– Так его Пересвет завтра повезёт на своих подводах в Ливонию продавать. Часть того, что подороже, и вовсе хочет припрятать, чтобы вы не отобрали. Это я вам по секрету говорю.
– Как тебя, пёс, зовут?
– Колькой Твердославовичем. Но можно просто Бобром Выдровичем.
– Скажи, что завтра боярин твой вновь со мной встретиться должен. Вот тебе серебряная монета. Будешь доносить мне на своего боярина. Если службу сослужишь – озолочу.
– Слушаюсь! А как мне вас звать?
– Зови господином.
На следующий день Пересвет Васильевич выехал вновь на встречу с ландмейстером Тевтонского ордена в Ливонии Отто фон Роденштейном.
– Приветствую тебя, ландмейстер. Я послал тебе тела твоих воинов, убитых нечестивцами. Ты похоронил их?
– Спасибо, боярин. Но где оружие павших воинов и кони?
– Коней я продал в Новгород, а оружие поеду продавать в Ливонию, – нагло смотря прямо в глаза магистру, сказал Пересвет, – по поводу боевой добычи мы не договаривались.
– А почему подводы твои так и не поехали вчера?
– Так ведь я на них трупы тебе возил. Сегодня отмоют их, и повезу добро своё. Ещё два дня потребуется.
– Нет, вези сегодня.
– А как? Подводы от вони отмывают.
– Оружие павших воинов отдашь мне.
– За сколько?
– Ты, боярин, не забывай, с кем говоришь. За мной огромное воинство. Если будешь дерзить, то я просто сровняю крепость с землёй.
– Я не хотел вас обидеть. Просто мне, как человеку торговому, известна цена всего. Ладно. Завтра подводы с оружием направлю. Только тогда ещё два дня мира.
– Твоя взяла, боярин.
На следующий день случилось недоразумение. Подводы с оружием, которые прислал боярин Пересвет, были нагружены навозом, а на самом дне трудяги, которые разгружали навоз прямо посреди лагеря ливонцев, доставали пробитые и изрубленные кольчуги. По одной на подводе.
На следующий день ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии Отто фон Роденштейн вновь встретился с боярином Пересветом.
– Ты что делаешь, пёс бородатый? – едва увидев степенного боярина, закричал Отто. – Ты должен был привезти мне оружие павших воинов, а привёз навоз.
– Так ведь тайком действовал, – невозмутимо ответил Пересвет, – под покровом ночи подводы грузили. Среди защитников не нашлось ни одного идиота, чтобы навоз весь переворошить для проверки. Вот и свёз тебе то, что ценности для меня не представляет.
Ландмейстер был просто вне себя от ярости.
– Немедленно пришли ко мне людей, чтобы убрали всё! Где нормальное оружие и броня?
– Я его продаю.
– Что значит продаёшь, морда бесстыжая?
– Ну, я человек торговый, наживаться на торговле – это моя натура. Да не мелочись ты, ландмейстер. Навоз завтра уберём.
– И опять тебе два дня потребуется, чтобы вывезти своё имущество.
– Да, ландмейстер. Два дня. Ну и день, чтобы крепость сдать.
– Ты что, издеваешься надо мной, пёс?
– Нет. Просто у нас, людей торговых, дела именно так ведутся.
Наутро из крепости пришли три мужика, которые до поздней ночи грузили навоз и отвезли его чуть в сторону от ливонского лагеря. Зато разгружать его пришло целых двадцать мужиков.
– У русских никогда ничего не организовано, – презрительно бросил Отто, указывая на мужиков.
Наутро он уже, словно по традиции, встретился с Пересветом. Этот степенный боярин просто бесил его. В этот раз Пересвет был во хмелю и едва сидел на коне.
– Прости, магистр! Виноват!
– В чем вина твоя, пёс пьяный?
– Эти нечестивцы, которых я послал навоз вывезти из стана твоего, вывалили его как раз на том месте, где я распорядился похоронить твоих павших воинов. Это не тех, что я тебе прислал на подводах, а тех, которых сразу похоронили, так как они ценности для выкупа не представляли.
– Ты что, хотел мне моих мёртвых воинов продавать?
– Хотел, магистр!
– А что пьяный?
– Так Иванов день.
На следующее утро Пересвет Васильевич и Никодим Андреевич сидели за столом и попивали квас.
– Что думаешь, Пересвет, скоро у ливонцев терпение кончится?
– Не знаю. Они люди тактичные и к нам как к свиньям глупым относятся. Может, это и сыграет нам на руку.
– А думаешь, оружие нормальное отдавать ливонцам? Ну то, что в битве взяли.
– Да ну брось ты. Пусть лучше наши ратники его наденут. У нас и так почти все биться голыми руками будут.
Бояре на секунду задумались. Каждый день, что они выигрывали у ливонцев, мог стать для них последним. В это время в комнату, где находились бояре, вошёл воин со стены.
– Бояре, ливонцы строятся для штурма.
– Ну, вот и пришло наше время, боярин Никодим. Прости меня, что тогда в Пскове разорил тебя. Обиду не держи – дело торговое.
– А я и не держу, Пересвет Васильевич. Ты прости меня, что я тебя на смерть с собой потащил.
– Зато какая это смерть! Славная! За Русь!
Бояре поспешно надели кольчуги и вышли на стены. Вся мощь Ордена разом ударила по ним. Десятки специальных машин швырнули камни в стены Изборска, и бревна, сделанные из многовековых деревьев, сломались. Со всех сторон к Изборску побежали воины Ордена с лестницами. Атаковали и ворота мощным тараном. Казалось, сила эта должна мигом смести защитников. Но русские люди отважно стояли, и каждый метр давался ливонцам немалой кровью.
Пересвет Васильевич, понимая, что свою жизнь ему спасти не удастся, руководил обороной стен. Новые и новые волны ливонцев лезли на стены. Окружённый пятью противниками, Пересвет, не желая плена ливонского, принял смерть, порубив при этом не меньше трёх врагов.
Никодим Андреевич держал оборону в проломе, а после того, как ливонцы взяли стены, стал с боем пятиться в глубь города. У него уже было едва ли четыре сотни ратников, но и они, не сдаваясь, рубились с врагом.
– Сдавайтесь! – закричал один из предводителей ливонцев. – За храбрость и крещение по нашему обряду получите жизнь.
– Поджигайте крепость, – закричал Никодим Андреевич, – пусть латиняне, если хотят взять нас живыми, немного дымом подышат!
Город запылал. Ветер быстро превратил крепость в огромный костёр, из которого бросились бежать и ливонцы, и русские. Ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии Отто фон Роденштейн был в ужасе, когда увидел, что его люди бегут из горящего города, а их преследует горстка ополченцев. Конечно же эти люди ничего не решали, и Изборск пал, но в эти секунды ландмейстер позавидовал русским князьям, чьи люди за Отечество без страха готовы были отдать свою жизнь. О том, как они его дурили, выигрывая время, ландмейстер предпочитал не вспоминать.
Гонцы псковские
Павша Ананьевич несмело шёл к князю и наместнику Новгорода Юрию Андреевичу. Этот недостойный человек, попавший под власть развратной литовки, совсем стыд потерял. Но теперь он просто должен его выслушать. Прибыл гонец из Пскова со срочной вестью о том, что ливонский магистр уже под Псковом.
К удивлению посадника, Юрий встретил его в этот раз трезвым и умытым. Срамников в палатах не было, если не считать литовки, которая в этот раз была хоть и вызывающе одета, но без откровенного срама.
– Юрий Андреевич, – неуверенно обратился Павша Ананьевич к наместнику, – прибыли гонцы из Пскова и просят помощь.
– Веди ко мне их. Дело важное, – тут же сказал Юрий.
Гонец вошёл и тут же, склонившись в поклоне, начал говорить:
– Князь Юрий Андреевич, послал меня к тебе князь Довмонт Миндовгович Псковский. Он просит помощи у тебя, так как великая сила ливонцев под Псков движется. Каждый день у него на счету.
– Сколькоссььь… вриговь?..
Гонец недоумевающе поглядел на обратившуюся к нему литовку.
– Что замер? Отвечай!
– Много, князь! Около двадцати тысяч.
– А сколькосььь… у Давмонта?
– Шесть тысяч.
– Княсььь… этога… хватить… чтобьь датььь вримя тьстобь намьь ратсььь собратььь.
– Да, Ядвига, ты права, – поддержал её Юрий, – передай Довмонту, что Новгород придёт ему на помощь. Пусть стоят насмерть.
– Но надьь зватььь всях воиновьь Земелььь Навагарадскихьь.
– Когда помощь ждать?
– Ты что, не слышал меня? – сказал Юрий. – Приду под Псков, только силы соберу.
Псковский гонец вышел, а посадник хотел уже приступить к обсуждению похода. Конечно, ему было противно, что придётся вести разговоры в присутствии этой гадюки, которая поселилась в Новгороде, но Ядвига развеяла его сомнения.
– Старыч… пшшшолььь… вньь… Я с князем дольжьна сават держатьсссь полыбовьный. Или ты к намьь третымьь хочышьь… Завтряя прихыдьь…
– Князь Юрий Андреевич, – взмолился посадник, – там люди кровь проливают, чтобы каждый день лишний подарить. До Пскова путь неблизкий, да и рать собрать время нужно. Нельзя нам ни дня терять!
– Ты что, совсем, старик, голову потерял? Я сказал тебе, что завтра буду советоваться с тобой. Сам уйдёшь или вывести приказать?
– Я посадник Новгорода и несу ответ перед народом всей земли Новгородской. Заклинаю тебя, начнём сегодня рать собирать!
В этот момент Юрий уже хотел было прислушаться к Павше Ананьевичу, но Ядвига пронзительно рассмеялась:
– Тэбэ, старых, нэдельь нужьно шобььь до Градыша дóйти. А мы молодььь и умьь у насьь быстрььь. Успемьь. Пшольь нэ мышай мне… любытььь княсььььья.
– Да, Павша, ты стар и глуп, вот и хочешь всегда поспешать. Иди поспи, старик.
– Люди кровь проливать будут за каждый час. Одумайся, князь. Падёт Псков – великая беда случится.
Ядвига понимала, что ещё немного, и Юрий внемлет посаднику, так как сегодня не опаивала она его дурманным зельем и позволила сохранить хоть часть рассудка.
– Ты, прэ́датель… хочьшьь шобьь ратьь поспешьно в Псковььь при́вэлисьь… и тамь положили… Нетьь не бывать… томю…
– Юрий, внемли голосу разума! Не предатель я. И говорю, что спешить надо.
– Всё, Павша, иди. Завтра на совет придёшь, всё выскажешь.
Павша Ананьевич с тяжёлым сердцем вышел из палат князя. Нет, если обратится он к народу и ударит в вечевой колокол, то может начаться смута. Решат новгородцы, что надо другого князя звать, а ливонцам только это и надо, чтобы вместо того, чтобы людей на рать вести, в Новгороде споры и дрязги начались. Он посадник и не может допустить этого. Сейчас хоть и плохой князь, лучше, чем никакой. Нужно рать готовить, не дожидаясь Юрия.