– К чему это всё? – недоумевает царица. – Он, скорее всего, уже под песком, этот ваш сурикат. Его же со вчерашнего вечера зарывают.
– Зарывание в Страшной Яме – долгая казнь, – возражаю я. – И чем меньше по размеру приговорённый, тем дольше он способен лавировать и выныривать из верхнего слоя песка наружу. Есть шанс, что сурикат ещё жив. Но каждая секунда сейчас на счету. Пожалуйста! Отмените несправедливую казнь. Позвольте мне отправить гепарда Гепа на площадь. Он бегает очень быстро. Он будет у ямы через минуту.
– Львиный Прайд не отменяет своих решений, – мрачно говорит Лёвыч. – Львиный Прайд всегда прав. Пересматривать решения – это потеря морды. Хотя, конечно, кто я такой, чтоб решать.
– Вот именно, – подмурлыкивает ему Лея. – Мы не можем позориться перед стадом из-за какого-то там суриката. Кого вообще волнует жизнь суриката? Хотя, конечно, кто я такая, чтобы решать.
Царь молчит.
Сурикаты, запелёнутые для отправки на охоту в Дикую Лесостепь, приглушённо попискивая, покорно болтаются в клювах у аистов. Кого волнует их жизнь?
Похоже, только меня.
Я отворачиваюсь от львов, от сурикатов, от аистов, от гепарда Гепа, от Китоглава. Я отхожу на обочину взлётной поляны и сажусь лицом к каменистым скалам. Мне нравятся камни. Камни лучше, чем звери. Они играют по правилам. Они предсказуемы. Я точно знаю, как ходить по камням, чтобы не разбиться. Камни не трусят, не ведут себя подло, не стремятся к власти, не лицемерят. Их не волнует вообще ничья жизнь, но, если лечь на нагретый солнцем валун, он поделится с тобой теплом, а не сбросит в пропасть.
– Меня волнует жизнь суриката, – слышу я вдруг голос Царя. – И я приказываю остановить его казнь.
– Это недопустимо! – возмущается Лёвыч. – Хотя, конечно, кто я такой, чтоб решать.
– Вот именно, кто ты такой, чтоб решать, – огрызается Царь.
– Как это кто я? Я – твой советник! Ты не можешь просто взять и отменить казнь. Ты потеряешь уважение стада!
– Я потеряю уважение стада, если буду несправедлив.
– Ты потеряешь уважение прайда! – в голосе Лёвыча слышатся угрожающие рычащие нотки.
– Я потеряю уважение прайда, если буду послушно следовать советам советника, а не собственным решениям. Я высочайше приказываю остановить казнь, если это ещё возможно. Распеленайте гепарда, пусть он срочно бежит на площадь. А ты, полиции каракал, кончай сидеть там с прижатыми ушами и месить пыль хвостом. Приступай к допросу подозреваемого. По-видимому, рак – фальшивококошник, фальшивые кокоши ведь вырезаны кем-то с одной клешнёй. А Безвольная Лапка, похоже, его сообщница.
– Какие агрессивные звери! – царица Лея испуганно хлопает рыжими ресницами и инстинктивно заслоняет лапой живот. – Если они сообщники, зачем она его так покусала, что у него клешня отвалилась?
– А кто их поймёт, прес-с-ступников, – шипит из-под камня, на котором сидит царица, Проводница Гадюка; она приползла провожать на охоту обоих своих сыновей, Гада и Дага. – Душ-ш-ша прес-с-ступника – тёмный лес-с-с…
– Я думаю, они не поделили свои грязные деньги! – уверенно говорит Лама со светлой мордой.
07:30
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПАЛЬМОВОГО ВОРА
8-й день месяца ярбакед,
998 год от Созревания Божественных Плодов Манго
Записано жирафом Рыжерафом, бывшим придворным писарем Жирафов Изысканных, по просьбе каракала полиции.
Каракал полиции: Что вы делали в кокосе в мешке с провизией на борту готовящегося к отлёту «Аистиного клина»? То есть «Аистиного СЛОНа».
Пальмовый Вор: Я планировал улететь из Дальнего Редколесья.
Каракал: В Дикую Лесостепь?
Вор: Вообще-то я уже две недели пытаюсь попасть домой, в Дождевой Лес. Но нужный мне рейс опять отменился! Сначала я улетел с «Аистиным клином» в Дальний Лес в расчёте на то, что оттуда они направляются прямиком в Дождевой. Но из-за фальшивых кокош они вернулись сюда, обратно – и я вместе с ними. Наверное, мне следовало остаться в Дальнем Лесу – но там такой ужасный, неподходящий, холодный климат, все пальмы колючие и в снегу!.. Ну да, теперь, когда меня поймали, мне очевидно, что я должен был попросить там убежища… А я смалодушничал. Я подумал: в Редколесье клин проведёт всего пару дней, я посижу тихонько в кокосовой скорлупе, а потом они всё равно отправятся на зимовку в Дождевой Лес. И я вернулся…
(Примечание: подозреваемый плачет. Глазные стебли, к которым крепятся глаза подозреваемого, сникают под тяжестью слёз. Стебли выглядят высохшими, задержанный обезвожен. Каракал полиции берёт один из целых кокосов, лежащих в мешке с провизией, и, несмотря на возражения аистов и толпы, протягивает задержанному. Тот вскрывает орех передней клешнёй, обмакивает её в молоко и жадно слизывает с клешни капли.)
Вор: Это что, последняя милость перед казнью или что-то вроде того?
Каракал: В Дальнем Редколесье больше не казнят без суда и следствия.
Вор: С каких это пор?
Каракал: С тех пор, как я полиции каракал. Но вопросы тут задаю я. Продолжайте рассказ. Вы вернулись в Дальнее Редколесье в расчёте улететь на родину, в Дождевой Лес…
Вор: И вот – опять! Я так ждал их вылета в Дождевой Лес! Вместо этого клин вдруг стал Сло́ном, и они навострили клювы в Дикую Лесостепь! Но я решил: по мне, так лучше уж Лесостепь, чем это ужасное дикое Редколесье!
Каракал: Аисты знают, что вы путешествуете с ними в мешке с провизией?
Вор: Нет, конечно.
Каракал: Как вам удавалось оставаться незамеченным?
Вор: Я скрывался в кокосах, из которых выпь-пассажиров поят кокосовым молоком. Я распиливал кокос, выпивал молоко и прятался внутри, придерживая половинки клешнями. Снаружи кокос казался целым. Когда аистессы совали в мешок клювы за очередным кокосом, я вместе со своими половинками скорлупы уворачивался и откатывался.
Каракал: Теперь вернёмся к самому началу истории. При каких обстоятельствах вы потеряли клешню? Только не врите про суриката.
Вор: Потеря клешни – это не самое начало истории. В лучшем случае середина.
Каракал: Что ж. Расскажите с начала.
Вор: Я прибыл в Дальнее Редколесье для работы в Пальмово-Кокошном Дворе. Я собирался искупить своё воровское тёмное прошлое честным трудом и начать новую жизнь с чистого пальмового листа. Об этой возможности я узнал из рекламы популярного блогера Попки. Из Дождевого Леса меня доставили на галере. Условия труда в Дальнем Редколесье оказались ужасными. Совсем не как в рекламе. Я был прикован за клешню к пальме. Труд круглосуточный и без выходных. Отдых – двадцать минут в неделю, пока наполнившийся кокошами крокодил уплывал, чтобы выгрузить их Козлам Казначеям. Я голодал: оказалось, что обеды в контракт не входят и пропитание нужно добывать себе самостоятельно. Но, так как я был прикован и непрерывно работал, единственное, что можно было добыть, – это мякоть кокосов, из которых я вырезал кокоши, то есть я питался производственными отходами. Спустя полгода в таких условиях я очень ослабел, похудел, мне не хватало воды и кальция, пострадал и искривился экзоскелет. Меня обманули: я не был наёмным работником. Я был как раб на галерах.
Каралина: Вы стали чувствовать себя крабом?
Вор: С какой стати? Я рак – и чувствую себя раком.
Каралина: Вы сказали, что были как краб на галерах.
Вор: Как раб. Раб! Я чувствовал себя всё хуже. Я делал зарубки на пальме, считая дни до освобождения, до истечения контракта, – это меня поддерживало. Когда оставалось чуть меньше месяца, ко мне явился попугай Попка.
Каралина: Чего он хотел?
Вор: Он снова делал рекламу про вакансию в Кокошном Дворе, чтобы заманить на освободившееся после меня место нового пальмового вора. Он требовал, чтобы я сказал ему под запись, как мне понравилось работать в Пальмово-Кокошном Дворе, как тут всё красиво, комфортно и справедливо. Я отказался. Он стал меня уговаривать. Он обещал, что меня отпустят с пальмы досрочно, если я скажу фразу: «Год работы в Пальмово-Кокошном Дворе – самый счастливый год в моей жизни, год очищения от тёмного прошлого, год надежды». Но я сказал попугаю, что это был самый несчастливый и тёмный год в моей жизни и что я не буду вводить в заблуждение своих собратьев-воров и приглашать их в это ужасное место. Что я предпочитаю остаться здесь до истечения года, тем более мне остаётся всего один месяц до моей новой жизни с чистого пальмового листа. Ему это не понравилось. Он разозлился. Сильно разозлился.
Каралина: Что вы хотите этим сказать? Что попугай от злости отклевал вам клешню?
(Примечание: в течение минуты протоколировать допрос не представляется возможным, так как голоса каракала полиции и задержанного тонут в криках попугая «Попочка не дурак!», «Попка не отклёвывает клешни!» и «Попочка хорошая птичка!».)
Вор: Нет. Попка не отклёвывал мне клешню. Но я хочу сказать, что всё равно он – плохая птица. Вместо того, чтобы честно освещать невыносимые условия, в которых содержатся клешнекокошники, он стряпает лживую рекламу про то, что Пальмово-Кокошный Двор – это рай на Земной Доске.
(Примечание: снова вопли попугая «Попочка честный жёлтенький журналист!», «Не верьте вору!», «Вор должен сидеть на ветке!», а также нечленораздельные реплики. К крикам попугая присоединяется хор пассажиров и провожающих. Все галдят, в основном поддерживая попугая, – симпатии на стороне Попки.)
Каралина: Так что же сделал Попка, когда разозлился?
Вор: Он орал, чтобы я не рассчитывал на новую жизнь с чистого пальмового листа. Что контракт на год заключается с раками потому, что дольше года в таких условиях раки не выживают. Что все пальмовые воры, которые были здесь до меня… что они все сдохли. И что со мной будет то же самое. Что у пальмовых воров с этой пальмы всего один путь. Не на свободу. На кладбище. Что мой единственный выход – быть хорошим, послушным раком, дать ему нормальное интервью про то, как мне здесь всё нравится. И тогда он, может быть, договорится со львами, чтобы меня отпустили раньше, чем я сдохну от голода и усталости. Он сказал, что даст мне на раздумья три дня, а потом вернётся.