Только вот правительство России на это никогда не пойдет. Более того, на это уже не пойдет ни одно правительство – все сидят на биотине, все – не более люди, чем Рома Чуб, погибший, кажется, целую вечность назад. Данила вспомнил, насколько неожиданным было то, что человек с памятью, вполне вменяемый парень, оказался хамелеоном с серой соединительной тканью вместо мышц.
Ромка сам не подозревал о том, что он – хамелеон.
Президент, премьер, все министры, да что там – весь список Forbes – тоже не знают об истинной своей сущности.
Если папаша доберется до капитанской рубки, или что оно такое, если даст сигнал хамелеоно-людям… Ему, наверное, все равно, кем править: людьми или пришельцами.
Марина чувствовала ловушки и хамелеонов, Картографа корабль принимает за своего. Не часть ли это экспансии?
И сам Данила после первого, неудачного, визита в Глубь, после психологического «схруста» с Генкой, начал чувствовать хамелеонов, их эмоции и намерения. Родственные души, не иначе…
Данила думал над этим, пока спускались с рукотворного плато по лестнице, – это оказалось еще страшнее, чем подниматься, ноги дрожали, колени подгибались от непривычной нагрузки, Маугли за последние часы растерял подростковую наглость и превратился в обычного перепуганного ребенка, а вот Картограф по-прежнему болтал. К счастью, Данила шел первым и не слышал слов, только монотонный бубнеж…
Наконец спустились. Обратный путь был утомительным, как дурной сон. Данила уже мечтал выбраться из-под рассеянного взгляда космоса в почти уютные коридоры Ковчега. Картограф попытался завязать диалог, но никто не ответил взаимностью, и бородач, обидевшись и надувшись, замолчал.
Остановились возле самого купола. Рэмбо попытался изучить письмена на медных пластинах и разочарованно пожал плечами:
– Бесполезно. Здесь эпизод истории другой планеты – какие-то династии, войны между Роями, новая Мать, улетевшая искать новый дом, трутень-предатель… Не представляю, откуда начинать читать. И где заканчивать – тоже не представляю. Сюда бы настоящих ученых, а не меня! Я все позабыл.
– Здесь бы и Прянин не разобрался, а он умный был, – возразил Данила. – Идем, нам еще отца и Шейха догнать надо.
Рэмбо усмехнулся, отчего шрамы на его лице собрались морщинками:
– Зря я все-таки его не допросил. И жаль, что Шейху сказать не успел. Не знаю, Данила, что вы не поделили, а нормальный он мужик. Армейский, конечно, до спинного мозга, но нормальный.
– Ты с ним не воевал.
– Я как раз с ним воевал. В смысле, работал. И много. Ничего, нормально, своих не бросает.
– Не бросает, а подставляет, и хватит об этом. Шейх меня не интересует. Будет мешать – убью. Не будет… там посмотрим, в общем. Меня интересует два человека: отец и Марина. Марину я, вроде как, обязан выручить, а папу спрошу. Потому что не может он ничего хорошего ни для кого сделать. Зато уверен, что много чего знает о свойствах биотина.
– Обратного пути из-под этого купола нет, – напомнил Картограф. – Я не видел портала на входе. Куда идти? Где догонять?
Повисло нехорошее молчание. Все переваривали информацию и прикидывали, понравится ли им вечность в компании нечеловеческих мертвецов.
– Пойдем по краю, – решил Данила, – поищем другой выход.
Картограф послушался, но решил высказать наболевшее. Он плелся рядом с Данилой, старательно отворачивающимся от огромного окна в ничто, и бухтел:
– Не пойму, зачем я с вами поперся? Ну ладно, тайна Глуби, ладно, обстоятельства. Мог бы остаться в Секторе, я там – уважаемый человек, меня там ценят все, до последней ларвы, до самой паршивой чупакабры. Каждый проводник меня ценит, каждый охотник, а тут? Тут я – никто. Стрелять толком не умею, никогда не приходилось, следопыт из меня аховый, ученый – тем более, хотя основы методологии и анализа для всех наук одинаковы. В принципе, будь у меня немного больше времени, я, как и Рэмбо, мог бы прийти к мысли о фонетическом письме туземных народов. Уж интеллектуальный уровень у меня всяко выше. Но всю жизнь меня не ценят. Я рассказывал? Один раз были мы в экспедиции…
– Заткнись, пожалуйста, – попросил Данила. – Лучше дверь высматривай.
Картограф таки заткнулся – «завис». Данила раньше относился к такой реакции со снисхождением, теперь же напряженно следил за товарищем.
Астрахана догнал Маугли, пошел рядом. Мальчишка долго молчал, сопел, наконец решился:
– Говорящего жалко.
– Жалко, – согласился Данила, косясь на Картографа, похожего на зомби.
Каково пацану? Для него Доцент был старшим другом, авторитетом, практически – отцом. Мальчишка его слушался и берег, мальчишка ради него покинул родное племя. В сущности, у Маугли никого не было, кроме Прянина, и сейчас пацан пытался «прилепиться» к Даниле, почувствовать поддержу. А Данила не мог дать ему ничего, кроме дружбы и сочувствия, быть может.
– Говорящий совсем ушел? Его не будет нигде?
– Не знаю, – ответил Данила, – об этом никто не знает точно. Некоторые верят, что умершие уходят в другой мир. Вроде как мы – сюда.
– Мы умерли?
– Нет, Маугли, мы – живые, и мы со всем разберемся. Сказал бы, что отомстим за Говорящего, но это не совсем так. Мы мир спасем, понимаешь?
– Всех?
– Ну, всех – не всех, а хороших спасем. Только придется для этого немного поработать… Ладно, идем. Впереди дверь, почему молчим, Картограф?
Как и предполагал Астрахан, Картограф не ответил и вообще никак не отреагировал.
– Двери! – воскликнул Маугли. – Туда?
Дождавшись одобрительного кивка Данилы, он приложил руку к пластине.
В портал Астрахан шагнул первым и оказался в коридоре, сделанном не из железа, а из некоего подобия резины. Коридор изгибался в трех шагах впереди. Только сейчас Астрахан осознал, как он устал от «мемориального комплекса», от бесконечности над головой, от атмосферы давней гибели целого народа.
– Уф! – Рэмбо вывалился из портала следующим. – Хорошо под крышей. Там давит, да? Что делать будем, как искать твоего отца? Ты знаешь, куда он направляется?
– Думаю, в рубку. Или еще в какое-то важное место. Отца неважные места не устраивают.
– Тогда найдем. Уж к рубке путь должен быть указан. Надо поискать, вот только где? – Рэмбо принялся рассматривать стены, оглаживать их.
– Читай все, что встретишь. Нам нельзя медлить, и останавливаться нельзя.
Данила устремился вперед. За каждым поворотом он надеялся найти вход в рубку, на мостик, или куда-то еще – короче, в Главную Комнату, но коридор все петлял и петлял. Драгоценное время вытекало каплями крови. Сколько его осталось?
Воображение рисовало папашу за пультом управления. Вот он садится в кресло, дает команду хамелеонам, нажав на большую красную кнопку…
Следов присутствия Шейха и папани на пути не встретилось. Может, их вообще тут нет и капитанская рубка в другом месте? Напрасны эти скитания, и вообще все напрасно. Если отец взял Ковчег под контроль, сейчас набегут роботы системы безопасности, и все.
Тяжело дыша, Данила повернул налево и остановился: здесь был портал, такой же, как предыдущие: арка и круглая металлическая плита.
Вытирая пот со лба, Рэмбо указал на круг и сказал:
– Там написано: «Управление…», не понять – чем именно. А еще написано: «Вторые ясли». Ну, или как-то так.
Не дожидаясь команды, Маугли приложил руку к стальной пластине.
Данила снова вошел первым.
Освещенное приглушенным оранжевым светом помещение походило одновременно на ангар и теплицу и было, по местным меркам, небольшим – метров двадцать в длину и десять в ширину. А еще здесь было прохладнее, чем в других отсеках Ковчега: не больше двадцати градусов тепла – человеку вполне комфортно.
Данила приложил палец к губам и приготовил пистолет, рассчитывая услышать Шейха и папашу, но царила абсолютная тишина. По стенам тянулись трубки, на полу были круглые углубления с покатыми стенками, где валялись ссохшиеся тельца. Маугли громко засопел, разглядывая их.
Здесь выращивали хамелеонов. Их было много, и все они – наполовину вылезшие из углублений или же выбравшиеся совсем – умерли. От вируса? Нет, скорее, они были незрелыми. Слишком мелкие.
Хамелеоны, не успевшие принять форму, превратились в кучки хитина. Или не хитина. От прикосновения они с хрустом рассыпались. Здесь никто не консервировал хамелеонов, и они обратились в пыль. Значит, с момента гибели Роя прошли сотни, а может, и тысячи лет.
Не обращая внимания на трупы и перешагивая через них, Рэмбо отправился в противоположный конец яслей.
– Журнал здесь! – крикнул он. – Точнее, таблички. Все здесь. До последнего дня. Давайте прочитаем.
Он стоял у стола – почти человеческого, – уставленного незнакомой аппаратурой и заваленного тонкими металлическими пластинами с выбитым текстом.
А за столом, в почти человеческом кресле, сидела оболочка мертвого инопланетянина.
Рэмбо долго молчал, перебирая таблички и шевеля губами. Данила нервничал, представляя, как отец подчиняет себе Ковчег, и, в конце концов, не выдержал:
– Пойдем, а? На фига нам история этих тварей? У нас есть более актуальные проблемы.
Рэмбо наградил его взглядом обиженного ребенка:
– Дайте я хоть дочитаю! Вы идите, я вас потом найду.
Картограф тягостно вздохнул и сел на пол:
– Если бы ты еще сказал, куда идти, было бы вообще великолепно. Я в любом случае остаюсь с тобой, все равно толку от меня никакого. Давай выясним хоть, что это за твари? Вдруг здесь написано, где находится место, которое мы ищем? Как оно хоть называется-то? Рубка? Капитанский мостик?..
– Заткнись! – рявкнул Данила. – Рэмбо, давай быстрее, а?
– Я и так быстро, – ответил Рэмбо, листая пластины. – Много лишнего, а с собой не утащишь. Так! «Наблюдения за неразумными». Это вроде заглавия. Я своими словами, если что, ладно?
– Давай уже! – махнул рукой Данила, расхаживающий между шкурок хамелеонов.
– На Ковчег завезены яйца из новой партии, включены наследственные коды существ различных миров…