Заметив, что, обходя гостей, столы и стулья, к нему движется дама из числа Ульяниной родни, Муромец сделал вид, будто увидел кого-то знакомого и быстро покинул свой пункт наблюдения. Вдали от импровизированной сцены, куда не долетал свет от костров и где было развешено меньше фонариков, собирались ворковавшие парочки и небольшие группы друзей. Они растягивались на траве и смотрели на звезды. Над ними порхали десятки ночных мотыльков, мерцая бледным лунным светом. Музыка слышалась отчетливо, но производила совершенно другое впечатление. Митя различил нежный женский голос, выводящий слова вслед за солистом-парнем. Он попытался вслушаться, о чем она поет, но теперь слова заглушала флейта.
За углом первой избушки, стоявшей в самом начале улицы Гроз, послышались возня и отчетливые звуки поцелуев. Муромец хотел незаметно проскользнуть мимо, сделав вид, что не заметил влюбленных, но в следующий миг едва не столкнулся лбом с Алешей Поповым, который бросил кому-то «Сейчас сбегаю за напитками» и вылетел прямо из-за этого угла. Колдуны разминулись с неловкими улыбками, и, поравнявшись с избушкой, Митя все же бросил на нее любопытный взгляд. В тени крылечка застыла Анисья. Муромец тут же подскочил к ней и схватил за локоть.
– Чего тебе? – Анисья выдернула свою руку и недовольно нахмурилась.
– Послушай. – Брат, не обращая внимания на сопротивление, потащил ее к следующей избушке. Людей там как раз не было. – Ты что, с ума сошла? – Он вгляделся в ее порозовевшее лицо.
– Я-то?
– Сколько ты выпила, дурында? – Митя покачал головой, пытаясь поймать рассеянный взгляд сестры.
– Капельку! Ой, нет. – Она издала глупый смешок. – Три раза по капельке. Нет, правда, вот столечко.
Этот смешок вдруг напомнил о чересчур радостном Севе и его затее идти купаться вместе со снежинками.
– А что ты пила?
Анисья по-детски закусила губу и, так и не вспомнив ничего определенного, виновато произнесла:
– Что-то зелененькое… Сладкое.
Казалось, что она уже начала забывать, от какого занятия ее оторвал брат. Тело ее обмякло, и она сонно уткнулась ему в плечо.
– Анисья, это же Васины настойки. Нельзя пить их три раза. Некоторых и с одного раза уносит знаешь как…
– Но я же за свадьбу… тост… – пробормотала она. – Его родители всем наливали, нельзя же было отказываться!
– Ты только что целовалась с Поповым. Понимаешь? Ты хоть знаешь такого?
– Конечно, знаю, глупый! – тут же отозвалась она, вскидывая голову. – Что мне, нельзя целоваться?
– Да в том-то и дело, что я не имею понятия, можно ли тебе целоваться! – сказал Митя, умолчав, что снова заметил Диму Велеса, на этот раз мелькнувшего за ближайшим кустом сирени. Тот тоже заметил поцелуй Анисьи и Алеши Попова. Лицо его было мрачным. – Как отнесутся к этому родители, если узнают? У Попова, конечно, семья еще туда-сюда, но вы не можете быть парой, понимаешь?
– Может, еще скажешь, что нам нельзя пожениться? – совершенно внезапно расхохоталась Анисья и едва удержалась на ногах. – А что? Раз поцеловались, надо сразу идти под венец!
– О Ярило, да не ори ты так, – Митя хорошенько дернул ее за руку. – Просто будь осторожна, поняла? Случись что, я не знаю, как ты будешь выкручиваться. А ведь ты… Посмотри на меня! Ведь ты самая главная надежда нашего рода.
Анисья подняла на него глаза, и взгляд ее стал более-менее осмысленным:
– Разве? А как же ты?
– А я… нет.
– Так вы здесь? – раздался веселый голос Попова, подошедшего с двумя бокалами в руках. – Я как раз искал Анисью… возле той избушки…
Митя бесцеремонно взял у него один из бокалов и кивнул:
– Без глупостей, дружище. И проследи, чтобы родственники Василия больше не подливали ей никаких настоек.
Настроение стало совсем отвратительным. Он медленно поплелся обратно на праздник и рухнул у ближайшего костра. Рядом опустился Мастер и бросил небольшой мешок, в котором что-то задребезжало.
– Что там? – поинтересовался Митя, мысленно возвращаясь к сцене, свидетелем которой непроизвольно стал.
– Ножи. Перед обрядами всем резко понадобилось их поточить. А я что? Я не гордый. Да и деньги мне нужны. – Мастер вынул из мешка несколько ножей разных форм и размеров.
– Ты что, собрался сейчас работать? Свадьба же! Веселье!
Мастер цыкнул и покачал головой, посмотрев на Муромца как на последнего бездельника. Тот в ответ лишь рассмеялся.
Пляски у центрального костра становились все веселее. На невысокий, сколоченный из досок помост вышли несколько девушек с музыкальными инструментами. Они заиграли очень бодро – круг танцующих счастливо захлопал в ладоши, все принялись скакать, подстраиваясь под ритм незнакомой песни. Мастер размеренно позвякивал точильным камнем, словно подыгрывал музыкантам. Краем глаза Митя наблюдал за его монотонной, успокаивающей работой, но его взгляд то и дело возвращался к костру и ловил отблески на длинных рыжих волосах, волнами взлетавших вверх вслед за руками. Незабудково-голубое платье легкими складками окутывало бедра, маленькие босые ступни мелькали в траве. Василиса все еще была далеко и не видела Муромца. Когда она исчезла из виду, затерявшись в толпе нарядно одетых девушек, Митя снова повернулся к Мастеру – тот как раз вынул из ножен слегка изогнутый клинок с потемневшим лезвием.
– То ли слишком старый, – проворчал Мастер, – то ли я просто не понимаю, что с ним делали…
– Восточный кинжал?
– Нет, это серп, – ответил Мастер. – Старинная форма, одно время такие были распространены, я в книжке видел.
При слове «серп» в голове Муромца цепочкой побежали воспоминания. Подземелья под Росеником. Птица Манур. Книга, которую показывал Вещий Олег. И изображение богини смерти, занесшей над головой серп. Форма лезвия была очень похожа на эту.
Мастер, бубня что-то себе под нос, покрутил в руках серп и опять возмутился его состоянию. Подцепил пальцем поврежденную обмотку ручки, чуть сдвинул ее в сторону и вдруг удивленно поднес нож прямо к лицу: под истрепанным кожаным шнурком скрывалась отполированная металлическая рукоятка, а на ней жутко и одновременно прекрасно мерцали темно-красным светом тонкие письмена, словно кто-то сыпанул туда горсть крошечных тлеющих угольков.
Мастер тут же потянулся пальцами к этим знакам, но, прежде чем успел их коснуться и прежде чем Митя сообразил предупредить его, его руку перехватили. Мастер удивленно поднял голову и уставился на Севу, нависшего сверху.
– Фу-у-уф, – с облегчением выдохнул Воздушный маг. – Так, Мастер, опусти-ка это на землю.
– Что? Почему? – возмутился тот, но послушно кинул серп себе под ноги.
– Там очень сильное колдовство. И очень старое. Неизвестно, что может случиться…
– Если бы там было мощное колдовство, такая простая обмотка не смогла бы скрыть его. – Мастер снова схватился за рукоятку ножа, но в этот раз сделал это с заметной осторожностью.
– Вот и я думаю, что обмотка не самая простая. Не удивлюсь, если это кожа черного дракона. Или какого-нибудь карельского.
– Ты серьезно? – фыркнул колдун.
– Слушай, ты можешь просто получше замотать… ну… ручку? – почесал голову Сева и переглянулся с Муромцем. Тот не сводил с него изумленного взгляда, тоже догадавшись, что именно попало в руки незадачливого Мастера.
– Могу, конечно…
– Скажи, а чей это серп? – как бы между делом спросил Митя, приходя в себя и борясь с желанием выхватить оружие из рук парня.
– Чей? Да… да вон. Ее, – он кивнул в сторону костра, куда Митя старался больше поворачиваться.
На этот раз Василиса танцевала в обнимку с Маргаритой, и обе умирали со смеху.
– Василисин? – прошептал Митя, не веря своим ушам. – Он принадлежит Василисе Умновой?
– Эта которая? Рыжая? Да не-е-ет. Вон та, вторая. Огненная. Это она дала мне эту рухлядь. Не знаю, поможет ли заточка такому старью!
– Маргарита… – произнес Сева почти беззвучно и вновь уставился на Муромца. В его голове по кусочкам начала собираться большая картинка.
Маргарита падала с ног, но продолжала кружиться вокруг костра, боясь остановиться и действительно рухнуть на землю. Не хотелось прекращать веселье – ей давно не было так хорошо. Высоко в небесах сияли звезды, ночь стояла теплая, звучала волшебная музыка, расстраивало лишь то, что она не знала слов ни одной из песен и не могла подпевать. Нежно-розовое платье, которое ей сшила Параскева и за которое пришлось отдать треть своих скудных сбережений, сейчас казалось прекрасным произведением искусства. Она сама сделала на поясе и на подоле вышивку в виде маленьких цветочков и была очень довольна своим нарядом.
Из-за ветвей бузины за ней уже добрых полчаса наблюдал какой-то парень. Она не могла понять, знакома ли с ним. Ей почему-то казалось, что они вообще никогда не виделись, но это было маловероятно – так или иначе в Заречье она пересекалась со всеми воспитанниками. Не прекращая танца, Маргарита украдкой пыталась его рассмотреть, сраженная его заинтересованным и при этом чистым взглядом. Но тонкие ветви бузины превращали его лицо в мозаику, и все, что ей удалось выхватить и запомнить, были длинные темные волосы да прямой нос.
В следующий раз, когда Маргарита обернулась вокруг себя и поняла, что за бузиной уже никого нет, она словно очнулась и вспомнила, что пора отправляться спать. Возле соседнего небольшого костерка сидели Митя с Севой и странно поглядывали на нее. Она послала им воздушный поцелуй и отправилась искать Полину. Та нашлась неподалеку, возле нее с виноватым видом околачивался Светослав.
– Прости, Светик, мы уходим, – она решительно взяла подругу под руку и повела к дороге. – Эй, ты как? Что это он к тебе прилип? – обратилась она к Полине.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю…
– Хочешь, прогуляемся немного перед сном?
– С удовольствием. Спустимся к реке?
– Идет.
Занялся рассвет. В танцующих всполохах костра его не было заметно, но едва девушки удалились от места праздника, бледное голубоватое зарево стало отчетливо видно над лесом. Ночь, имевшая десятки имен, подходила к концу. Птицы смолкли, в хрустальной тишине слышались лишь легкие шаги колдуний, пытавшихся отыскать тропу среди молодого кипрея.