я теперь от вас денусь? Не в лес же побегу? Я городской житель, в трех соснах заплутаю, а у вас тут вон — тайга.
— Да развяжи ты его, Ратмир, — предложил шофер, протирающий лобовое стекло черного «Гелендвагена» от разбившейся о него мошкары. — И правда, куда он денется? Разве что только на крюк в леднике завтра-послезавтра мы его определим.
Мне бы хотелось услышать в голосе этого существа нотки иронии или черного юмора, но, увы, их там не имелось. Он сказал то, что думал.
— Пошел. — Толкнул меня в спину Ратмир, имя которого вернуло мне веру в мифологичность происходящего. — Да поживее.
Не знаю отчего, но подходящей шутки я с ходу выдумать не смог, потому к дому направился молча.
Глава шестнадцатая
Внутри дом оказался настолько же добротным, обустроенным, как и снаружи, причем моя догадка о том, что он возведен не вчера и не позавчера, оказалась верной. Есть в старых домах некий особый запах, который ни с чем не спутаешь.
— Прямо иди. — Толкнул меня в спину Сашок, когда я миновал темный предбанник и остановился в, скажем так, холле. Наверное, у этого помещения есть какое-то другое, старорусское название, более подходящее, но мне оно не известно. Мы такое в институте не изучали. Ну а «сени» сюда явно не монтируются. — Давай-давай.
Можно было бы ответить ему очередной колкостью, но на этот раз я решил воздержаться, тем более мне хотелось уже глянуть на папашу данного семейства. Ведь именно он будет решать, что со мной делать дальше.
И дело за этим не стало, через пару мгновений я оказался посреди не очень ярко освещенного, но довольно уютного помещения, которое просто подмывало назвать «горница», и глядел на изрядно немолодого кряжистого бородатого дядьку с резкими чертами лица. Возникало ощущение, что кто-то не сильно умелый некогда надумал сделать то ли статую, то ли Буратино, обтесал бревно топором, придавая деревяшке людской облик, после махнул рукой на это дело, а та возьми да и оживи.
— Стало быть, ты и есть Хранитель кладов? — наконец произнес старик, причем в этот момент мне стало ясно, что здоровяк с переднего сидения машины был его сыном. Тот же бас, те же интонации. — Хлипковат, хлипковат. Предыдущий-то куда крепче был. Видал я его в стольном граде лет сорок назад, даже беседовал.
— Не очень сильно ему крепость тела помогла в жизни, — ответил я, ощущая внутри легкую обиду. Чего это я хлипковат? Ну да, немного набрал вес за последние пару лет, но это лето приобретенный жирок почти согнало. Да и с остальным у меня все в порядке, если надо, могу «солнышко» на турнике крутануть или отжаться раз тридцать-сорок на кулаках. — И ее не продлила.
— Тоже верно, — согласился со мной дядька, а после уселся в кресло, стоящее во главе довольно длинного стола, заставленного простой, но аппетитной снедью, вроде квашеной капусты, соленых огурцов, сала и жареного мяса. Причем последнее, похоже, особо и не готовили — оно просто сочилось кровью. Отдельно стоит отметить, что и стол, и кресло были дивно красиво сделаны. Кресло, похоже, из цельного куска дерева вырезали, ничего подобного я никогда не видел. Спинка его более всего напоминала распростертые звериные лапы, которые словно охватывали плечи хозяина дома. Памятник зодчества, а не кресло.
— Смертушке все одно, кого брать к себе в хоровод, — продолжил хозяин дома. — Ей что дохляк, что здоровяк — любой сгодится.
— Как-то так, — не стал с ним спорить я. — На этом предлагаю вводную часть закончить и перейти к результативной. Вопрос — вы зачем со мной такую штуку учудили-то?
— Городской, — с иронией протянул дядька. — Сразу лося за рога хватает. Учитесь, детушки, вон как надо жить теперь.
— Куда нам, вожак, — в тон ему произнесла девица, на самом деле оказавшаяся очень даже симпатичной, хоть и несколько мужеподобной. — Мы в лесу родились, пням молились.
— А, так вы еще и раскольники, — усмехнулся я, не пропустив мимо ушей то, как красотка поименовала мощного старикана. — Это многое объясняет.
— Ты чего несешь? — удивился вожак. — Какие раскольники? Нам белый бог не указ, у нас свой уклад. Да и не водилось их в наших краях особо, они на Северах обитали да в Сибири.
— Я Велеса в виду и имею, — дружелюбно пояснил я. — Его изображения из целиковых деревьев вырезали. Сначала ненужную верхнюю часть спиливали, а из оставшейся как раз идола и творили. По сути — из пня. А вы, если исходить из слов барышни, плевать на них хотели, стало быть, и на Велеса тоже. Значит, кто вы? Раскольники, как есть. Ну или как вариант — предатели. Он ведь вам отцом являлся, а вы от него отрек…
Удар был сильный, меня отбросило в угол, рот наполнился кровью, и до кучи я еще сильно бахнулся головой о стену.
Вот тебе и барышня! Ее бы на профессиональный ринг — могла бы призы брать. Два удара за десять минут, и оба меня уложили.
Или это я на самом деле хлипким стал?
— Кабы не нужен ты нам был, я бы тебе уже горло выдрал, — прогудел старик. — Впрочем, ежели еще раз подобные разговоры заведешь, тако и поступлю. Или вон Любаве тебя отдам, она вас, хлыщей городских, сильно не жалует.
Я сплюнул кровь на ладонь и показал ее девице, которая потирала кулак.
— Зря ты так, подруга. Ой зря. Первую кровь ты пролила, теперь по Покону тебе первой ответ и держать.
— Ты нас Поконом не стращай, — посоветовал мне Ратмир. — Наш закон — лес да род, ясно? Что для них хорошо, то и правильно.
— А для меня? — Я поднялся на ноги и насмешливо улыбнулся. — Мне-то и на лес ваш, и на род чихать. Я Хранитель кладов, Великим Полозом из всех людей выбранный и на то благословленный, потому сам решаю, с кем из детей Ночи дело иметь, а с кем нет. И все с этим соглашаются, ибо чтут закон, по которому Хранитель кладов есть персона неприкосновенная.
— Не слышал я о таком законе, — заметил вожак. — Лжа это.
— А о том, что случилось с лиходеями, которые прежнего Хранителя убили, слышал? Вижу, слышал. И ты всерьез считаешь, что все те, кто три десятка лет ждал, пока новый появится, станут жалеть стаю каких-то шавок-перевертышей, пошедших против всего общества?
И снова я треснулся об угол, правда, теперь меня приложил Ратмир. Посильнее Любавы приложил, в глазах даже потемнело. Ну да, с шавками я перегнул палку.
— Тебя я лично потрошить стану, — прохрипел я и потрогал зубы, которые, к моему удивлению, оказались на своем месте. — Долго умирать будешь. Даже если раньше сдохну, попрошу Морану меня на часок из Нави отпустить, когда дом этот ведьмы да вурдалаки жечь станут, а вас на соснах разопнут, прежде чем убить. Она богиня суровая, но милостивая, авось согласится.
«Если в цене сойдемся — отпущу», — прошелестел в ушах женский голос, причем в нем одновременно слышались и лукавство, и предупреждение. Я бы мог списать это на последствия двух ударов о стену, но он был более чем реален.
Ой, елки, вот кто меня за язык тянул? Зачем я ее помянул, особенно учитывая то, как к ней мой наниматель относится? Впрочем, это вопрос риторический, просто данное имя очень подходило для сконструированной мной фразы. Тем более что имен других богов я толком и не помнил, разве что Вий сразу на ум пришел, но он тут совсем уж не подходил. Хотя, с другой стороны, кто мог предположить, что она возьмет и мне ответит? И в голову подобное прийти не могло.
Ну а в целом мне вперед наука — не поминай всуе богов, даже тех, которые давным-давно забыты людьми. Забвение не смерть, оно лишь подобие сна. А спящий, если окликнуть его по имени, может и проснуться. А Морана так и вовсе это уже сделала, мне про то Полоз говорил.
— Серьезное обещание, Хранитель, — посерьезнел вожак. — Такими словами не разбрасываются.
— Знаю. — Я снова встал на ноги, попутно сплюнув под ноги Ратмиру кровавые сгустки. — Знаю, папаша. Как и то, что живым ты меня отсюда не выпустишь. Может, и сам уже жалеешь, что всю эту карусель завертел, только деваться теперь некуда.
Вожак зачерпнул ладонью горсть квашеной капусты, засунул ее в рот и начал с хрустом жевать. Его молчание говорило о том, что я, похоже, все верно угадал.
— Вот вы городских хаете. — Я вытер рот ладонью, а той провел по штанам. А какая разница? Все равно костюму хана. Невезучий он. — А они-то поумнее вас будут. Кому помощь моя нужна, те просто приходят и говорят: «Хранитель, пособи». И я, если вы не в курсе, куда подальше только нескольких мошенников послал да пару особо наглых особей. Но остальным-то помог. Да, за долю малую или за отложенную услугу, но помог. Так для чего вы меня по голове били и в эту глушь везли, если можно было просто в соседнем от моего дома кафе сесть и поговорить? Или, что правильнее всего, у Абрагима встретиться и достигнуть взаимопонимания? А теперь все, теперь впереди только смерть — сначала моя, потом ваша.
— Ты нас не хорони! — потребовала Любава.
— Вы и сами с этим дивно справились, — усмехнулся я разбитым ртом. — Нет, может, лет десять-двадцать назад такой номер и прошел бы незамеченным, но сейчас… Везде камеры — и на моем подъезде, и на улице, и на трассах. Весь маршрут как на ладони, по крайней мере тот, что по трассе проходил. Опять же — по-любому рожи вон той парочки там засветились, а дальше дело техники. Опознают их те, кому я нужен для дела, сопоставят данные с маршрутом, после приедут на эту полянку и спросят у тебя: «где Хранитель?» Ты соврешь, они тебе не поверят, после довольно шустро выяснят, что я мертв, и следом за тем вас на ленточки резать начнут. А самое обидное знаете что? Все это было зря. То, что вам нужно, так и останется в земле, потому что я палец о палец не ударю. Хоть на куски меня заживо рвите — не стану ничего искать. Вы просрали свои жизни, оборотни, — и волчьи, и человечьи.
— Вот вроде ты умный человек, Хранитель, и говоришь складно, а иных вещей не понимаешь. — Наконец прожевал капусту вожак. — Первое — мы ведь еще можем договориться. Ты на нас в обиде? И что с того? Обида — штука такая: сейчас она есть, а завтра уже забудется.