– Привет, – сказала Василиса. Она вошла, стараясь не глядеть на Муромца.
– Я даже не надеялся, что ты придешь! Я… Ты, наверное, замерзла?
Василиса сняла плащ и повесила его на крючок.
– Нет, не успела. От Маргариты совсем близко идти.
– Опять вылетело из головы, что ты живешь у нее. А я… вот… селекция, – пробормотал Митя.
Стол выглядел так, будто за ним только что шла усердная работа: стопками были навалены книги, поверх них стоял хрустальный шар; с краю, под камнем-светильником и горящей свечой, лежала береста, испещренная знакомыми Василисе округлыми буковками, а ближе к окну была придвинута небольшая клетка, в которой вместо птицы виднелся лишь какой-то бледно-зеленый комок листьев. Никому бы и в голову не пришло, что на самом деле хозяин избушки больше часа сидел на стуле и просто таращился на входную дверь, не притрагиваясь ни к берестяным свиткам, ни к клетке. Медитацией это тоже сложно было назвать.
Как Василиса ни старалась, взгляд ее все равно перескакивал со стола на очерченную оранжевым светом фигуру Муромца. Его лицо терялось в тени, и только светлые волосы сверкали теплыми бликами.
Василиса, еще раз оглядев комнату, опустилась на Севину заправленную постель.
– Можно тут присесть?
– Да-да. Овражкин точно не придет, – поспешно ответил Митя, садясь напротив. Ему страшно неловко было смотреть на гостью.
Стена над Севиной кроватью была усыпана прикрепленными к ней кусочками бересты – на них изображались схемы из рун. Поверх всего этого висел смутно знакомый карандашный рисунок, на котором с трудом угадывался сам Сева.
– Послушай, это, случайно, не Полина рисовала? – удивленно спросила Василиса.
– Да, когда мы пили медовуху во время Русальего круга, – отозвался Митя.
– Как странно, она ведь думала, что Сева выбросил ее шарж.
Василиса снова принялась в полном молчании изучать комнату. Над дверью висели часы с дверцей для кукушки и несколькими золотыми гирьками. К спинке одного из стульев были привязаны коньки, в углу под потолком совершенно без посторонней помощи парила рубашка.
Когда молчание в комнате стало настолько тяжелым, что от него разболелась голова, Митя попытался заверить себя, что должен перебороть свое беспричинное волнение и сказать то, что собирался.
– Извини, что я позвал тебя сюда. Я знаю, что должен был сам прийти.
– Все в порядке. – Василиса повернулась с миролюбивой улыбкой. – Маргарите лучше лечь спать пораньше, так что это даже неплохо, что я ушла. Не буду ей мешать.
– Да, я именно так и решил: неуместно заявляться к вам с Маргаритой из-за того, что… – Митя закивал, изображая в ответ понимание, и тут же потерял мысль. Сто раз перестроенная и прорепетированная фраза, которую он хотел произнести, развалилась на отдельные куски, которые предательски покинули его голову один за другим.
Нужно было как-то свести разговор к Марьяне, к помолвке и к тому, что произошло сегодня утром, но говорить обо всем этом расхотелось. От дурного предчувствия дрожали коленки, становились влажными ладони.
– Я должен извиниться, что даже не попрощался с тобой сегодня утром… В Экспериментальном саду.
– Но мы снова с тобой увиделись, можно было и не прощаться.
– Да, – Митя постарался улыбнуться в ответ. – Но ты ушла… И я подумал…
– Мне правда нужно было идти, – заверила его Василиса, и Мите показалось, что мир уже начал рушиться. – Я не решилась прервать ваш разговор. Постеснялась.
– Ты разве не обиделась на то, что… Марьяна пришла… И я сказал…
– Обиделась? – протянула Василиса. – Почему я должна была обидеться?
– Из-за… моей помолвки, – растерянно проговорил Митя и почувствовал себя ужасно глупо. Как трудно… Он был уверен, что Василиса обо всем догадывается. Так зачем она разыгрывает удивление? Неужели чтобы облегчить этот разговор?
– Нет, Митя, – все так же тихо ответила Василиса. Ее нежный голосок звучал примирительно и ровно. – О твоей помолвке я знаю давно, Анисья нам говорила. Да и потом, это не было неожиданностью – это ведь всего лишь официальный праздник, а помолвлены вы еще с раннего детства.
– Тогда ты должна знать, что помолвка эта ничего не значит. Для меня.
– Разве ничего? Но, по-моему, помолвка – это здорово. Наверное, в твоих глазах чересчур романтично то, что я говорю? Но я очень рада за тебя, честно.
– Да, то есть нет. Спасибо. – Мите сначала понравилось, что глаза ее блестят так по-доброму, но через секунду он вдруг понял, что надеялся услышать от нее совсем не это. Все стало только хуже.
– А потом у вас будет свадьба, – продолжала Василиса мечтательно, будто уговаривая его согласиться. – И я тоже приду, если ты не будешь против.
– Не говори об этом, прошу тебя!
– Почему?
– Я не хочу всего этого, ты не можешь не знать!
Митя теперь никак не мог отвести от нее глаз: отблески огонька свечи, которая стояла на столе, делали Василисины волосы ярко-оранжевыми. По стене расползались огромные черные тени. Платье сливалось с ними, и девушка будто на мгновение исчезала, растворяясь в тенях и пламени.
– В этом нет ничего страшного, – почти шепотом произнесла она. – Ты справишься. Не расстраивайся так. Я понимаю, что это тяжело.
– Правда? – с надеждой в голосе спросил он.
– Ну конечно. И я тоже знаю, как важно сохранить древнюю традицию, ведь только благодаря ей маги сохранили свои силы, свои древние тайны, а не растеряли их среди слабых и недостойных этих знаний существ.
– Да, – словно загипнотизированный повторил Митя.
Они просидели долго – просто смотрели друг на друга и не произносили ни слова. Митя с трудом осознавал, что происходит. Он вроде бы сказал Василисе все, что собирался, но она не уходила. Сидела себе на Севиной кровати и разглядывала уже не самого Муромца, а полки, уставленные склянками и книгами. Огонек свечи подрагивал, изменяя форму отражений в ее зрачках. За окнами стояла черная ночь.
– Мы же все равно будем общаться, что бы ни случилось завтра, правда? – вдруг произнесла она бодрее. – Пообещаешь?
– Да, – глухо отозвался Митя, и огромная трещина, по которой раскалывался на две части мир, подошла к самому его основанию.
– Будем дружить, как раньше? – Она с улыбкой поднялась с кровати. Подол ее черного платья снова растворился в тени, которая стелилась вдоль пола.
– Да, – снова кивнул он.
– Тогда я пойду. Уже поздно. Хорошо, что мы поговорили.
Митя не отозвался, что-то ужасное навалилось на него. Каждый шаг рыжеволосой колдуньи по направлению к двери отдавался в голове, и в груди тоскливо, болезненно ныло. Именно так, он был уверен, с этим звуком и этим чувством рушатся миры. Он изо всех сил сжал зубы. Отчего же так плохо? Как это вынести?
Василиса подошла к двери, протянула руку к своему плащу и вдруг обернулась. Лицо ее стало совсем другим, глаза печально блеснули, вздрогнули пухлые губы.
Не та ли сейчас настала секунда, когда люди теряют друг друга навсегда?
Митя вскочил на ноги и в три шага преодолел разделявшее их расстояние.
– Не уходи, я прошу тебя. Прости, прости меня, Василиса! – Он схватил ее за руки и к ее смущению застыл слишком близко.
– Митя! Ой!
– Я люблю тебя, Василиса. Ты же знаешь это, правда? Но что мне с этим делать? Скажи, что же мне делать? – Он прижал ее ладони к губам и в отчаянии зажмурился. – Как быть с помолвкой? С этой свадьбой? Как я не хочу всего этого!
– Не надо о свадьбе…
Она не успела договорить, как он уже наклонился и прижался лбом к ее лбу. Время потянулось иначе. Василисе казалось, она разучилась дышать: находиться в такой близости от этого наследника древнего рода, от этого колдуна, которым она восхищалась так долго, – нет, невозможно. Невозможно чувствовать, как тепло его рук опоясывает ее, и ощущать, что между ее губами и его всего какие-то сантиметры.
Так они стояли, замерев и почти не дыша, слушая сбивчивый ритм сердец, пока стена над входной дверью вдруг не задрожала и с оглушительным боем не распахнулась маленькая дверца на часах, за которой пряталась кукушка. Василиса взвизгнула от испуга, а Митя рассмеялся. Из дверцы выстрелила пружина, а с нее сорвалось что-то зеленое, похожее на комок листьев. Нечто облетело комнату по кругу, вернулось к часам и начало истошно биться в уже закрывшуюся дверцу.
– Кто это? – Василиса уставилась на диковинную птичку.
– Мой незаконченный эксперимент, не обращай внимания. – Митя поймал крылатое зеленое существо и сунул в клетку к тому, которое уже сидело там. В его ловком легком движении промелькнуло что-то кошачье.
– А что ты с ними делаешь?
– Расскажу, если ты еще побудешь у меня, – он улыбнулся.
– Не откажусь от чая, – сказала она, раскрасневшись. Она все никак не могла отойти от него, а он так и продолжал придерживать ее за талию свободной рукой.
– О, чай! Хорошая идея. Марта! – позвал он шушеру, не сводя глаз с гостьи. – Марта, можно чаю?
– Нет! – раздался сонный голос откуда-то из-под кровати. – Уже слишком поздно. Ложитесь спать, Муромец, а чай попьете утром.
Митя уставился на Василису, и через секунду оба они засмеялись. Они смеялись без остановки, смущенные резким отказом шушеры и тем, что от дурных предчувствий коленки дрожали уже у обоих.
– Послушай, – наконец успокоившись, Василиса взглянула в окно, затем на часы, потом перевела взгляд на Митю, – я должна уйти. Уже и правда чересчур поздно, Марта права. Раз в чае нам отказано, пора мне уходить… Уже совсем ночь. А тебе… ведь очень рано вставать… завтра такой день…
– Не надо про завтра! Сейчас мне кажется, если ты останешься, то завтра никогда не наступит, – тряхнул головой Митя, и его длинные светлые кудри упали ему на глаза.
– Ты… предлагаешь остаться?
– Ну конечно!
– Остаться до завтра, я правильно поняла? – Голос Василисы прозвучал совсем тихо. Она наконец сделала шаг назад.
– Просто посиди тут, – ответил Митя и сам немного отстранился от нее. – Пожалуйста, посиди, а я буду на тебя смотреть.