Пассажир Бледный становился все меньше и тоньше, его тело таяло на глазах.
— Нет, — выдохнул он. — Нет, — прошептало движение воздуха за стенкой твердых, пожелтевших зубов, — Прошу вас…
Его ввалившиеся глаза неподвижно уставились в потолок.
Доктор вырвался из каюты, захлопнул дверь и закрутил болты. Потом он привалился к холодному металлу и опять содрогнулся от слез; вглядываясь в глубь отсека, он различил кучки людей, которые сгрудились у иллюминаторов и провожали глазами пустое пространство, где раньше была Земля. Одни ругались и сыпали проклятиями, другие плакали. Битый час он блуждал по коридорам и трапам, нетвердо держась на ногах и почти не помня себя, пока наконец не разыскал командира.
— Командир, никто не должен входить в каюту больного. У него чума. Это неизлечимо. Он лишился рассудка. Смерть наступит в течение часа. Прикажите заварить дверь.
— Что? — переспросил командир. — Да-да, конечно. Я отдам распоряжение. Непременно. Вы видели? Видели, как взорвалась Земля?
— Видел.
Они, как во сне, разошлись в разные стороны. Доктор присел рядом с женой, которая не замечала его, пока он ее не обнял.
— Не плачь, — сказал он. — Не надо. Прошу тебя, не плачь.
Ее плечи вздрагивали от рыданий. Он привлек ее к себе, хотя его самого бил озноб. Они сидели бок о бок не один час.
— Не плачь, — повторил доктор. — Думай о чем-нибудь другом. Не вспоминай Землю. Думай о Марсе, думай о будущем.
Они замерли с отсутствующими лицами, откинувшись на спинки кресел. Он закурил сигарету, но не почувствовал вкуса, передал ее жене и зажег еще одну.
— Как ты смотришь на то, чтобы оставаться моей женой еще десять миллионов лет? — спросил он.
— Я готова, — воскликнула она и, обернувшись к нему лицом, истово прижала к себе его руку. — Я с радостью!
— Правда? — спросил он.
Акведук© Перевод Е. Петровой
Каменные арки гигантскими прыжками взмывали над землей. Пока еще он был пуст, и только ветер гулял по сухим водотокам; целый год ушел на то, чтобы соединить земли на севере с землями на юге.
— Уже вот-вот, — говорили матери своим детям, — совсем скоро акведук будет готов. Тогда в тысяче миль к северу откроют шлюзы и сюда потечет прохладная вода, чтобы мы могли орошать поля и цветники, плескаться в купальнях и подавать к столу полные кувшины.
Дети смотрели, как на голых камнях поднимается акведук. Он вырос до самого неба — на тридцать футов в высоту, и через каждую сотню ярдов щетинился желобами, по которым струйки воды должны были приходить прямо во дворы жителей.
На севере было не одно государство, а два. Вот уже много лет они рубились на мечах и закрывались щитами.
Теперь, в год завершения строительства акведука, эти две северные страны выпустили друг в друга миллион стрел и подняли миллион щитов, сверкающих множеством солнц. Как рев океана у далеких берегов, прогремел боевой клич.
Акведук приобрел законченный вид к концу года. Устав ждать, обитатели жаркого юга спрашивали: «Когда же придет вода? Неужели из-за войны северян нам суждено страдать от жажды, а наши урожаи так и будут гибнуть от засухи?»
И вот явился запыхавшийся гонец.
— Бои становятся все более жестокими, — сообщил он. — Стороны несут чудовищные потери. Убито более миллиона человек.
— За что?
— Между этими государствами бушует вражда. Больше нам ничего не известно. Вражда не утихает — и все тут.
Вдоль всего каменного акведука собрались люди. По гулким водотокам сновали глашатаи, размахивая узкими желтыми полотнищами и возвещая:
— Доставайте кубки и лохани, готовьте поля и плуги, открывайте купальни, подавайте стаканы для воды!
Где-то за тысячу миль акведук ожил; босые ноги скороходов зашлепали, как по речному руслу. Когда открылись шлюзы, многие миллионы южан замерли на своей раскаленной земле, подняв к желобам кувшины, амфоры и ушаты, но до поры до времени в сосуды лился только свистящий ветер.
— Идет! — Это слово пролетело тысячу миль, передаваясь из уст в уста.
И влага из дальних краев устремилась, как положено, с журчанием и плеском, по каменному руслу. Сперва медленно, потом все быстрее и наконец хлынула потоком на южные земли, иссушенные беспощадным солнцем.
— Уже близко! С минуты на минуту будет здесь. Прислушайтесь! — говорили жители, поднимая вверх сосуды.
Влага прорвалась через шлюзы, оросила землю, по желобам заструилась в каменные купальни, в сосуды, на поля. Напитала перед жатвой тучные колосья. Люди нежились в ваннах. Над полями звенели песни.
— Ой, мама! — Какой-то мальчонка поболтал содержимое своего стакана. — Разве это вода?
— Молчок! — шикнула на него мать.
— Красная какая-то, — не унимался ребенок. — И густая.
— Вот тебе мыло, искупайся, да придержи язык, — сказала она. — Беги-ка в поле, открывай заслонки — пора сажать рис!
На поле уже был отец с двумя старшими сыновьями: они ликовали.
— Вот бы и дальше так — мы горя знать не будем. Наполним закрома, станем жить в чистоте.
— Не сомневайся, — говорили сыновья. — Президент отправляет на север своего посланника: тот сделает все возможное, чтобы между нашими соседями и впредь не утихали раздоры.
— Если повезет, война затянется лет на пятьдесят!
Их радости не было предела.
А ночью, отходя ко сну, они с восторгом слушали добродушное урчание акведука, умиротворенное и глубокое, как течение реки, — оно катилось по их земле навстречу рассвету.
Часть 2Октябрьская страна
Призраки© Перевод О. Акимовой
По ночам призраки проплывали, словно стайки млечных стеблей, над седыми лугами. Вдали можно было разглядеть их красные, как фонари, сверкающие глаза и неровные огненные вспышки, когда они сталкивались друг с другом, будто кто-то вытряхнул угли из жаровни и пылающие головешки рассыпались в разные стороны ярким дождем. Они приходили под наши окна — я это хорошо запомнила — каждую ночь в течение трех недель в середине лета, из года в год. И каждый год папа наглухо закрывал выходящие на юг окна и сгонял нас, детей, как маленьких щенков, в другую, северную комнату, где мы проводили ночи в надежде, что призраки сменят маршрут и развлекут нас, появившись на склоне с нашей новой стороны. Но нет. Их склон был южный.
— Должно быть, они из Мабсбери, — сказал отец, и его голос пронесся вверх по лестнице, туда, где мы трое лежали в своих постелях. — Но стоит мне выбежать с ружьем, черт побери, как их и след простыл!
Мы услышали голос мамы, который ответил:
— Ладно, оставь в покое свое ружье. Все равно ты не сможешь их застрелить.
Отец сам рассказал нам, девчонкам, что это были именно призраки. Он сурово покачал головой и посмотрел нам в глаза. «Призраки — существа непристойные», — сказал он. Потому что они смеялись и оставляли отпечатки своих тел на траве. Можно было заметить место, где они лежали прошлой ночью: один мужчина и одна женщина. И всегда тихонько смеялись. А мы, детишки, не спали и высовывались из окон, подставляя ветру наши легкие, как пух, волоски и прислушиваясь.
Каждый год мы пытались скрыть от отца с матерью возвращение призраков. Иногда нам удавалось скрывать это целую неделю. Однако где-то около восьмого июля отец начинал нервничать. Он испытующе глядел на нас, следил за нами, подглядывал через занавески и все спрашивал:
— Лаура, Энн, Генриетта… вы… то есть ночью… за последнюю неделю… вы ничего такого не замечали?
— Какого такого, папа?
— Я имею в виду призраков.
— Призраков, папа?
— Ну, вы знаете, как прошлым и позапрошлым летом?
— Я ничего не видела, а ты, Генриетта?
— Я тоже, а ты, Энн?
— Нет, а ты, Лаура?
— Перестаньте, перестаньте! — громко кричал отец. — Ответьте мне на простой вопрос. Вы что-нибудь слышали?
— Я слышала, как кролик шуршал.
— Я видела собаку.
— Кошка пробегала…
— Так, вы должны сказать мне, если призраки вернутся, — настоятельно твердил он и, покраснев, неловко ретировался.
— Почему он не хочет, чтобы мы видели призраков? — прошептала Генриетта. — В конце концов, папа сам нам сказал, что они призраки.
— А мне нравятся призраки, — заявила Энн. — Они другие, не такие, как все.
И это было правдой. Для трех маленьких девочек призраки были чем-то необыкновенным и удивительным. Каждый день к нам на дом приезжали учителя и держали нас в крепкой узде. Иногда случались дни рождения, но в основном наша жизнь была пресной, как тюремный сухарь. Нам так хотелось приключений! Призраки спасали нас от скуки: мурашек по телу хватало до конца лета и даже до следующего года.
— Интересно, что привлекает сюда этих призраков? — спросила Генриетта.
Мы не знали.
А отец, похоже, знал. Однажды ночью мы снова услышали его голос, доносившийся снизу.
— Мягкий мох, — говорил он маме.
— Ты придаешь этому слишком большое значение, — сказала она.
— Я думаю, они уже вернулись.
— Девочки не говорили.
— Девочки немного лукавят. Думаю, нам лучше перевести их сегодня в другую комнату.
— Дорогой, — вздохнула мама, — давай подождем, пока не убедимся. Ты же знаешь, что бывает с девочками, когда им приходится менять комнату. Они неделю не могут спать нормально и весь день в плохом настроении. Подумай обо мне, Эдвард.
— Ладно, — сказал отец, но по голосу чувствовалось, что он что-то задумал.
На следующее утро мы, трое девчонок, играя в пятнашки, галопом спустились к завтраку.
— Ты водишь! — крикнули мы, остановились и в изумлении посмотрели на папу.
— Папа, что с тобой?
Потому что руки у папы были распухшими, все в желтых мазях и белых бинтах. Шея и лицо покраснели и воспалились.
— Ничего, — ответил он, уставившись в тарелку с кашей и угрюмо ее помешивая.