– Спроси чего полегче! а вот рулю хана, не шевелится… Идём на циркуляцию, тьфу, пропасть!.. Пора глушить моторы, иначе кружить будем, как пьяная девка на танцульках…
– Потеснитесь, пожалуйста, друг Сарго. – Гириц прилаживал свою камеру. – Касабури, будьте любезны протянуть мне вспышку…
От нервотрёпки – то погоня, то «К высадке товсь!», то вдруг паскуда-бес порчу устроил, – расчёт зло пошучивал:
– Зажигай уже, оно магния как ладана боится… Снимешь портрет – в Кивиту шли! картину спишут и размножат, чтоб во всех храмах на неё плевать… Во-во, а то мы чёрта не видали. Только дьяволиц в площадной клетке, на позорище…
Фыркали, водили вправо-влево хоботом картечницы, потирали руки, угнезживались – и только-только друг к другу приладились, когда неотрывно следивший за кормой Сарго шикнул:
– Тихо!.. Опусти фару…
Скрипуче, громадно покачнулась плоскость руля. Тёмная фигура возникла у её основания, изогнулась, будто собираясь вывернуть руль из шарнира. Зашевелился, опускаясь, луч – в его свете загорелись совиные глаза, ощерилась пасть; фигура распрямилась, представ засевшим в гнезде людям во всей нечеловеческой мощи.
Выдохнув, Сарго прицелился, а Касабури вскочил, замахал руками, торопливо закричал:
– Нагуаль! нагуаль! Зэ джиксе уджидха бунимо ка нджик! Зэ ка вайбу хаджив!.. Сарго, не…
Хлопнула вспышка Гирица, осияв корму, стабилизатор и человекоподобного монстра слепящим белым светом – в застывшем молниеносном видении грянул выстрел, фигура пошатнулась с рёвом боли и взвилась над оболочкой как ракета с пускового станка. Сквозь шелест ветра воющая тень пронеслась над пулемётным гнездом, что-то ударило по фаре, разбив фонарь вдребезги – вой унёсся прочь, удаляясь и слабея.
– Что ты наделал?! – Касабури сгрёб Сарго за сюртук.
– Чёрта подранил… – огорошено таращился корнет. – Тут магнием пыхнуло, я маленько маху дал…
– Я бы унял его!.. А! что теперь говорить – всё пропало…
– Знакомый твой? – Сарго с подозрением сощурился.
– Нагуаль. – Сев, Касабури обхватил чёрную голову ладонями. – Он не мой. Первый раз вижу…
– Надеюсь, я правильно взял фокус, – бормотал Котта. – Если всё получится…
– Не ты ли, малый, – недобро заговорил старший по расчёту, изучив лежащий под ногами болторез и приглядываясь к Касабури, – на нас эту гадость навёл?..
– Нишкни! – рявкнул Сарго, отчего пулемётная команда враз прижухла, лишь поглядывая исподлобья. – Сказал – не его, значит – не его. Я ему верю, а ты верь мне, понял?.. Командиру с кавалером мы доложим, по уставу. Айда, друзья, дело сгорело. И вы собирайтесь, отлеталась ваша колбаса… Сколько ремонта с рулями?
– Сколько сломано! И не тебе чинить, снайпер, – мрачно отрубил старший. – До утра, не меньше, проболтаемся между землёй и небом…
– Не мне? я судовой механик, так что жди – приду.
Ни при спуске по шахте, ни в палубных коридорах Каси на вопросы отвечать не стал. После краткого доклада Гирица хмурому капитан-лейтенанту и удручённому Карамо этим обоим стало очевидно, что выслушать рапорт брюнета следует без свидетелей. Подобные сведения – не для газет, не для досужих сплетен. Поэтому уединились в каюте командира, но после того, как он отдал все распоряжения о срочной починке «Быка».
Положение было аховое. Дьявольский гость за десять минут сумел в одиночку превратить боевой дирижабль в калеку. Рули направления бездействовали, их штуртросы были перекушены, вырваны и, похоже, выброшены в море, а системы штурпроводки изуродованы всюду, где чудовище смогло до них добраться. Рулить винтами – дело ненадёжное, а при шестибалльном ветре особенно. Ночь над проливом сгущалась, пароход бесследно улизнул в сторону берега, и «Морской Бык», остановив движки, дрейфовал на юго-юго-восток со скоростью сорок миль в час. Можно было смело ожидать, что к утру в Панаке будут любоваться опозоренным имперским кораблём. Оставалось лишь держать высоту.
Каси отрапортовал по-военному чётко, заодно пояснив, кто он такой и откуда ему известно о нагуалях.
– Конечно, я подозревал, что дья… что мориорцы тайно расселяются по Миру, – ворчал командир дирижабля, – но что состоят на государственной службе!..
– Касабури мне рекомендовали как очень надёжного человека. – Карамо подчеркнул слово «человек». – Как видите, он нам всё изложил искренне и подробно.
– Значит, нагуаль – привилегия вельмож? – спросил капитан-лейтенант у Каси.
– Только господарей. Тех, кто рождён править.
– У нас с вами сильный противник, – обратился командир к Карамо. – Пока мы починимся, он далеко уплывёт. Загрузить топливо, залить водные цистерны – на Якатане не проблема, мы их сами приучили снабжать наши пароходы. Может уйти хоть за Пояс Мира, был бы уголь.
– Боюсь, именно туда он и направится, – разочарованно вздохнул кавалер. – В Фаранге. С винтом, если Моряна благоволит – дней в двадцать доберётся.
– Тогда не догоним. Заряда батарей не хватит, а заправиться нам негде – дальше по острову электростанций нет. Что вы намерены предпринять теперь?
«Действительно, что?..» – угнетённо подумал Карамо, потерявший всякую надежду вернуть части ключа… и сына.
– Займусь аэрофотосъёмкой. Всё равно мы над морем – подходящий случай… Утром мои парни будут готовы приступить к работе.
– Воля ваша.
Любопытство капитан-лейтенанта не было вполне утолено – проводив Карамо, он задержал брюнета:
– Хотите сигару?
– Извините, гере – не курю.
– Может, вина?
– Я не пью хмельное мирян.
«Дьявол с принципами!» – усмехнулся командир про себя.
– Эти… нагуали, они часто появляются на свет?
– Когда звёзды соизволят. Должна быть женщина нашего народа, носящая в себе зерно. Любая – господарка, вольная, рабыня… Должен быть великий муж, наделённый дарами Владык Неба. И любовь между ними. Тогда родится нагуаль, брат господаря.
– Нет же – сын!.. или дочь?
Мориорец снисходительно смотрел на офицера-мирянина. В высоком звании – а до чего несведущ!..
– Брат. Это повторение господаря в образе зверя и духа.
– Слишком хитра ваша семейная наука!.. Один мой знакомый – скажем, полковник в отставке, – нашёл себе пассию… полагаю, из ваших. У него может зверодух родиться?
– Не опасайтесь за друга, гере, – улыбнулся голубоглазый. – Ниже герцога – если я правильно понимаю ваши титулы, – волноваться не о чем.
J. На следующий день
Доннер – патриаршая столица
Накануне (свят храмин-день!) после вечерни разлетелась весть – Отец Веры целил и очищал! Кто это разгласил – келейники, «серпы» из охраны покоев? – осталось неизвестным, но репортёры телеграфных агентств тотчас распространили горячую новость по цивилизованному Миру.
Итак, первая неделя великого проклятия завершилась к полному торжеству Грома – патриарх делом доказал, что наделён священным даром карать и миловать, а его данная свыше сила по-прежнему велика.
Вера верой, но и наука должна подтвердить мощь Грома!
Профессор медицины, двое с докторскими званиями, магистры из трёх университетов вечер и ночь корпели над пациентами первосвященника, просветили больного катодными лучами, изнурили девицу психологическими испытаниями и расспросами. К утру постника, до хрипоты наспорившись, словно присяжные в совещательной комнате, учёные мужи написали предварительное заключение:
«Гере M. и ан В. действительно получили большое облегчение своих страданий. Опухоль гере М. уменьшилась; ан В. находится в добром состоянии духа и своею волею желает принять постриг. Наблюдение за ними будет продолжено».
Их свидетельство тотчас ушло каблограммой через Западное море, чтобы к обедне появиться в экстренных выпусках «Пастырской речи» от границ Дикого Запада до Ганьских гор, под заголовком из слов Девы-Радуги «Ныне дарую вам жизнь и радость!»
Многие жаждали видеть очищенную – как святая Уванга! – ан В. и прикоснуться к ней, но девицу охраняли трое орденских солдат с сержантом. Под густой вуалью, в скромном серо-сиреневом платье, она прошла к стойке телеграфиста и нашептала депешу: «Батюшка и матушка, я прощена, я остаюсь в Доннере».
За адрес её родителей репортёры давали кошель серебра – для бульварных листков это сущая находка, золотое дно! Можно месяцами щекотать нервы читателей статейками о раскаянии и терзаниях отца-матери, печатать их письма к дочери: «Вернись, мы согласны на твой брак, предадим всё забвению! О, только не давай вечных обетов, нет!..» Однако чёрный сержант с багровым знаком серпа вежливо спросил суливших взятку:
– Что предпочтёте, господа – лишение аккредитации или за безнравственность в церковную тюрьму? Есть свободные камеры – недавно от ведьм очистились…
Но больше всего волновало народ – а также скептиков и газетных щелкопёров, – каким патриарх выйдет к службе проклятия.
– Стар. Дай бог до алтаря доковылял бы.
– Ты что, на самом деле веришь, что он целил? Это химия. Новейшие лекарства, куплены тайком в лабораториях Явары… Выйдет как молоденький.
– Нет, магнитная терапия! Волны подавляют опухоли…
– …и мозги! Видел, что с девицей? Вчера ещё – я вызнал у горничной в гостинице, – была готова в омут или в петлю, склянку яда в ридикюле привезла, чтобы разом всё покончить, а сейчас? Стан прямой, походка твёрдая, с «серпами» говорила весело…
– Что ни говори, а старик Бизон – мужичина железный, пастырь на все сто десять. Волхвует он или колдует, или впрямь накоротке с Громом, но у него всё получается.
– Поглядим. Он на весь Мир пообещал проклясть космический проект, а ракету в Эрендине ладят без помех, вот-вот взовьётся.
В своей спальне патриарх долго лежал в постели. Ему казалось, что подняться сил не хватит. Апельсиновый сок, поданный келейником, вызывал тошноту. Трудно было вдыхать влажный воздух, тупо давило в широкой груди – когда-то прельщавшей красоток вьющимся смоляным волосом и выпуклым рисунком мышц, а ныне одрябле