21:30
Из «Мышиной возни» я иду прямиком к дому Попки. Гиги и Виви дремлют под пальмой, свернувшись в один клубок, а крепкая верёвочка-лиана тянется от ошейника Гиги вверх, в гнездо попугая. Я ловко и бесшумно взбираюсь по стволу пальмы и усаживаюсь на ветке рядом с гнездом, в котором невинным сном птенчика спит журналист, испоганивший мою личную жизнь и растрезвонивший всей Земной Доске про меня и Гепа. С тихим лязгом я выщёлкиваю длинные острые когти. Мне хочется его полоснуть по наглому хохолку. Но я не должна. Я – полиции каракал. Я не имею права нападать на спящую птицу.
Я задвигаю когти обратно и просто говорю ему на древнем языке Редколесья:
– Акпоп каруд.
Ночь с 7-го на 8-й день ярбакед, в которую можно закрывать дело
22:45
От Попки я снова отправилась к жерлу потухшего вулкана Суронго – взглянуть, как дела у старины Хэма. Я поручила ему провести экспертизу почерка, которым сделана надпись на стене пещеры: «За каждого суслика встанет целая армия». И ещё я попросила его исследовать отпечатки зубов, хотя Прайд счёл это излишним.
Когда я спустилась в вулкан, эксперт Хэм старательно облизывал стену пещеры справа от слова «армия». Я сразу сделала стойку:
– Ты нашёл тут не только надпись, а что-то ещё?
Хэм не слишком спешил с ответом, зато мой собственный голос многократно вернулся ко мне озабоченным эхом:
– …не только надпись, а что-то ещё?.. только надпись, а что-то ещё?.. надпись, а что-то ещё?.. что-то ещё?.. то ещё?.. ещё?.. о?..
Наконец Хэм отлепил язык от стены:
– Конечно, тут не только надпись, а что-то ещё. Это же застывшая лава. В ней содержится диоксид кремния, оксиды алюминия, железо, магний и другие металлы.
– …магний и другие металлы… другие металлы… металлы… аллы… ы… – поддакнуло эхо.
Я навострила уши:
– Какое отношение эти металлы имеют к делу?
– Никакого. Просто я закончил обе экспертизы и решил немного позаботиться о себе. Металлы – не только вкусно, но и полезно.
Он с таким энтузиазмом и чавканьем присосался языком к серой лаве, что мне стало ясно: как минимум одна экспертиза оказалась результативной, и Хэм по этому поводу в приподнятом настроении.
– Что по почерку? Ты нашёл совпадение?
На полу пещеры были разложены три слегка обслюнявленных письменных документа с образцами почерков:
– добровольное признание суриката Рики;
– письмо его жены Безвольной Лапки к детёнышам, которое я взяла из их норы;
– заявление на имя «глубокоуважаемых львов» от корреспондента Попки, в котором он «убедительно просит» освободить гиеновидных псов Гиги и Виви от охотничьей службы в Дикой Лесостепи, чтобы они могли и дальше его охранять, поскольку он, попугай, «вносит бесценный вклад в развитие и процветание Дальнего Редколесья» и его «безвременная гибель станет для Редколесья невосполнимой утратой».
– Да, есть совпадение, – эксперт вытянул язык как указку.
Кончик указки миновал образец почерка Рики, на пару секунд завис над заявлением попугая, плавно переместился вправо и уверенно застыл над словами «Дорогие мои детёныши!».
– Надпись на стене сделана тем же почерком, что и эта записка.
Лапка. Понятно. В том, что Рики к надписи про сусликов непричастен, я и без экспертизы была уверена. Но вот про попугая снова подумала хуже, чем он заслуживал. Даже специально заставила его накорябать это дурацкое заявление, чтобы получить образец. Думала, вдруг это он написал на застывшей лаве, чтобы в его фантазию про армию сусликов все поверили.
Или это всё-таки не фантазия?
– Я также провёл сравнительную экспертизу отпечатков зубов, – энергично вращая глазами, заявил эксперт Хэм. – И тоже получил совпадение.
23:30
Я сижу в темноте полицейского участка и, освещая стопку пальмовых листьев глазами, выцарапываю на верхнем листе тонким когтем: «Дело № 1. Заключение каракала полиции: как всё было». В Львином Прайде меня не приняли. Отказались даже слушать про новые обстоятельства: «Предоставишь всё в письменном виде завтра».
Завтра дело должно быть передано в архив. Я надеюсь, завтра Рики ещё будет жив и мне удастся его спасти: казнь такого некрупного и увёртливого животного в Страшной Яме – дело небыстрое; я однажды видела, как приговорённая к Яме песчанка продержалась целых три дня.
Дело можно закрыть. Ясно, кто, почему и как совершил преступление. Я составила приблизительную картину случившегося. И всё же несколько пальмовых листов придётся оставить пустыми: не хватает улик, доказательств и свидетельских показаний. Я собой недовольна.
Даже ночью жара почти не спадает. Может, дело в камнях? Раскалившись на солнце, ночью они выпускают наружу это тепло…
Снова треск и постукивание по ту сторону скалистой гряды.
А что, если Попка не дурак и был прав? Что, если это не просто камни? Может быть, там действительно прячется зверь? Может быть, если я его найду, я смогу заполнить пустые пальмовые листы?
Я откладываю записи и выхожу из участка.
Я бесшумно иду на мягких лапах во тьме через каменную гряду…
Утро 8-го дня ярбакед, в которое «Аистиный СЛОН» вылетает на охоту
07:00
На взлётной поляне одних аистов грузят гранатамётами, других – спелёнутыми молодыми самцами разных размеров. Крупным самцам типа буйволов и носорогов полагается по восемь-десять аистов-перевозчиков. Львам, гепардам, страусам – по одному или по два перевозчика, в зависимости от веса самца. Лёгких маленьких сурикатов или хамелеонов навешивают на клювы аистов-перевозчиков целыми гроздьями. Старина Хэм тоже здесь: провожает на охоту обоих своих племянников.
Лев Лёвыч, Царь зверей и царица Лея со специально возведённого для них возвышения наблюдают за пеленанием, помахивая хвостами.
Над поляной нетерпеливо наматывает круги выпущенный из темницы вожак Китоглав. На обоих его крыльях красуется чёрно-белая надпись: «Аистиный СЛОН».
Гепард Геп, увидев меня, машет лапой, но строгая аистесса тут же требует, чтобы он вытянул её вдоль пятнистого тела, а голову держал прямо: его как раз пеленают. Геп вытягивается по струнке, но глаза его скошены на меня. И на того, кто рядом со мной.
Не только Геп смотрит на меня и моего компаньона. На нас все таращатся. Львы тихо, но угрожающе рычат с возвышения.
Всё потому, что я привела с собой на взлётную поляну жирафа.
– Зачем тут жираф? – топорща перья, орёт Попка. – Такой большой! Как посмел?!
Жираф Рыжераф испуганно сутулится, напрасно стараясь выглядеть меньше.
Я собираюсь ответить, зачем тут жираф, но не успеваю, потому что Гиги и Виви, телохранители попугая, вдруг начинают истошно лаять:
– Нашли! Обнар-р-ружили! Унюхали! Вот он! Взять! Хватать! Не пущать!
Они вдруг бросаются в головную часть клина, гремя медалями и волоча за собой на лиане возмущённого попугая.
– Кого они унюхали? – перешёптываются между собой провожающие. – Наверное, суслика-шпиона унюхали?
– Кого вы обнаружили? – спрашиваю я громко. – Немедленно отчитайтесь!
– Р-р-рака-отшельника! – отчитывается Гиги.
– Пальмового Вора! – подтявкивает ему Виви.
– Они нашли тушку рака!.. Которого убил Рики!.. – взволнованно переговаривается толпа.
– Нет, мы нашли не тушку!
Гиги и Виви подскакивают к ошарашенному аисту – перевозчику провизии и принимаются рыться в его мешке.
– Эй, что вы творите?! – верещит аист. – Оставьте в покое ланчи и коктейли для пассажиров!
– Мы взяли его живым! – торжествует Виви, а Гиги тем временем выуживает что-то из продуктового мешка. – Мы хорошие собаки? Мы молодцы?
Вот это поворот.
У Гиги в пасти – половина кокосовой скорлупы. За эту скорлупу держится единственной передней клешнёй рак-отшельник Пальмовый Вор. Обеими клешнями недоразвитых задних ног он сжимает вторую половинку кокоса.
– Вы очень хорошие собаки, – говорю я гиеновидным. – Вы заслужили ещё по одной медали.
Я заглядываю болтающемуся на кокосовой скорлупе Пальмовому Вору в глаза. Его глаза – как две маленьких красных ягодки на коротких высохших стебельках.
Я показываю ему удостоверение и говорю:
– Каралина, Каракал Полиции Дальнего Редколесья. Вы задержаны для допроса по делу о фальшивых кокошах.
После этого я подхожу к возвышению, на котором сидят три льва. Я смотрю на них снизу вверх:
– Остановите казнь суриката. Пальмовый Вор, как видите, жив. Значит, Рики его не убивал.
– Ну, допустим, не убивал… – лениво цедит лев Лёвыч. – Но пытался убить. Вон, клешню ему отгрыз.
– Сурикат Рики пытался вас убить? – спрашиваю я рака.
– Да, конечно, пытался! Он искусал меня! Он отгрыз мне клешню!.. – рак таращится на меня своими красными ягодками, и кисти у меня на ушах встают дыбом.
– А у меня есть неоспоримые доказательства, что Рики не отгрызал вам клешню. Следы зубов на вашей утраченной клешне принадлежат не Рики, а другому зверю…
– Конечно, это Безвольная Лапка клешню отгрызла!.. – перешёптываются провожающие своих самцов сурикатки, но под взглядом льва Лёвыча тут же замолкают и зарываются по шеи в песок.
– Опять двадцать пять за вошь кокоши! – возмущается Лёвыч. – Сколько можно?! Мы вчера об этом уже говорили! Если Рики признался, что он откусил клешню, – значит, зубы его!
Старина Хэм, услышав эти слова, становится ярко-синим, затем зелёным и наконец багровым:
– Я абсолютно точно установил, что следы зубов принадлежат не Рики, а другому сурикату, причём самке. Вы сомневаетесь в моей экспертизе, достопочтенные львы?
– Экспертиза-шмэкспертиза! – огрызается Лёвыч.
Царь молчит.
– Я прошу уважаемых львов остановить казнь, – вежливо говорю я, и кисти у меня на ушах встают дыбом от моих собственных слов: я никого из Львиного Прайда больше не уважаю, даже Царя. Безвольное, слепо следующее советам советника животное!.. – Уважаемые львы, позвольте мне допросить Пальмового Вора. Я также готова предоставить результаты экспертизы и свидетельские показания, доказывающие, что Рики не виноват. Казнь суриката Рики несправедлива!