Попугай обводит взглядом толпу. Он жаждет мести – за то, что я отказалась его сделать своим напарником. Его щёчки алеют. Его хохолок переливается в лучах солнца. Его крылья раскинуты:
– Звери саванны! Братья и сёстры! Как вы видите, эта самка, пользуясь положением каракала полиции и получая за это зарплату, помогла сбежать преступному суслику! То есть преступной суслице! Типа она добренькая. Конечно, легко быть хорошей за чужие кокоши! Нам нужна такая полиция?
Стадо отвечает ему дружным рёвом:
– Не-е-е-ет!
В этом рёве я различаю единственное, но отчётливое и искреннее «да!». Это голос Гепа. Он выходит из толпы и становится рядом со мной.
– А раз нам не нужна такая полиция, – разоряется попугай, – кому мы будем на неё жаловаться?
– Царю-у-у-у! – ревёт стадо. – Льва-а-ам! Царь-батюшка! Львы-лёвушки! Озарите нас гривами солнечными! Одарите нас ликами ясными! Выйдите к на-а-а-ам!
По ту сторону Врат слышится глухое рычание.
– Чернь отвратная, отойти от Врат! – доносится задорный ломающийся голос кого-то из львиного молодняка. – Прайд выходит к народу! Прайд снисходит до вас!
08:00
Они стоят на площади перед стадом: Царь зверей, царица Лея и лев Лёвыч, советник Царя.
Лея – молодая грациозная львица, Царь взял её в жёны сразу после подавления восстания жирафаматери, чтобы продемонстрировать всей саванне, что он всё ещё достаточно здоров и силён для вожака прайда, способен продолжить род и дать царственное потомство. Я присматриваюсь к округлившемуся Леиному животу и набухшим сосцам: царица и впрямь беременна.
Некоторое время стадо выкрикивает против меня обвинения, потом царица раздражённо взмахивает хвостом, издаёт утомлённый рык – и все почтительно замолкают.
Они отвечают толпе по очереди. Сначала Лея:
– Я не думаю, что Каралина сознательно помогла преступным сусликам сбежать. Она просто не справилась, – царица бросает на меня сочувственный взгляд. – Мне так жаль, дорогая. Но не стоит отчаиваться. Как гласит наша древняя зверская мудрость, из упавшего замертво зверя рождается пальма. Попробуй себя в чём-то другом. Например, в материнстве. Может, тебе следует окотиться?.. – Она отворачивается от меня и почтительно склоняет голову перед Царём. – Впрочем, кто я такая, чтобы решать.
Слово берёт лев Лёвыч:
– Перед нами дикая кошка, которая действительно не справилась с должностью каракала полиции. И это совершенно неудивительно: она ведь самка. Как сказала наша царица, самке до́лжно рожать котят, а не охотиться на преступников.
Я не выдерживаю:
– Почему-то ты не дал мне совет всё бросить и родить побольше котят, когда я вытаскивала тебя за шкирку из логова мятежной жирафы Рафаэллы и её приспешника Братана. Ах, постой-ка! Наверное, дело в том, что ты был без сознания! Иначе ты бы обязательно отказался от услуг самки и спас себя сам, верно?
Он смотрит на меня тяжёлым, как песок, осевший после песчаной бури, взглядом. И я понимаю, что этих слов он мне не простит. Его самолюбие и так пострадало, когда повстанцы во главе с Жирафой Изысканной захватили его в плен, а я его вызволила. И дело тут не только в том, что он самец, а я самка…
– Самки – слабые и нежные существа, – продолжает Лёвыч, игнорируя мои слова. – Они полны сострадания. Я полагаю, что именно из-за этой слабости каракал Каралина ни разу не допросила подозреваемую медоедку Медею как надо: под пытками та давно бы уже рассказала о своём сотрудничестве с преступными сурикатами… и сусликами. Естественно, Каралина не применила пытки из доброты. Из доброты, конечно, а вовсе не потому, что они с медоедкой подруги. Но разве возможно получить от подозреваемых важную и ценную информацию, не применяя пыток?
– Конечно, невозможно!.. Что за ерунда: без пыток?.. Да где это видано!.. – охотно отзывается стадо.
О да, конечно, он хочет избавиться от Медеи. Избавиться от любого напоминания о своём поражении и, возможно, предательстве. Когда повстанцы жирафаматери захватили в плен и меня, и Слона Связи, и Лёвыча, и многих других, кто нас вызволил? Правильно: медоедка. Она принесла им «благодарственный мёд от шамана» в качестве благословения Богов Манго. В мёде было снотворное. Его отведали все в повстанческом лагере, кроме пленников, ведь пленникам благословение богов не положено. В итоге мы, не заснувшие пленники, выбрались и вызвали подкрепление, и лагерь был окружён, и враги – повержены. Но пленник лев Лёвыч спал, и мне пришлось тащить его, бессознательного, за шкирку. Как вышло, что он заснул, что он попробовал сонный мёд? Возможно, он к тому моменту уже перешёл на сторону Братана и Лайлы, поддержавших Изысканную Жирафу? Проснувшись, он поклялся Царю, что нет. Что это была случайность. Что он перегрыз решётку, выбрался, увидел мёд и лизнул этот мёд от голода. И Царь ему поверил. Царь зверей проявил благородство. Царь сказал: «Всякий зверь для меня невиновен, пока мне не доказали обратное».
– …Звери саванны! Я считаю, что Дальнему Редколесью не нужна никакая полиция. Достаточно Суда Львов, – подытоживает Лёвыч.
Толпа одобрительно гудит и мычит.
– Но кто я такой, чтобы что-то решать, – советник Лёвыч почтительно опускает гривастую голову. – Пусть решает Царь.
Царь зверей говорит последним. Он избегает смотреть мне в глаза. Он смотрит в толпу:
– Прайд внял гласу стада!..
Ну конечно. Прайд внял. После свержения Жирафов Изысканных больше всего они боятся стадных волнений. Если стадо чем-то недовольно, рано или поздно оно начинает спрашивать о воде. А это очень плохой вопрос. Нельзя нервировать стадо. Стадо должно быть радо.
– …Дело о фальшивококошниках постановляю считать раскрытым, – объявляет Царь. – Виновные – медоедка Медея и сурикат Рики – предстанут перед Судом Львов для избрания способа наказания. На всякий случай вообще все сурикаты Дальнего Редколесья будут арестованы. В Полицию Дальнего Леса будет передано требование арестовать жену Рики, суслицу Безвольную Лапку, и после восстановления воздушного сообщения вернуть её нам для суда…
– Вина сурикатов и медоедки пока не доказана, – говорю я, но мой голос тонет в криках толпы:
– И детёныша пусть пришлют! Дрожащего Хвоста пусть пришлют, чтоб мы его растерзали!
– Детёныш за родителей не в ответе, – изрекает Царь. – Детёныша терзать не за что.
– Как не за что? За то, что он мутант! Сурикатуслик! Суслорикат!
– Вина сурикатов и медоедки не доказана, – повторяю я громко. – И нужно ещё найти Пальмового Вора, который очевидно замешан в…
– Я также принял решение, – по-прежнему не глядя на меня, перебивает Царь, – уволить каракала Каралину с должности каракала полиции, а само отделение полиции закрыть.
Толпа одобрительно топает, клацает и машет хвостами.
Я швыряю в самую гущу толпы своё полицейское удостоверение – камушек с гравировкой «Каралина – полиции каракал», – разворачиваюсь и иду прочь.
10:00
– Не расстраивайся, – говорит Геп. – Зачем тебе эта полиция, детка? Теперь ты снова вольная кошка саванны. Тебе повезло. Они были с тобой добры. Не казнили. Просто уволили.
Я не отвечаю. Я молча привожу в порядок и расчищаю своё рабочее место. Бывшее рабочее место. Маленькая пещерка в скале – отделение Полиции Дальнего Редколесья.
Вместе с Гепом мы убираем груду бессмысленного мусора, который натащили ко входу в пещерку Гиги и Виви. «Объекты, которые выпали из объектов».
Моя последняя обязанность как каракала полиции – оставить после себя отделение в идеальном порядке. Даже если они его просто закроют.
Когда дело уже практически сделано, когда убраны обглоданные кости, полуистлевшие перья, черепашьи панцири, и рога, и засохший навоз, и погадки птиц, и почерневшие кокосовые скорлупки – там, на самом дне этой бессмысленной мусорной кучи, я вижу то, что действительно является очень важным объектом.
Это крупная – даже слишком крупная, как будто слегка распухшая – клешня левой передней ходильной ноги рака-отшельника. Насколько я могу судить – Пальмового Вора. На клешне видны отметины чьих-то зубов. Если бы я была полиции каракалом, я бы отдала эту клешню на анализ Хэму. А потом, если бы он подтвердил мою версию, переквалифицировала бы дело о фальшивококошничестве в дело об убийстве сотрудника Пальмово-Кокошного Двора. Потому что клешнекокошник Пальмовый Вор, судя по оторванной клешне, растерзан и укокошен.
Я насвистываю условный сигнал для Гиги и Виви. Они тут же прибегают. У каждого на шее болтаются медали из косточек манго.
– А это правда, что вы больше не хозяйка, хозяйка?
– Да, правда.
– А наши медали, которые вы нам сказали выгрызть? Мы, что ли, теперь не имеем права их больше носить?
– Носите на здоровье. Вы хорошие гиеновидные псы. Вы нашли очень ценный объект. Расскажите, где именно вы откопали эту клешню?
– Мы её не откапывали. Она валялась в пересохшей части ручья Манго-Бонго.
Манго-Бонго. В короткий летний сезон дождей – речка, в зимнюю жару – тщедушный ручей. За последнюю неделю каждый день высыхали новые части русла. Кто-то кинул убитого рака в ручей, чтобы скрыть следы преступления. Вероятно, уже в ручье его растерзали рыбы. Если б я была полиции каракалом, отдала бы приказ искать остальные клешни и экзоскелет несчастного рака.
Собаки убегают, виляя хвостами и погромыхивая медалями.
– Мы должны отдать эту клешню на экспертизу, – говорит Геп.
– Ничего мы не должны. Я больше не полиции каракал. А ты никогда им и не был.
– То есть ты даже не хочешь показать её старине Хэму?!
– Разве я сказала, что не хочу? Я сказала, что не должна.
12:00
Я сообщила старине Хэму, что, прислушавшись к гласу стада, львы уволили меня с должности полиции каракала. Так что он теперь не обязан делать экспертизу клешни по моему поручению. Разве что ему просто самому интересно.
– Мой отец учил меня: послушай, что говорит стадо, – и сделай наоборот, – отозвался Хэм и тут же приклеился к основанию клешни языком.