Эксперт Хэм погружает язык в могилу. Один его глаз вращается по часовой стрелке, а другой – против.
16:30
– А я знаю, чем мы займёмся! – радостно подпрыгивает шаман. – Я буду отгонять злых духов, вызванных сусликами Дикой Лесостепи, а вы будете мне помогать!
Медоед затягивает шаманское песнопение, энергично колотя в бубен:
Жители саванны, слушайте шамана!
Топайте копытом в пламенной борьбе!
Суслики колдуют, чтобы взять обманом
Наши души, туши и землю́ себе-е-е!
– Бе-бе-бе-бе-бе-е-е! – стадо с готовностью принимается отбивать ритм копытами.
Суслики ужасны, суслики опасны,
Ихних амулетов магия сильна!
Не ходите где-то рядом с ихней пастью:
Суслик поглощает даже хоть слона-а-а!
– На-на-на-на-на-а-а!
Медоедик, прилепленный к обмазанной мёдом шерсти отца, просыпается и тоже принимает участие в камлании: у него на груди болтается собственный маленький бубенчик, в который он усердно молотит всеми четырьмя лапками. Ритм у Медоедика получается совсем другой, Медоед и стадо на секунду сбиваются, но тут же подхватывают новую мелодию:
Суслик – это ведь маг!
Суслик – это ведь враг!
Суслик тут ворожит!
А земля тут дрожит!
Суслик – это ведьмак!
Суслик – это шпион!
Суслик где-то тут, факт!
Может, ты или он!
Медоед, всё сильнее возбуждаясь и заводясь, скачет вокруг могилы то на четырёх лапах, то на двух задних, то на передних. Теперь он поёт не один: в нужных местах, когда шаман задаёт вопрос, ему подпевает стадо, тоже всё больше разгорячаясь.
– Суслик – это ведь кто?
– Маг!
– Суслик – это ведь кто?
– Враг!
– Суслик тут воро… что?
– …жит!
– А земля тут дро… что?
– …жит!
– Суслик – это ведь… кто?
– …мак!
– Суслик – это шпи… кто?
– …он!
– Суслик где-то тут, так?
– Факт!
– Может, ты или кто?
– Он!
Звери принимаются указывать друг на друга копытами, как бы пытаясь изобличить в своих рядах коварного суслика-шпиона. При этом они мычат, воют, кудахчут, закатывают глаза и раскачиваются из стороны в сторону. Некоторые – в основном из тех, на кого указали, – падают на горячий песок без чувств.
Я никогда не разделяла этого экстатического стадного чувства, но – надо отдать Медоеду и Медоедику должное – даже мой хвост невольно раскачивается из стороны в сторону в такт словам и ударам бубна.
– Хватит, суслик, ворожить, кыш!
– А не то тебе не жить, ишь!
– А мы суслику копытом топ-топ!
– Топ!
– Топ!
– А мы суслику хвостами хлоп-хлоп!
– В лоб!
– В лоб!
– А мы суслика зубами кусь-хрысь!
– Кусь!
– В зад!
– Этот суслик убегает пусть, брысь!
– Пусть!
– В ад!
Звери продолжают падать в песок от избытка чувств, и я начинаю всерьёз опасаться, что стадо, становящееся всё более буйным, их просто сейчас затопчет.
– Я закончил, – сообщает старина Хэм.
– Именем Полиции Дальнего Редколесья, я требую тишины! – кричу я. – Шаман Медоед, немедленно перестаньте вертеться, выть и бить в бубен!
– Это невозможно, шаман не может перестать! – завывают Гиги и Виви.
– На шамана снизошёл дух саванны, через него с нами говорят Боги Манго! – поддерживает их Попка и трижды щёлкает клювом.
– Извиняюсь, но я взаправду не могу остановиться, я собой сейчас не владею! – извиваясь, сообщает мне Медоед. – Боги хочут, чтобы я танцевал и пел!
– Ля-ля-ля, кыся! – поддерживает его Медоедик.
– В таком случае давайте-ка все немедленно отсюда топ-топ! Остаются только Попка с охраной и сотрудники Полиции Дальнего Редколесья!
– Значит, мне уйти? – огорчается Геп.
– Ты можешь остаться, ты почти мой напарник. Остальные все кыш!
– Ишь! – подхватывает стадо. – А мы суслику копытом топ-топ!..
Неровным строем, притопывая и прихлопывая, они удаляются от могилы. Те звери, что валялись в песке, спохватываются, вскакивают и присоединяются к стаду. Последним поднимается буйвол. Он отряхивается и устремляется в погоню за стадом, выкрикивая «топ-топ» и старательно подпрыгивая и ударяя копытами по песку. Там, где он пробежал, открываются углубления, по форме очень напоминающие то, над которым мы прямо сейчас стоим. Могилы. Тут не просто зарыли убитого рака-отшельника. Это целое спрятанное под песком кладбище.
И в каждой могиле – по раку-отшельнику.
17:00
– Огласите результат экспертизы, старина Хэм.
– Этот Пальмовый Вор, на которого нам указал корреспондент Попка, – самый свежий из тех раков-отшельников, что здесь захоронены, – сообщил хамелеон.
– То есть это наш парень?
– Нет. Он погиб год назад, а наш парень – неделю назад.
– То есть погибшего неделю назад…
– Погибшего неделю назад на этом кладбище нет. Остальные погибли раньше. Этот рак – два года назад, – эксперт Хэм неспешно двинулся вдоль захоронений, указывая на могилы резко выпрямляющимся языком, как указкой. – Этот – три… Вот этот – четыре… Пять… И так далее. В год по Вору.
В год по Вору… С каждым Пальмовым Вором, становившимся клешнекокошником, заключался официальный контракт на год. Через год клешнекокошник считался отмывшимся от тёмного прошлого, и его отпускали в счастливую жизнь с чистого пальмового листа. Только жизни их на этом месте почему-то всякий раз обрывались – как иссохшие до срока пальмовые листы, подхваченные горячим ветром саванны и унесённые под песок…
Воровское Кладбище. Так следует назвать это место.
– И ещё, пока вы тут плясали и били копытом, я успел проанализировать амулет и готов поделиться результатом, – заявил Хэм. – Перед нами типичный для Дикой Лесостепи ловец снов, однако смастерили его не в Лесостепи, а здесь. При изготовлении использована чёрная древесина местного эбенового дерева, паутина местного паука Аниврада и павшие перья местных удодов и попугаев.
– Суслик действительно тут… – пробормотал Попка; щёчки его побледнели от ужаса. – Суслик тут ворожит! А земля тут дрожит! Попка тут не дурак! Суслик – это ведьмак! Суслик использовал попугайские пёрышки! Спасите Попку от ведьмака!
– Вы под надёжной защитой Гиги и Виви, прекратите истерику, – сказала я Попке и, когда он наконец перестал орать, вновь обратилась к эксперту Хэму: – Разве суслик способен перегрызть паутину паука Аниврада? Насколько мне известно, она самая крепкая в мире. Да и эбеновое дерево очень жёсткое и сложное в обработке, под силу ли оно зубам суслика?
– На этом амулете нет следов зубов – ни суслика, ни какого-либо ещё зверя. Это потому…
– Это потому, что суслик использовал магию! – подал голос Попка.
– Это потому, что суслик использовал технологию не грызения, а обрезки, – дико вращая глазами в разные стороны, закончил фразу хамелеон.
– Он использовал магию! Ворожбу! Попка не дурак, он знает: суслики такое умеют!
– Эксперт Хэм тоже не дурак! – возмутился старина Хэм. – Данный суслик использовал острый предмет! Суслики такое умеют.
17:30
Почему Барсукот не присылает мне сообщение? Он ведь написал, что личные переживания не скажутся на профессионализме. Он ведь обещал допросить пассажиров и ключевую подозреваемую – Безвольную Лапку. И прислать результат.
Я жду его сообщения. Я так жду его сообщения каждый день!
Не только ради подсказки. Я просто хочу с ним соприкоснуться, пусть не усами и не хвостами, пусть удалённо – через лягух, через квакш, через Слона соприкоснуться с тем, кто был и перестал быть моим.
Осталось всего два дня, включая сегодняшний. Потом сообщения можно уже не ждать. Согласно графику, ручей и болото в Дальнем Лесу к завтрашнему вечеру полностью замёрзнут, и обитающие в болоте лягухи ква-каунта впадут в анабиоз до весны. То же случится со всеми водоёмами окрестных лесов. Раньше Сорока могла долететь до незамёрзших лягух Виноградного Леса с сообщением на хвосте, но теперь она уже в возрасте. С прошлого года Сорока не осуществляет зимние перелёты.
Связь Дальнего Леса с Дальним Редколесьем будет прервана на всю зиму и даже дольше: до середины месяца атрам.
Пришли мне сообщение, Барсукот.
18:00
На обратном пути с Воровского Кладбища, когда огненное солнце саванны расплавленным жидким мёдом стекает в песок, когда добела раскалённое небо чуть остывает и становится похожим на кожуру созревшего манго, переливчато расцвеченную от золотисто-жёлтого к алому, когда тёмные неподвижные силуэты Слона Связи и баобаба на фоне этого переспелого неба кажутся вырезанными из засохших пальмовых листьев фигурками-аппликациями, прилепленными к линии горизонта, – в этот час заката гепард Геп говорит мне:
– Я люблю тебя, Каралина.
– Ну конечно, мы же друзья, – отвечаю я. – Друзья любят и поддерживают друг друга.
Он качает головой:
– Я люблю тебя не как друг, а как самец любит самку.
Я смотрю в его глаза. Они огненно-жёлтые, как два горячих солнца саванны. Потому что он сын саванны, плоть от плоти её. Как и я.
– А ты меня любишь, Лина? Ты выйдешь за меня замуж?
Шерсть на морде гепарда такого же цвета, как песок, по которому мы ступаем мягкими лапами, но две чёрные тонкие линии очерчивают его глаза полукругами, чуть изогнутыми полосками обводят мужественный нос и спускаются к уголкам пасти, как два знака вопроса.
Я не знаю, что мне ответить сыну саванны на эти вопросы. Что далёкий, некрупный северный лесной кот, который уже не считает себя моим, мил мне больше, чем он? Что я вольная кошка саванны и мне не нужен никто? Или, может быть, мне следует сказать ему «да», потому что сын саванны подходит дочери саванны гораздо больше, чем некрупный северный кот, а то и вовсе барсук, и мы красивая пара? А ещё потому, что рядом с этим сыном саванны я могу почувствовать себя слабой самкой, и это не унизительно, а приятно…