с каждым мгновением. И впервые за прошедшее время Исэйасу стало по-настоящему страшно — до дрожи в ногах и судорожно бьющегося о клетку из ребер сердца, мечущегося в груди, как перепуганная птаха. Почти как тогда, когда по рукам струилась теплая кровь, вместе с жизнью уходящая из тела раненного Паучихой Хеса, но в этот раз краем сознания он чуял что-то куда более страшное и темное, надвигающееся быстро и неумолимо, как настигающий беззащитную жертву хищник.
Ролло прищурился, и послушник вздрогнул — ему показалось, что оборотень начнет сейчас насмехаться над его ужасом перед тем, что должно произойти: ведь баггейн не ощущал угрозы, нависшей над ними и снисходительно наблюдающей, как глупые мошки летят в заранее расставленную западню. Но он ошибся. В желтых глазах волка он не увидел ни тени ехидства, лишь сочувствие и непонятная ему теплота.
— Ты можешь остаться, — Ролло остановился, перегораживая проход сквозь Большой Разлом. — Фейри помогут тебе вернуться обратно, Исэйас. Не ты все это начал — не тебе заканчивать, ты никому ничего не должен, и я понимаю, что лишь чувство вины — не за себя, а за тех, кто полностью несет ответственность за происходящее, — заставило тебя зайти так далеко. И не осуждаю. Более того, малец, я был бы рад, если бы ты не лез на рожон.
Исэйас промолчал, ощущая, как взбунтовалась душа против разума. Ему было страшно, он хотел все бросить и уйти — смертью веяло от проклятого хода, но мальчишка был уверен, что ждет она их не тут, а дальше, в сердце земель Неблагих, в Аббатстве, будь оно неладно. Но желание идти до самого конца было сильнее страха, застилающего глаза и заставляющего нетвердо стоять на ногах. А еще он помнил то, что стало для него новым рождением, и не смог бы этого предать, бросить, вырвать с корнем.
Хес, который видел в нем не врага-орденца, которых он люто, до бешенства ненавидел тогда, когда был уверен в их причастности к гибели Ролло, а просто мальчишку, который еще не успел разобраться в том, во что стоит верить, а что — лишь ложь и навязанная теми, кому это выгодно, иллюзия.
Деа, девушка, прошедшая через невообразимые муки, разбитая, но не сломленная, не потерявшая веры в людей и всем сердцем стремящаяся помочь им.
Ролло, стоящий сейчас перед ним и глядящий на мальчишку с отеческой теплотой в янтарных глазах — чуждые, совсем иные, непонятные, но принявшие его без сомнений и колебаний.
Исэйас вздернул подбородок и, едва сдерживаясь от желания закусить губу, чтобы хоть немного унять дрожь в груди, молча обошел замершего оборотня и осторожно ступил во мрак перехода на ту сторону. Разум едва не померк, когда его захлестнула волна иррационального ужаса, от которого, казалось, его тело разом лишилось всех костей, превращаясь в сгусток противоречивых желаний. Тьма мягко расступилась перед ним, пропустила, сомкнулась за спиной, и послушнику почудился удовлетворенный смех, бархатный и тягучий.
Ход был достаточно узкий — стоило немного расставить руки, как локти тут же касались шершавых, покрытых каплями влаги стен. Первое время он шел наощупь, нашаривая в сумке смесь для пропитки факелов: послушник совсем забыл, что, в отличие от Ролло, в темноте тоннеля ему будет не видно ни зги. Впрочем, оборотню тоже приходилось несладко — он едва протискивался в узкий проход, обдирая бока о стены каменного коридора и оставляя живописно расположенные клочья шерсти, отмечающие их нелегкий путь.
Когда Исэйасу наконец удалось поджечь ускользающий из рук факел, то он едва не поджег шарахнувшегося назад Ролло — оборотень оказался слишком близко к воодушевленно взмахнувшему руками послушнику. Исэйас виновато покосился на прижавшего в гневе уши баггейна и поспешил отвернуться от ощерившегося волка — угроза расправы над нерадивым спутником не миновала, но так хотя бы мальчишка не видел жуткого оскала, в отблесках огня ставшего совсем гротескным.
Ход постепенно расширялся, и потолок уходил вверх, позволив Ролло выдохнуть — ему наконец-то можно было поднять голову, которой несколько мгновений назад он ощутимо приложило о коварный выступ. От основного хода внезапно нырнули в темноту несколько ответвлений, но они были больше похожи на трещины — резкие, изломанные, и где-то вдалеке уныло завывал ветер: судя по всему, вели они наружу, но туда не протиснулся бы даже худощавый Исэйас, не говоря уж о Ролло.
На стенах стали появляться светящиеся проплешины, и Исэйас опознал в них мох-гайвернец, который в простонародье величали мертвяцким, потому что рос он только в холодных, сырых местах и непременным условием его произрастания была некогда пролитая на камни человеческая кровь — споры почти сразу проклевывались, и растение питалось живительной влагой, отданной добровольно или насильно. Этот мох обладал галлюциногенным действием, вызывал кратковременную потерю памяти и заставлял неметь конечности, поэтому лекари часто использовали его как средство, облегчающее страдания умирающих, а некоторые ушлые торговцы делали из него вытяжку, добавляли сок дурмана и превращали в настойку, одной капли которой было достаточно для того, чтобы ввергнуть человека в мир грез на пару дней — это снадобье было запрещено и шло по сто-двести золотых за маленький пузырек.
Исэйас несколько раз моргнул — споры, которые мох выбрасывал в воздух при соприкосновении, могли серьезно затруднить их путь, превратить в блуждающих в своих грезах беспомощных жертв, поэтому он торопливо вытянул из сумки отрезок ткани и замотал им рот и нос, стараясь дышать как можно реже. Судя по всему, на оборотней коварное растение не оказывало никакого действия, потому что Ролло удивленно рассмотрел светящиеся проплешины, потянул носом воздух, звучно чихнул и равнодушно отвернулся, сосредоточившись на том, что могло ждать их впереди.
Ход неожиданно раздался в стороны, плавно перетекая в огромную пещеру. Испещренная каменными колоннами, словно промытыми в толще камня водой, она вся тускло светилась: на стенах, полу и даже потолке из глыб тянулись тонкие побеги, подернутые зеленоватым светом, опускались вниз, переплетались, образуя плотные завесы, и на самых кончиках необычных растений колебались красные чашечки цветов. Стоило только Исэйасу и Ролло переступить невидимую черту, как по всей пещере поплыл едва слышный звон — цветки вытянулись в их сторону, раскрыл лепестки и затрепетали, словно на ветру.
Послушник осторожно отвел в сторону гроздь алых цветов и пригнул голову, проходя под аркой из необычных растений. О таких он не встречал даже упоминания в книгах, поэтому знать наверняка, опасны ли они для людей или нет, не мог, и стоило свести всякие контакты с ними и открытыми участками кожи к самому минимуму. Побеги оказались прочнее просмоленных веревок — жесткие и неподатливые, а когда Исэйас прошел вперед, ему на плечо шлепнулась небольшая ящерка, по цвету почти неотличимая от побегов — зеленая, с темными полосами по вытянутому, изящному тельцу, посверкивающая алыми бусинками глаз. Она высунула раздвоенный язычок, на мгновение замерла, а после засвистела, словно здороваясь.
Парнишка нерешительно протянул руку, осторожно перехватил гостью двумя пальцами и посадил на свисающие побеги: та мгновенно извернулась, уцепилась острыми крохотными коготками за неподатливые растения и ловко взлетела наверх, в краткий миг затерявшись среди переплетения стеблей.
Ролло уверенно двигался вперед, раздвигая носом плотные каскады побегов, и алые колокольца сердито звенели ему вслед, сыпали серебрящейся в тусклом свечении пыльцой. Вскоре оборотень, покрытый тонким слоем серебра, стал своим видом напоминать жутковатого призрака, неслышно плывущего в звенящей тишине и слабо мерцающего переливающейся шерстью. Исэйас видел любопытные мордочки ящерок — жительниц этого необычного места, — которые с интересом следили за незваными гостями, ловко перебирались со стебля на стебель, неотступно следуя за ними. И когда крохотные обитатели пещеры внезапно отпрянули назад, юркнули в свои укрытия и споро пошелестели в обратном направлении, откуда только что пришли человек и оборотень, послушник понял, что впереди что-то не так.
Пещера снова сужалась, плавно стекала к чернеющему провалу прохода. Под ногами зажурчал тонкий — едва в три пальца, — ручеек, выбивающийся откуда-то из-под толщи камней, и резво убегал в тоннель, откуда даже здесь слышался шум падающей воды. Скорее всего, где-то совсем рядом протекала подземная река, а тот проход, куда им и следовало идти, был когда-то ее руслом, если судить по выглаженным поверхностям стен, которые отражали на себе блики зеленоватого света звенящих растений. И единственный ход, что вел прочь и пещеры с алыми цветками, был закрыт для них — его перегораживала мерцающая серебристая пленка, чуть колеблющаяся и переливающаяся в тусклом свечении.
— И почему мне кажется, что я знаю, чьих это рук дело? — мрачно спросил Ролло, не рискуя прикасаться к странной преграде. — И этот глупец надеется, что мы повернем?
Послушник скептически посмотрел на мрачного оборотня, сверкавшего янтарными глазами. Из пещеры было всего два выхода: этот и тот, откуда они только что пришли. А на их пути не встретилось ни одного ответвления, которое могло бы дать надежду на обходный путь. Но, по крайней мере, теперь они могли быть уверены, что Хес проходил именно здесь.
Исэйас поднял с земли небольшой округлый камень и кинул в завесу. Та слегка прогнулась, а потом, распрямившись, со свистом запустила снаряд обратно, да с такой силой, что послушник едва успел увернуться от мелькнувшего в дюйме от головы осколка.
— Одни проблемы от него, — раздраженно пробурчал он и осторожно приблизился к светящейся пленке.
Протянул руку, осторожно провел пальцем — ощущения были, словно коснулся гладкого шелка, — и неожиданно непреодолимая прежде преграда раздалась в стороны, клочьями повисла в воздухе, как рваное облако, и истаяла туманом, оставив после себя запах осеннего леса и прелой листвы.
Ролло изумленно щелкнул зубами, с подозрением оглядел пораженного мальчишку и тяжело вздохнул. Кем бы ни являлся его спутник, принесший немало головной боли Хесу в свое время — а тут, гляди-ка, и на что-то сгодившийся, — польза от него сейчас была очевидная. Оборотень предпочитал воспринимать послушника все-таки как дружелюбное существо, которое направляет все свои резервы и возможности на то, чтобы восстановить потерянное равновесие в этом мире и изгнать захватчиков обратно за Грань, и не думать о том, что, возможно, притворяющийся неумелым и неуклюжим