Двадцатая глава
Этим поздним вечером Католдус собирался наслаждаться всецело. Пусть пока под именем Сиг-Дха, пока всё ещё прячась под его личиной, зато теперь он был уверен, что до победы осталось… осталось прожить сутки. А дальше - он будет владеть богатством, о котором в его семье никогда и не мечтали. И даже странный поступок Коршуна, даже его возня с созданной сущностью, даже его оскорбление вслед Католдусу не могли помешать его сдержанному торжеству.
А потом на “сцену” в красном зале вышли три танцовщицы. Сначала всё шло, как обычно. Он смотрел на их гибкие, завораживающе лёгкие движения и торжествующе улыбался… И всё бы ничего. Возможно, он бы так ничего и не заметил, сидя до конца и упиваясь выступлением только для него, если бы не слова Сиг-Дха: “Если ты считаешь, что ты талантливый маг, то зачем ты мне это доказываешь?” И эта реплика диссонансом давила на состояние счастья, которое сейчас чувствовал Католдус.
А потом вкралась другая, не менее омерзительная, чем фраза Коршуна, мысль: “Не потому ли он насмехается надо мной, даже будучи на смертном одре, что считает меня непредусмотрительным? Нет, я проконтролирую всё - сам и до самого конца моего великого дела!” И Католдус перешёл на магическое зрение, доказывая себе самому, что он педантичен даже в мелочах. И дух у него перехватило, когда он увидел!.. Две танцовщицы, державшиеся позади ведущей, неожиданно выполнили не пируэт, не красивый прыжок, а жестовый эквивалент заклинания, передающего силу. Он даже не поверил глазам, когда понял это!.. Причём у одной из них, невысокой, на груди ослепительно вспыхнул знак бесконечности, выстреливший затем под потолком таким мощным зарядом силы и так вкрутившийся в стены за спиной Католдуса, что маг аж голову задрал, ошарашенно следя за этим невероятным залпом. Нет, не залп. Танцовщица оказалась неисчерпаемым источником силы: воздев руки, она замерла, а из повёрнутых к залу ладоней зафонтанировали такие силовые струи, что Католдус невольно зажмурился, едва не ослепнув от бело-сверкающего потока. Та, вторая танцовщица, тоже посылала силу, но её выплеск был едва виден на фоне первой.
Танец закончился, и три девушки убежали, чтобы подготовиться к следующему танцу. Потрясённый Католдус бездумно хлопал глазами на опустевшую сцену, пытаясь, до сих пор ослеплённый, привести зрение в обычное состояние…
Снова выскочила маленькая танцовщица, закружила юбками, изящно вскидывая руки, за ней выбежали те самые две, что передавали силу. Католдус взорвался. Сначала он проникнул в пространство той, послабей - она оказалась ему незнакомой, и было легко заткнуть её силу… Но вторая!..
Сейчас он узнал её даже под маской!
От негодования он встал с кресла и разъярённо сбросил с плеч плащ с капюшоном. С его первым шагом к танцующим все три девчонки растерянно остановились. Со злобой Католдус заметил, что та, что послабей, попятилась от страха, а та, которую он узнал, встала на месте.
- Ах вы ведьмы… - со змеиным шипением, которого от себя не ожидал, выплюнул он в сторону невесты Бриндана. - Ведьмы…
Он думал, что они все испугаются, когда поймут, что под плащом оказался не тот, о ком думали. Отнюдь. Если музыканты и две девчонки отступали в страхе, то эта осталась. Мало того - она медленно, будто угрожая, зашагала к нему сама - ругаясь на каждом шагу такими обидными словами, каких он ещё в своей жизни не слыхивал.
Хуже всего, что она растопырила перед ним пальцы, на которых неожиданно для него засияли два кольца, узнать которые было легко. Он, думавший, что уже подчистил всех, кто стоял на его пути, онемел. Этот мальчишка, которого он считал легкомысленным и недалёким, оказался предусмотрительней самого Католдуса!
Но как теперь уб… убрать девчонку?!
Мир, так тщательно выпестованный и так прекрасно устроенный, выстроенный по личным представлениям - каким именно он должен быть, чтобы в нём жилось комфортно, перевернулся. И рухнул. Оглохший от отчаяния Католдус ещё что-то орал, угрожая в ответ на звенящие, бьющие по ушам вопли девчонки, но в то же время осознавал, что земля под ногами обваливается.
А потом он, внезапно чуткий и даже чувствительный, обернулся на дуновение сквозняка за спиной. Появление Коршуна с племянником стало последней каплей. И он это понял ещё до того, как ему объявили о существовании сына…
Отшвыривая охранников, не успевших отшатнуться с его пути, Католдус мчался в крыло замка с двумя заветными комнатами, которые находились на расстоянии коридора друг от друга. В первую очередь надо было увидеть комнату, в которой, как он уверенно думал, навсегда был заперт Бриндан. Одновременно он с отчаянием пытался двигаться так, как привык - быстро и сильно. Увы… Бег пришлось замедлить уже тогда, когда маг оказался близко к нужному коридору. Ноги начали слабеть и подламываться. Теперь Католдус прочувствовал весь спектр тех ощущений, которые испытали его жертвы. Мало того, что поначалу дыхание перехватывало, и он ощущал себя древним стариком, упрямо пытаясь двигаться в прежнем темпе, так теперь ещё и задыхаться начал, словно он враз постарел.
До комнаты, в которой должен быть добровольно заключён Бриндан - до самой своей смерти, он уже доковылял. Схватившись за полураскрытую дверь, Католдус отдышался и сделал ещё один шаг, чтобы заглянуть вовнутрь, чтобы убедиться, что щенок и особенно его дядя не просто так уверены в своих словах.
Взрыхленный пол комнаты так поразил мага, что он только и мог, что судорожно втягивать воздух, хрипло вдыхая его и со свистом выдыхая. Но, собравшись с силами: его гнала вперёд не только ярость, но и нежелание поверить в то, что внутренне он уже воспринял как личный конец, - он заставил себя, рыча и скрежеща зубами, прошагать ещё несколько страшных шагов, от которых внутри него всё болезненно ныло. И войти в комнату. Он даже на волне той самой злобы сумел поставить ноги в ещё двух шагах, чтобы добраться до камней, на которых уловил рисунок магического узора.
Когда камень оказался в его руках, он постарался побыстрей, насколько это возможно, покинуть комнату, стоять в которой - терять и так слишком быстро убывающие силы - и физические, и магические: Маровы болота уже плотоядно накинулись на свежую жертву с иным рисунком силы - старая им приелась. Последнее Католдус почуял инстинктами зверя.
Когда он прислонился к коридорной стене для опоры, не ощущая её в подрагивающих ногах, он похолодел от ужаса, когда на ладони, привычно поднятой к глазам, не появилось магическое пламя. Ему пришлось, как последнему и самому плохонькому ученику-магу, выговорить вслух заклинание огня и напрячься, чтобы выдавить из себя силы для создания пламени. В коридоре есть свечи, но Католдусу нужно было проверить на тонком уровне всё то, что сказал ему Коршун. А значит, нужен свет ближе к вынутому из комнаты камню.
Вой, взвившийся к потолку, пронизал коридор насквозь от начала до конца и вернулся слабым эхом жалобного поскуливания. Коршун сказал правду. Состав крови на камне - в том его месте, где проходила линия Мары, оказался по рисунку близким к крови самого Католдуса. Маг рухнул на колени и в ужасе взглянул на коридорный пол, к которому ноги тут же чуть не прилипли: Маровы болота не теряли времени даром, приникнув к плоти и крови своего предыдущего создателя. Пришлось потратить несколько устрашающих мгновений, чтобы подняться с колен и начать действовать.
Католдус, стараясь не глядеть на коридорный пол, вцепился в дверную ручку, благо та была длинной и солидной, и встал. Теперь надо добрести до комнаты Сиг-Дха - той, откуда всё началось и которая стала главной в ритуале умерщвления рода, сумевшего всё же отомстить ему, великому Католдусу.
“Вы всё равно не сразу поняли, что происходит! - вопил он про себя, потому что на звук необходимы силы, а он не мог сейчас быть таким щедрым - даже для выражения презрения к своим врагам. - Вы сами тупые, тупые, тупые! Столько времени прошло, прежде чем вы узнали, что происходит! Я велик - и могуществен! Только я могу избавить королевство от Маровых болот… Только я!”
Держась за стену, а порой припадая к ней - отдышаться, Католдус медленно заволочил ноги к комнате Сиг-Дха. Выдохся от мысленных криков на полпути, опустошил самого себя - и теперь все мысли его заняло иное. Сын.
Католдусу было восемнадцать, когда умерла мать и он остался с отцом - в небольшой усадебке на краю города. Отец не сумел удержать должность королевского мага по достижении определённого возраста и жил на нищенское вспомоществование, которое давал дворец своим ветеранам. Но денег на прислугу хватало, если эта прислуга была неопытной. Так в их доме появилась робкая девушка, при виде которой Католдус впервые почувствовал интерес к женщинам. В новой прислуге не было чего-то слишком манящего. Девушка оказалась пугливой и послушной, и в первую очередь Католдуса привлекло к ней именно это - её робость. Старая служанка, которая всю жизнь отдала работе в господском доме, учила её, как мыть полы и посуду, как вытряхать ковры и стирать господское бельё, но не сообразила научить бедняжку тому, как противиться тайным ухаживаниям, а потом и прямым приставаниям молодого господина. И девушка промолчала, потому что не знала, как пожаловаться на это ворчливой старухе. Но, когда тайна стала явной из-за растущего живота юной прислуги, именно отец Католдуса решил проблему своего отпрыска.
Девушка на последнем месяце ушла из “богатого” дома в свою семью, даже не рассчитывая на помощь со стороны молодого господина. Её семья, привычная к нищете и бесправию, тоже покорно восприняла существующий порядок вещей и не стала обращаться к старому магу с требованием помощи… Но отец Католдуса пришёл к родителям девушки сам. И велел отдать ребёнка ему - с вытребованной клятвой вообще не спрашивать и не знать о его судьбе. И, семья, воспрянув духом, поклялась не тревожить богатого (как им казалось со слов вляпавшейся дочери) мага, лишь бы ребёнок вырос в хороших условиях.
А отец, возвращаясь домой, сделал огромный крюк, чтобы, оказавшись в противоположном конце города, выбросить младенца в кусты - на первом же пустыре, благо приехал к любовнице сына без свидетелей - в дряхлой карете, для которой дома давно не было кучера и которой управлял сам. А когда уже дома сын несмело спросил, а не узнают ли, чей это младенец, по тряпкам, в которые он завёрнут, отец молча вынул из-за пазухи пару чистых пелёнок и бросил их на глазах у сына в горящий по осени камин. И, вторя отцу, Католдус выбросил из головы и несчастную девушку, и своего ребёнка.