— А видеть сердцем ты уже научился!
Мой волк наблюдает, как чернота необратимо съедает мир: исчезает высокий скошенный лоб, хоть и ощущается под пальцем, теряются глаза, смешные гнутые брови, длинный нос. Длинные губы — шевелятся, Бранн что-то говорит, но мой Дей не слышит, не хочет слышать! Убирает руку, не дожидаясь, пока неблагой пропадет весь, отворачивается и садится прямо на землю.
В шаге от мертвого друида, в бесконечности от зрячего друга.
— Дей, ты сможешь видеть снова! Сможешь, — прорывается убедительный голос Вороны. Он стоит за спиной, раздумывая, договаривать или нет. — Для этого лишь надо снять Проклятие.
Да, Бранн, лучше тебе было промолчать! Какой милый маленький пустячок!
— Бр-р-р-анн, — рычит Дей. Ладони лежат на земле, пальцы то сгибаются, то разгибаются. — Оставь меня ненадолго!
— Хорошо, просто Дей, — неблагая Ворона присаживается рядом на корточки, улыбается тепло всем своим целым неблагим лицом, кладет руку на плечо, в опасной близости цвета папоротника, указывает на него, не дотрагиваясь. — Но не забывай, каждая цель достижима.
Поднимается и отходит, шурша листьями, не нарочито, обыкновенно, хотя сам по себе звук кажется слишком тихим.
Да, мой Дей, привыкать, похоже, придется заново.
Глава 25. Дыхание зимы
Мой Дей застыл неподвижно и сидит, замкнувшись глубоко в себе, что вовсе на активного волка не похоже. Ворона в это время хозяйничает на поляне. Слышно шуршание опадающей обратно вниз, висевшей в воздухе листвы, снова приоткрывается дверь с белым светом — судя по волокущимся телам друидов, Бранн затеял уборку. Неблагой выбрасывает тела людей куда-то по ту сторону магии и мира, поправляет косяк, состыковывая то, что было недостыковано, поднимает отдельные вещи, оставшиеся от нападающих — где меч, где рассыпавшиеся руны, предрекающие близкую смерть или найденную жизнь, а где даже пергаментный свиток. Выбрасывает это тоже вслед за телами, закрывает дверь.
Мой волк так и не пошевелился за все время. Подрагивают немножко разве что пальцы на земле.
Шаги Вороны приближаются, обыкновенные, неторопливые, и не скажешь, что Бранн вот только прятал трупы. Вздыхает почти неслышно. Присаживается опять на корточки возле. Без вопросов подхватывает моего волка под руку, выпрямляется: легкая Ворона еле поднимает мощного волка! Слава старым богам, мой Дей слышит и чует напряжение, подхватывается сам на середине движения, укладывает руку на плечах неблагого удобнее, но на обеспокоенные вопросы по-прежнему не отвечает.
Никак.
Ворона умолкает, кажется, попросту откладывая их, тянется магией, Дей молча вцепляется в плечи, сам Бранн тоже шипит и трясет головой. Но оба ши явственно становятся бодрее.
К вечеру, когда поляна остается далеко позади, а дыхание зимы ощущается все полнее, Бранн снова заводит разговор.
— Король Дей, думаю, раз на нас ещё не напали после места силы, друидов в этой части благой границы нет, — осторожно тяжело вздыхает, как будто боится побеспокоить моего волка своей безрадостностью.
Неблагому все ещё неспокойно в тишине, а молчаливый Дей добивает его окончательно.
— Но это не значит, что их вообще нет поблизости, — перехватывает твой ремень, подстраиваясь под изменившийся шаг. — А искать заклинанием опасно, так можно их приманить, как светлячков на лампу.
Изо рта Вороны вырывается облачко пара, которое Бранн с удивлением и интересом разглядывает. Именно сейчас Дей решает очнуться:
— И когда ты собирался сообщить мне?
Тон слишком оскорбленный, мой Дей, чем ты так недоволен?
— О чем? — Бранн, кажется, вовсе непробиваем, только чуть озадачен.
— О том, что ты несешь на себе фею! — не знаю, как тебе удается рычать без рычащих звуков, мой волк, но удается.
— Фею?.. — наш неблагой озадачен сверх меры, но при этом выдыхает единственное слово еще и с облегчением.
— Если ты думаешь, что я совсем слепой, ты ошибаешься!
Мой Дей рычит опять, резко отнимает руку от левого плеча Бранна, достает длинными пальцами до левого же ушка, слегка дернувшегося из-за торопливого движения ладони.
— Вот это, по-твоему, что?! — нащупывает за острым ухом, среди полуперьев, небольшой кокон, кажется, обернутый крыльями феи, будто одеялом.
Ты не видишь, мой волк, но глаза Бранна размером с золотой! Он не ожидал! И не чуял! Но как? Как он мог нести на себе волшебное создание, не ощущая этого? Пусть фея, похоже, в спячке.
Мой волк, припомни, прошу, не было ли какого-то знака, чего-то небольшого, но приметного…
Наш неблагой тем временем сам доискивается фею, выпутывает из волос, примеривается и дует на небольшой кокон. Изо рта Вороны вырываются искры, а левая рука слегка сияет золотом — и фея на его ладони начинает разворачивать крылышки.
Точно! Да! Мой Дей! Ты вспомнил! Еще при Неблагом дворе, во дворце, после победы над Семиглавым и ужасного сна, в достоверность которого невозможно поверить до сих пор, ты влетел в спальню Бранна, а за его ухом угасало голубоватое свечение! И на поляне с арочным местом силы оно было голубоватым! Наверняка, наверняка, это…
— Шайя! — голос Вороны отдает удивлением в гораздо большей степени, чем до этого. — Как ты?.. Что ты?.. Откуда!
Крошка-фея довольно усаживается на ладони Вороны, поправляет намотанное на пояс красное ожерелье:
— Третий принц! Пилик-пилик! Как я рада вас видеть! Пилик! — и сияет своим удивительным голубым.
На Шайе по-прежнему форменные курточка и юбочка библиотеки, тем более выделяется красная нить ожерелья.
— Не называй меня так, — вопреки словам Бранн неостановимо улыбается, кажется, наслаждаясь магией, общением, знакомым голосом, присутствием неблагого мира в настораживающем и непонятном благом. — Я больше не третий принц, я передал титул сестре. Возможно, скоро у вас будет новая королева.
— Но как же, пилик! По счету, пилик, среди мальчиков, пилик, вы все ещё, пилик, третий, пилик! — Шайя нахально задирает подбородок, усаживаясь нога на ногу. — А по рождению, пилик! Принц! Пилик! — и кивает сама себе.
— Но ты лучше все равно называй меня по имени, — улыбка Вороны проясняется, ширится, — то есть, Бранн.
— Хорошо, пилик, третий, пилик, принц, пилик, Бранн! — феечка ёрничает и добивается от Вороны ещё одной улыбки. Спохватывается: — Я вовсе, пилик, забыла о приличиях, пилик!
Неблагое создание подлетает, сбрасывает на ладонь такого же неблагого принца, пусть и бывшего, красное ожерелье, потом хватает тяжесть, ну, для себя тяжесть, мой Дей, в руки и подлетает к тебе, зависает напротив твоей головы, да, мой волк, её очень хорошо слышно.
Шайя, однако, не подозревает, до чего хорош волчий слух, пиликает на пределе громкости:
— Благой! Пилик! Принц-король! Пилик! Дей! Пилик! — истинно неблагое обращение, да, мой волк, но я готов приветствовать тебя так каждое утро, если ты обещаешь хоть чуть улыбаться, как сейчас. — От лица всех друзей, пилик, нашего, пилик, третьего-принца-Бранна, пилик! Мы, низшие неблагие, пилик, вас благодарим, пилик! Парящие короли, пилик, извели бы его!
Шайя тянется накинуть ожерелье тебе на шею, мой волк! Что это за дела! Да ну её вместе с её подарками! Никому она тут даром не сдалась!
Ворона, несмотря на то, что ворона, улавливает твое и мое, да, настроение, перехватывает подвеску из рук феи, поднимает со своего плеча твою левую руку, мой Волк, и дважды оборачивает ожерелье вокруг запястья, создавая неблагой браслет.
Красные бусины, вытянутые, как волчьи клыки, ложатся как влитые поверх серебряного браслета, подаренного Бранном.
Да, мой Дей, неблагие весьма похожи в своих намерениях и подарках.
Фея кивает, одобряя самоуправство Бранна, зябко обхватывает себя за плечи, звенит слева и усаживается прямо в перья Вороны. Как бы уважительно она к неблагому ни обращалась, в отношении него самого пиетет отсутствует напрочь.
— Это ожерелье, пилик, то есть, пилик, браслет теперь, подарит вам, пилик, принц-король Дей, пилик, силы на глубине, магию среди магии и, — задумывается, бормочет про себя: — как же сказала, пилик, Ровэн… Ориентир там, пилик, где ничего не видно! — и сияет, сияет!
Мой волк, да, стоит уточнить.
— Ровэн?.. — брови приподнимаются над серебристой повязкой.
— Рябинка, — наш неблагой, голос его стал улыбчивым, кажется, там промелькнули изумрудные феи. Может, почуяли товарку, мой Дей?
— Они, пилик, с Оаком, пилик, вместе придумывали, пилик! — Шайя рассказывает новости больше Бранну. — А потом, пилик, додумались, пилик, и до свадьбы!
— Правда? — теперь феи в голосе Вороны весьма отчетливые. — Давно пора. Всего пару-тройку столетий собирались!
Ну не сердись больше, мой волк, лучше вспомни, какие смешные были пенёк и рябинка, как он нарастил мох, чтобы понравиться ей, как забавно вышагивал перед Бранном, важничая в стремлении поразить возлюбленную…
Ну вот, хоть хмыкнул.
— А теперь я, пилик, — крошка-фея снова зевает, надо же, не успела выспаться в своем коконе! — Буду сопровождать, пилик, вас! — и закапывается в перья Вороны глубже.
— Спасибо, Шайя, — Бранн никак не реагирует на хозяйское копошение среди своих волос. — А как ты успела?..
О, она уже спит.
Я ощущаю, моему волку хочется сказать: он знает, как она успела, и в какие моменты Бранн, оказывается, вовсе не чувствует своей головы и даже ушей. Но страшная апатия, накатившая после схватки с друидами, опять выпускает свои мерзкие когти.
Мой Дей! Скажи! Ты же хочешь! Скажи! Это же Ворона! Сам он не догадается точно!
Но мой Дей молчит.
Зимние сумерки подбираются быстро, под ногами уже скрипит первый снег, мерзлые листочки шуршат между ним совсем мертво, голые деревья шумят жесткими кронами, а звери и птицы затихли вовсе.