает руки на груди. Досадливо морщится, ощущая нарастающий интерес всех присутствующих. А может, потому, что Шайя дергает его за светлую прядь возле уха. — Все это было слишком давно.
— Откуда эти слова? — недоумевает Дей. — Я не слышал.
— Большая редкость, — кашляет Бранн, потирая грудь. Ворона! Ну Ворона же ты! Продышись сначала! — «Сказание о Мидире и Этайн». Оно лежало на вашем столе, Советник. Попалось на глаза, но времени тогда не было прочитать целиком. Вы не могли бы сделать мне одолжение…
К Джареду прикованы все взгляды. Шайя просительно пиликает на выдохе. Советник после долгой паузы спрашивает с видимой неохотой:
— Зачем оно вам? — скрещивает руки на груди Джаред, который не ожидает прозрачного ответа, но не может смириться с полной неосведомленностью по этому вопросу.
— Мне нужно изучить то, что касается Проклятия, — Бранн бросает быстрый взгляд на Дея. — Как оно возникло, не знает никто, как его можно снять — тоже. Все слишком расплывчато даже для благих, — потирает усталым жестом лоб, над глазами все еще прокатываются иногда отзвуки боли.
Вздумавший было возразить Бранну на столь неприглядное представление о ясности Джаред только вздыхает. Во-первых, не то чтобы неблагой совсем уж неправ, а во-вторых, Советнику не нравится полумертвая Ворона. Лучше пусть будет живая и здоровая, переворачивающая все верх дном. Ну и в-третьих, Шайя пиликает, сидя на его плече, поглядывает со значением и прикладывает крошечные ладошки к взволнованно приподнимающейся груди. Напоминает, видимо, свой утренний рассказ.
— Избранные, Иные, Истинная любовь, отдать то, что взять невозможно… — Бранн покачивает головой, я вижу в его сознании не до конца оформленную схему Проклятья. Много нитей и противовесов, не все находят свои привязки, но зависают там, где должны быть.
— В книге слишком много личных заметок, — отвечает Джаред, однако не отказывает. Медленно выдыхает. Поджимает губы, вспоминает, недовольный тем положением вещей еще более, чем непредсказуемостью Вороны. — Воздух тогда словно крошился, дышать было тяжко, а память стиралась. Никто не помнит, что именно сказала Этайн, когда очнулась. Я пытался записать хоть что-то.